ветра, слегка возбудив колебания неба… Прощай! Разбежались. Нет любви долговечней, чем поиск и жажда. Он — на север, она — повернула на юг. Но он — бог океанов! Увидел, взлетел и обнял! Он гордится собой и предвидит потомство.
„Кит, по сути, такой же мужик, как и я, — говорит сам себе, усмехаясь, гарпунер. — Самка гладит бока материнские, улыбается, погружаясь в глубины. Глубина — это суть мирозданья. Вот зачем существует простор океанов — для жизни!“
Кит хочет слиться дыханием с эхом подводной лодки и нырнуть от прицела гарпунной пушки поглубже. Он видит и понимает — китобоец идёт за ним. Прошлый раз гарпун поймал рыжего кита, который кричал на весь океан о своей боли, вторая граната убила его крик, и рыжий завалился на бок, одним крылом в волну, другим — в небо. Всегда жди вторую гранату. „И Бог его принял“, — сказал бы сейчас гарпунер.
„У китов тоже есть бог, — подумал кит, вздохнул и нырнул глубоко-глубоко и надолго, двигаясь почти бесшумно. — Но за богом никто не охотится с пушкой… Знает ли он, как бывает больно? — И кит развернулся навстречу винтам китобойца. — Посмотрим…“, — сказал сам себе и нырнул ещё глубже. Кит слышал, как судно прошло над ним и стало удаляться. Чуть слышно позванивали винты, один нотой „ре“, другой нотой „соль“, китобоец сбавлял обороты и разворачивался. „До-о-ре-фа-ми…“, — кричал умирающий рыжий, переворачиваясь белым подбрюшьем. Из раны бурлила кровь, а из пасти кита — хрип: „Глубину… В глубину…“ — „Си-и-соль-ми-ре…“. Глубина спасёт мир. Война — это шелуха на поверхности.
Поверхность океана вздыбилась тёмной волной, будто кто-то огромный гнал её лбом от самых глубин. Кит боднул тёмный вал, выбил высокий столб пены, выпрыгивая и снова опадая в синий простор. Уходя в глубину — скосил один глаз, оскалил огромность пасти, крутанул хвостом, как пропеллером в низкую тучу, брызгами в стороны, сквозь кольцо дождевой гравитации. Скрылся под воду, оставив вращающуюся воронку и свист захлебнувшихся звуков.
Словно тысячи птиц взлетели с поверхности моря и рассыпали на ветру перья, так посыпались брызги. Воздух вибрировал, как струна. Пёс запоздало залаял и смолк, оглянувшись на гарпунера. Командор равнодушно молчал — кит вынырнул слишком далеко от линии выстрела. И совсем не кита ждёт раскрасневшийся глаз. Пёс чего-то не понимал и поджал хвост.
Нить горизонта взорвалась, как лопнувший трал, и море потекло в него тёмной тенью. Это эсминец гнал перед собой тень субмарины и пронзил в брызги и гром небольшую волну. Романтический цвет океана снова сменился дождём и туманом, рождая сомнения и вопросы. Холодно. Романтики чаще лишают покоя, чем согревают. А жаль.
Гарпунер напружинил прицел между лодкой, китом и эсминцем. Кто-то был ему чужд и опасен: „Ах, Гарри, ты не наш, не с океана… — вспомнил слова старой песни. — И мы сейчас расправимся с тобой…“. Кто там капитаном на субмарине? Тоже романтик от моря? Палуба завибрировала под ногами, напрягаясь большим мускулистым телом. Китобоец разворачивался на новые звуки, совсем в другой стороне.
Лодка торопится лечь в глубину, проваливаясь в самую пасть океана.
Капитан на подводной лодке прислушивается: в винтах атакующего эсминца ликует мелодия болеро Равеля. Вся глубина океана раскрыла холодную пасть. Лодка дрожит. Сверху капает морская вода, но капитан отмахнул её, словно пот со лба. Близкие взрывы глубинных бомб гремят, как литавры оркестра. Барабан отбивает секунды. Никто не согласен умереть первым. Стрелы невидимых токов, хитроумные петли торпед, завесы электромагнитных помех и ныряние лодки в подводные линзы — по ступеням солёности, плотности, температур — всё это может запутать гидроакустика, позволит вильнуть оперениями рулей, как кит хвостом, нырнуть от погони в объятия ада… „Прощайте мальчишки, и ветры — прощайте! С дверей Преисподней срываем печати. Зачем вы о море так долго мечтаете? Какими словами вы берег встречаете? — Мечтаем о море — оно голубое. А зарево берега любим любое…“.
Счастье — помнить мечты своей молодости.
Эсминец свистел над головой винтами погони и уходил дальше и дальше. Он совсем растерялся меж целями: то ли лодка кричала китовыми криками, то ли кит задышал, как моторы у лодки, то ли кит себе выбрал подругу и трётся боками о чёрные лапы рулей глубины…
Океанская тайна? Секреты? Любовь?
Война уже смолкла. Осталась инерция. Смерть не может остановиться. Прошло столько лет! В толще волн на скрипучих буйрепах всё качаются мины, ожидая случайных пришельцев. На песчаных раздольях припортовых вод залегли субмарины. Рыбки заплывают в пробоины, в тишину кают, видят чьи-то глазницы. Не спится. В Антарктиде упрятаны в скальных пещерах, укрытые толщей ползучего льда, замерзают последние воины рейха. И не ходят сюда китобои. Польский траулер был последним, кто пытался насытиться крилем, но выловил груду металла с эмблемой и свастикой. Пусто. Замерзло и замерло эхо войны. Субмарины затихли на грунте. Киты разбежались, как призраки с кладбища. Магнитная буря окрасила небо огнями Святого Эльма. Скорбно ветер свистит над проливом Дрейка. Кровь течёт из ушей гидроакустика — так гремят барабаны с литаврами и поют трубы. Киты, чтобы выжить в войне с китобоями, научились нырять, как подводники… Их теряли тогда китобои, но били эсминцы глубинными бомбами…
Гарпунер упёрся ногами в палубу, руками сжимая рукоятки орудия, глаза его видели только волну, которую гнал под поверхностью всплывающий тенью подводный монстр. Линь свистел в воздухе. Гарпун нырнул в тело волны и взорвал её дважды — белым всплеском и подводным эхом. Металлом откликнулся монстр и вырвался из глубины всей своей мощью: рубкой, с антеннами, перископом и свастикой. Сигара огромного корпуса стремительно закрывала собой всё пространство впереди, так что некуда было бежать китобойцу, и он шёл на таран. Пространство между судами стремительно уменьшалось. Раздался второй взрыв, линь обвис, разорвавшись. Командор оглянулся на крыло мостика и махнул рукой вправо, крикнув: „Уходим помалу вправо“… — и судно покатилось, обходя препятствие. Линь побежал с барабана, лодка скользила метрах в пятидесяти, быстро погружаясь. На месте рубки чернела дыра, свистел воздух и пенилось море. Никто не появился на палубе, лодка скрылась навечно. Не расхлопнулся люк, и никто не вдохнул океанского ветра.
Командор отпустил, наконец, свою пушку, повернулся и пошёл по переходному мостику.
— Ну, что, командор? Мы догнали её?
— Да. Дай „отбой“ капитану эсминца. Пусть отпустит кита на свадьбу. — И он засмеялся, вспомнив, как сын выпускает игрушку из-под воды, и пластмассовый кит высоко выпрыгивает в тёплой ванне. Совсем, как горбач в океане. Пёс смотрел виновато: „Это не кит?“ — „Это не кит, Приз. И не наша победа“.
