Некому? Сзади послышался шорох. Из-под крыльца выбрался заляпанный землей вампир. Его когда-то белые волосы, вымазавшись, склеились в серо-черные косички. Фаргел.
— Тебе не надоело? — поинтересовался я. — Я не хочу тебя убивать. Уходи, если хочешь.
Вместо того чтобы устрашиться моей силы, он бросился на меня. Повалил. Уселся сверху. Клыки монстра коснулись моей шеи…
Завопив, я взбрыкнул ногами и проснулся. Сжимая кулаки, сел. Несколько секунд зыркал по сторонам, ожидая нападения. Все тихо, спокойно. Все в порядке. Сверху тоже никто не наваливался.
Странный сон. На меня, слава Богу, никто не охотился. И неприятностей особых не предвиделось. Не мог же я так переживаться из-за милиции? Хотя… кто его знает? Подсознание — штука тонкая.
Все еще настороженно озираясь, я поднялся на ноги, стряхнул с себя снег. Еще раз огляделся — на всякий случай. Ступая по захрустевшему насту, пошел к дороге. Как-то отвращал недавний сон от прогулки по парку.
Сегодня мне хотелось пройти пешком те два километра, что отделяли меня от Храма. Хотелось побыть одному. Пройдусь, успокоюсь, воздухом подышу. На философский лад настроюсь.
Меня терзало чувство тревоги. Вроде бы и причин нет, а беспокойно. Сон повлиял? Или жизненная неопределенность? Перед сном я долго думал, что скажу родителям, представ, наконец, пред их очами. Может, связано мое состояние с этим?
Без видимой причины я волновался. И, пожалуй, именно поэтому шел сейчас не домой — но к Храму. Чувствуя себя слабым, потерявшимся ребенком, шел за советом, поддержкой, утешением. Все мое существование казалось сейчас неестественным, приносящим одни лишь муки.
Я — вампир. Молоденькое, мало что смыслящее в изменившемся мире существо. Чем я становлюсь? В чем смысл существования мне подобных? Загадка, ящик Пандоры, который упорно не желает открываться. Как будто определенность страшнее неизвестности! Неужели я создан лишь для того, чтобы убить — или умереть?! Я — новая верхушка пищевой пирамиды?
Пока — я не хотел есть, но однажды…. Однажды Жажда вернется, яростно заявит о себе — и погонит на поиски добычи. А что ее искать? Вампир не знает преград; он может взять кого захочет.
Для этого я родился на свет? Для чего я вообще живу?
Как и тысячи других людей, я рассчитывал найти в церкви ответы на эти вопросы. Вряд ли мне удастся застать отца Василия — когда-то должно закончиться и мое везение. К тому же человек он занятой, а время позднее. Не рассчитывал — и все равно шел, упорно шел вперед. Вопреки страхам, в которых я до последнего момента не признавался себе, церковь была открыта. Но не для вампиров: несмотря на мои усилия, дверь осталась недвижима.
Я спустился с крыльца, пошел вокруг Храма. Свет почти нигде не горел. Светилось лишь маленькой окно с правой стороны. В него я и постучал.
Отец Василий вышел сразу. Ласково взглянул на меня. Коснувшись теплой ладонью, ввел внутрь:
— Где ты пропадал?
— Вчера?
Он утвердительно кивнул.
— Сестру навещал. К родителям не стал заходить. Не знаю, может зря…. Вы меня ждали?
Мне показалось, он смутился.
— Да. Я хотел поговорить с тобой о… о том случае позавчера.
— Вы хотели спросить про… вампира?
Священник снова кивнул.
— Я Вас слушаю.
— Скажи… что ты намерен теперь делать?
Упс! Попросил совета, называется!
— Не знаю, — я потупился.
— Как ты себя чувствуешь?
На этот вопрос я мог ответить с легкостью:
— Хорошо. Жажды совсем нет. Стал сильнее, намного сильнее. Легче контролировать себя. И — людей.
— Хорошо.
Он немного помолчал.
— Как ты думаешь жить дальше?
— Что Вы имеете в виду?
— Я говорю о тебе. О твоей жизни. Где жить, что делать? Что думаешь?
— Я не знаю.
— Понимаю. Проси Бога помочь тебе — он откликнется. Когда душа светлая — легче двери небесные открываются.
Бога проси…. Как-то непонятно прозвучало. Для меня непонятно, во всяком случае.
— Святой отец, меня тревожит один сон.
— Вот как? Расскажешь?
— Да.
Я пересказал оба сна: сначала вчерашний, потом — новый, сегодняшний.
— Нехороший сон, — проговорил отец Василий, когда я замолчал. — Недобрый. Будь осторожен.
— Почему? Это ведь просто сон!
— Во сне к нам приходит Господь. Не явился тебе Сам — значит, ты еще не избран им. Бойся искушений. Не торопись что-то делать. Сначала подумай.
— Ясно. А какие могут быть искушения?
Священник вздохнул:
— Только Господь может предвидеть козни его. Молись, обращайся к Отцу нашему ежечасно — и он защитит тебя своей дланью. Будь осторожен.
«Будь осторожен». Не переходи улицу на красный свет? Разберемся!
— Вам, наверное, пора идти? — спохватился я.
— Да, — он поднялся, стал одеваться. — Проводишь меня?
Я кив… хотел кивнуть — не смог: едва собеседник убрал руку, вернулась скованность. Пришлось спроецировать в его мозг картинку про то, как мы вместе садимся в автобус.
Отец Василий вздрогнул.
— Ты это сделал?
Я остался недвижим.
Он схватил мою руку. Повторил:
— Ты это сделал?
— Я. Это просто. Еще только став вампиром, я умел это делать.
Священник перекрестился. Испугался? Чего?
Но вслух он ничего не сказал, а я — из вежливости — решил не допытываться.
— Святой отец, — проговорил я, когда мы вышли на крыльцо, — я недавно убил вампира. Это — смертный грех?
Он долго молчал, прежде чем ответить.
— В Писании сказано: не убий. Мы можем найти оправдание смертоубийству, но суть его останется прежней. Писание осуждает даже гнев, убивать же — нельзя! Никого и никогда. Только Господь может вершить суд.
— Но тогда вообще никого нельзя трогать! Нельзя резать баранов, свиней, прихлопнуть таракана. Даже мух трогать нельзя!
— Да. Поэтому только святые безгрешны. Мы все — грешим.
— Но, святой отец, разве убить муху — смертный грех?
— …Нет, я не думаю, что это смертный грех.
— Но ведь в Писании сказано: не убий!
— Господь дал Моисею скрижали потому, что люди отвернулись от Создателя. Полученные пророком заветы должны были пробудить в них сострадание к ближнему, терпимость, научить Свету. Многие люди стремились к богатству, брань и побои были обычным делом.
— Так что же, узнав про заповеди, люди образумились?
— Мы — их потомки. В свою душу надо заглядывать.
Я заглянул. Ничего особенного там не увидел.
— Отец Василий, я — убил. Но убил вампира, монстра, погубившего сотни, если не тысячи невинных людей. Разве мой поступок — не Богоугодное дело?
