слона на ферзя, боевую субмарину на царя океанов.
Звонок телефона — старший гидроакустик доложил, что опять слышит карусель кита и лодки. Капитан был готов к этому и закрыл глаза. Казалось, прошла целая вечность. Приснились цветы и погоны! Когда это было? Он учился в школе, была весна, ему захотелось понравиться девочке. Он представил себя перед ней в офицерской форме и с кортиком. — «Боже, храни меня от романтических воспоминаний — они обесцвечивают меня взрослого». — Капитан поднялся с кресла и подошёл к иллюминатору.
Циклон, дождливый и ветреный, несётся над океаном. Силы Кареолиса закручивают атмосферу могучим вихрем, сдвигая потоки к полюсам. Океан тоже закручивается. На субмарине готовятся обедать, секундная стрелка бежит, отмеряя жизнь.
— Капитан! Через 5–6 часов у экипажа начнутся проблемы с дыханием. Надо всплывать и проветриваться.
— Это уж как позволят эсминцы, док. Жить хочешь?
— От удушья умирать дольше, чем от хорошего выстре-ла.
Матрос слушает разговор, расставляя приборы в кают-компании, словно тасует карты: тарелки, стаканы, ножи, вилки… Вилка упала на палубу, громко. Он быстро наклонился и подобрал, вытирая салфеткой. «Плохая примета», — подумал каждый, но все промолчали.
Пёс на мостике китобойца залаял — чёрный исландец по кличке «Приз» опять рассердился на чаек, на кита он бы рявкнул. Когда долго не видно китов, хвост у пса виновато прячется, а сам он мрачнеет. Глаза его могут смотреть в туман не моргая, сутками, и они становятся белыми. — «Соль выедает глаза», — говорит гарпунер.
Иногда они оба будто переходят в другой мир. Тогда все называют пса шёпотом — «призрак», а хозяина — «командор». Что они говорят и что думают? Однажды, молодой помощник осмелел и спросил гарпунера:
— Вы давно в китобоях, сэр?
— С тех пор, как мы стали охотиться за подводными лодками.
— Зачем китобою за подводными лодками?
— Они — убегают от нас, а мы — убегаем от смерти…
Никто его слов не понял. Когда он заходит обедать, в толстом и длинном свитере, в собачьих унтах, никто не садится рядом, будто он занимает всё пространство за столиком. Наверное, так и есть — он главный на этой охоте.
Обедая, он то и дело направляет ладонь в сторону камбуза. Говорят, что он сильно промёрз в Антарктиде, до сих пор не может согреться. Ест всё горячим «с огня», наполняя тело теплом, будто шар для полёта. При этом, глаза успевают окраситься голубым и спокойным, как небо в безветренный день. Ест он так быстро, что повар не успевает подать кофе, но гарпунер его не торопит, ему нравится, что повар старается подать чашку дымящейся, как саму удачу, только-только вскипевшую. Кофе пьёт медленно, при каждом глотке прикрывая веки, и каждый глоток ему — ленточка снов. Лицо его почти улыбается, когда он встаёт и говорит повару: «До следующей встречи, приятель…». Словно, уходит в другую жизнь.
Обед на эсминце совсем не похож на обед китобойца. Военные офицеры торопятся, как по сигналу тревоги, говорят громко, интонациями агрессивны:
— Эта лодка загонит нас в ад!
— Столько лет не дает мне уснуть спокойно.
— Я убью её с радостью!
— Не торопись сказать «гоп…».
Повара на эсминце не понимают военного языка, будто глухонемые, или делают вид, что не понимают, и не поднимают глаз: «Какая война, когда мир слушает „Битлз“? На войне не желают „приятного аппетита“.
Гарпунер обнимает пушку, наклонившись к ней. Пёс стоит рядом и рычит на море. Пёс хочет выстрела и кусочек китового жира. Гарпунер опустил руку на голову „призрака“, сжал и отпустил мокрую шерсть в горсти. На секунду сомкнул веки. Он не стал вспоминать и думать о доме. Он устал ковырять жизнь зубочисткой. Всё не так плохо. Его мальчик пошёл в школу. Два года назад мальчику нравилось слушать рассказы о море, купаться в ванне с пластмассовым китёнком, погружать его в воду, заставляя нырнуть вместе с детской ладонью, а потом его выпустить из воды, полным воздуха и игривой плавучести.
— Он совсем как живой, папа? А ты видел, как киты выпрыгивают?
— Конечно, сынок. Много раз видел.
— В этот момент папа их и убивает, — добавила мама из кухни.
„…Зачем она это сказала? Что знает женщина, которая только считает деньги до моего возвращения, потому что моё возвращение — это деньги и ожидание моего ухода? Разве я задержусь? Разве деньги зовут меня в море? Я люблю океан и работу. Я люблю уходить и люблю возвращаться. Я такой же, как кит. Я его убиваю, если он мне позволит себя убить. Если нет — кит убьёт нас взмахом хвоста, небрежно. Я люблю эту ярость и схватку. Кит умнее меня, но за мной — совершенные пушка с гранатой — первый приз на Все-самой и самой Все-мирной выставке достижений…“
Я видел то место, где киты океанов, собираются как на праздник и ходят по кругу. Горбачи, кашалоты и южные гладкие… усатые, зубачи, серые… Горбач из Исландии ищет подругу из Дрейка, и пролив приливает к экватору зыбкой прохладой кочующих льдов. В просторах Атлантики, в сотне миль на восток от цветов Амазонки, нагреваются воды. Экватор гудит как в степи провода. Здесь воды текут словно травы, густы и зелены. По морю плывут миллионы кочующих рыб, открыв из волны разнозубые пасти. Белое облако в небе похоже на чей-то парик. Держу пари, что здесь жизнь происходит, рождаясь. Здесь тысячи птиц ныряют в глубины, и тысячи рыб над волнами взлетают. Здесь жизнь начинается криками „ох-ав!“. Каждый — глотает, сосёт и выплевывает… хвостик, перышко, кость… обглодав. Здесь птицы и рыбы желают любви и впиваются страстно: в крики, в губы, в бока и в ленивую власть плавников. До крови. Несутся фонтаны по кругу. Вода здесь вскипает волнами и пеной. Хвостами убийц и зубастым оскалом. Здесь солнце вращает огромное крыло небосвода. Машет крыльями чайка. Кричит альбатрос над волнами.
Два кита завершают свой свадебный круг, а потом, развернувшись навстречу, могучим броском летят, словно стрелы амура — нацелив друг в друга. Пронзительно. Больно. Насквозь. Два кита вырываются в небо из моря, взлетая, как птицы, вертикально и рядом. За ними бурлящая очередь жаждущих в небо самцов. Безумцы! Боги-рыбы встают на хвосты, зависая над миром… Облако! Длинно и плавно. Плавники их схлестнулись, их пасти — кусают, животы притираются лаской и брызжут по воздуху струями страсти. Секунда, вторая… Капли пота и радости пеной падают в волны. Облако счастья распалось на две обессиленных тени. Они на себя не похожи. Упали на спины, прощаясь хвостами. Два кита разлетелись, как листья от
