— Глас народа сказал свое слово! — произнес диктор, волнуясь больше, чем полагалось ему по должности. — Разумеется, референдум лишь показывает, чего желает население, и ни к чему не обязывает Совет. На вопросы руководителей средств массовой информации секретари семерых советников отвечают, что еще слишком рано ожидать комментариев от нашего правящего органа.
Диктор продолжал говорить, но Кэрд уже не слушал. Революция сделала еще один шаг вперед. Несмотря на правительственную кампанию, имеющую целью убедить граждан в невозможности перемен, большинство не поддалось на уговоры.
Экран стал оранжевым, прозвучал звонок, и в секции экрана, выделенной для дверного монитора, показалось лицо Ариэль. Кэрд открыл. Ариэль обняла его и намочила ему грудь своими слезами. Он тоже всплакнул, потому что разделял ее горе. Отпустив его, она вытерла лицо и глаза, взяла предложенный им стакан лимонада и села.
— К сожалению, у нас с тобой односторонние узы, — сказала она. — Я сознаю, что старых отношений не восстановишь. Но ты мне все-таки отец, хотя я тебя и не знаю. И если нам удастся узнать друг друга получше, мы хотя бы перестанем быть чужими.
— Мне бы очень этого хотелось… Но односторонние узы — это не узы. То, что связывало нас прежде, ушло навсегда.
— Я знаю. — И у нее снова брызнули слезы.
Они рассказали друг другу о том, что с ними происходило в недавнем времени. Ариэль вышла замуж за служащего Физического департамента и очень любила своего мужа. Они подали в Департамент Материнства и Детства прошение на ребенка и ждали разрешения.
— Так что можешь вскоре стать дедушкой.
— Я очень рад. Мы с малышом будем на равных — оба совсем новенькие.
От этих слов она снова расплакалась, потому что сама не была с Кэрдом на равных. Но он сказал, что это, возможно, еще поправимо. То, что она знает о нем, поможет ей. Она ведь любила старого Кэрда, и он надеется, что эта любовь постепенно перерастет в любовь к нему теперешнему.
Вскоре напряженность немного разрядилась, и они заговорили о другом — в первую очередь о референдуме.
— Я не ждал, что все так обернется, — сказал он.
— Почти всю заслугу за это следует приписать тебе, — улыбнулась она. — Подумать только. Мой отец — великий революционер.
— Мое новое «я» как будто не испытывает ни радикальной тяги к переменам, ни консервативного стремления сохранить все, как есть. Мне просто интересно следить за тем, что происходит.
— Еще бы. Ведь это ты послужил катализатором. Я в качестве историка тоже внимательно слежу за текущими настроениями и событиями, пытаясь предугадать, что будет дальше. Мне кажется, что Совет Мира не так противится переменам, как следует из его официальных заявлений. Возможно, какие-то перемены для него даже желательны. Например, те, что связаны с расходом электроэнергии.
Кэрд поднял брови:
— Но в случае перемен электричества потребуется в шесть раз больше, чем теперь.
— А ты подумай хорошенько. На отопление, свет и транспорт нужно гораздо меньше энергии, чем на каменирование и раскаменирование. Энергия, идущая на эти операции, съедает девяносто процентов наличного запаса. На наши же нужды идет всего десять процентов, которые мы получаем с солнечных, приливных, глубоководных и магнитогидродинамических станций. Каменирующая энергия — дело иное, мы добываем ее, преобразуя тепло земных недр. А если мир вернется к старинному образу жизни и не надо будет никого каменировать и раскаменировать, у нас энергии будет навалом и она резко подешевеет. Сэкономленных средств с избытком хватит на расчистку земель, строительство новых городов, ферм, дорог и так далее.
— Это большой плюс в пользу перемен. Люди это оценят. Но вот другие аспекты… такой переход все-таки потребует множества лишений, самопожертвования, потребует разрыва с привычным, будет твориться много несправедливого, будут смятение и хаос.
— Когда люди осознают в полной мере, что от них потребуется, они просто взбунтуются. А если правительство подавит бунт, его сметут — во всяком случае, попытаются. И прольется кровь. Взять, к примеру, Хобокен. Эта местность намечена для переселения жителей среды из Манхэттена. Они будут жить в палатках и сборных домиках, пока не выстроят себе город. Эти люди на неопределенный срок станут беженцами, испытав на себе все физические и моральные травмы, связанные с этим состоянием. Думаешь, им понравится бросить свой удобный, налаженный быт ради жизни в пустыне ниже уровня моря — которую затопило бы, если бы не плотины, — и работать при этом на стройке? Пройдет много времени, тяжелого времени, прежде чем они поселятся в хороших домах и вернутся к прежним занятиям и нормальному образу жизни. Когда они полностью поймут, во что ввязались, произойдет взрыв, и мы получим Французскую революцию вкупе с Российской.
— Ну, не знаю. Большинство граждан приучено к повиновению и отучено от насилия.
— И все-таки в каждом живет дикарь из каменного века, который только и ждет удобного случая, чтобы вырваться наружу.
Кэрд распахнул глаза, точно в нем сработал какой-то механизм.
— У тебя в глазах словно лампочка зажглась, — сказала Ариэль.
— А если кто-то предложит вполне разумный план, как осуществить переход намного спокойнее, не заставляя страдать будущих переселенцев? Если… — И Кэрд затих.
— Это было бы здорово, — засмеялась Ариэль. — Но я не представляю себе, что это за кролик из цилиндра. Или у тебя возникла какая-то идея?
— Не то чтобы идея, но в голове что-то щелкнуло. Не знаю что. Может, еще вернется.
Они еще немного поговорили о другом, и паузы начали делаться все длиннее. Наконец Ариэль сказала, что ей пора, и опять всплакнула немного на прощание.
Кэрду стало горько, когда за ней закрылась дверь, хотя он и не знал почему. Ведь они будут видеться. Раз невозможно наладить прежние отношения, которых он не помнит, то возможно ведь выстроить новые. Если они оба этого захотят… Весь вопрос в том, захотят ли они?
Перед сном Кэрд поставил учебную кассету, которую должен был просмотреть до своего выхода на работу. Фильм познакомил его с новыми обязанностями, самыми простыми для начала. Всю первую рабочую неделю Кэрда будет сопровождать санитар со стажем, который обучит новичка всему, что ему следует знать.
В девять вечера Кэрд прибрался в квартире и опустил выдвижную кровать. Дав экрану команду разбудить себя без четверти двенадцать, чтобы вовремя занять место в каменаторе, он лег и почти сразу уснул. Ему приснилось несколько снов, из которых он, проснувшись, вспомнил только один. Еще несколько минут он лежал, слушая дребезжание звонка и свой собственный голос со стены. Потом сказал стенке, что встает, и велел ей заткнуться.
