Теперь Самадзен говорил медленно и глубокомысленно.
— Мы не можем потакать прихоти нескольких сотен упрямцев, которые не желают отказаться от аристократических привилегий, на которые не имеют права. Эти перемены назревали давно. Я хочу напомнить вам, что неограниченная власть баронов над громадными территориями заканчивается. Все земли передаются тем, кто жил на них и владел ими задолго до пришествия баронов. Но мы не хотим, чтобы эти перемены произошли стихийно. Мы хотим взять контроль над этим процессом в свои руки.
Джорис абсолютно бесстрастно ответил ему:
— Мы отрицаем ваш эдикт. Разумеется, он продиктован только альтруизмом, что делает вам честь, но при этом возникает ряд затруднений. Я напомню, что любая, самая небольшая по численности колония, имеет право на самоопределение. Это основной принцип галактической хартии. Мы поддерживаем этот принцип и требуем свое право на самоопределение. А теперь я хочу опротестовать то ваше заявление, в котором утверждается, что права ульдрасов подавляются. Напротив, еще никогда их жизнь не была столь близка к оптимальной, чем сейчас. Наши оросительные каналы обеспечивают воду круглосуточно для их стад. Если им нужны деньги для закупки необходимого, они могут устроиться на временную работу в поместье. Их передвижение ничем не ограничено. Они могут кочевать везде, кроме нескольких акров, непосредственно примыкающих к усадьбе. По существу, в равной степени владеют землей и бароны, и ульдрасы, причем ко взаимной пользе. Бароны не эксплуатируют никого из ульдрасов и используют свою власть только в защитных целях. Мы оказываем ульдрасам необходимую медицинскую помощь и не вмешиваемся в их внутренние дела и правосудие. Мы считаем, что члены Мулла введены в заблуждение кучкой жестких и непримиримых догматиков, называющих себя редемптионистами, которые руководствуются не фактами, а беспочвенными абстракциями. Я спрашиваю: чего вы достигните своим эдиктом? Ничего. Что получат ульдрасы из того, чего сейчас они не имеют? Ничего. Проиграют они, и проиграем мы. Ваш эдикт внесет лишь сумятицу, если мы, конечно, согласимся с ним. Но мы не согласимся.
Джорису ответила Аделис Лэм, тощая нервная женщина с костистым лицом и злыми глазами.
Она говорила повелительным тоном, помахивая в такт словам указательным пальцем.
— Я хочу поговорить о законе и его природе. Джорис, ты использовал слово «абстракция» в пренебрежительном смысле. Но я должна сказать, что все законы, все этические системы, все морали основаны на абстракциях, на абстрактных принципах, с помощью которых мы оцениваем те или иные явления. Если мы будем придерживаться чистого прагматизма, то цивилизация погибнет, мораль исчезнет. Она будет определяться тем, в чьих руках в данный момент власть. Эдикт Мулла вызван не тем, что происходит в настоящий момент, но продиктован фундаментальным принципом, согласно которому все украденное состояние не является законным, независимо от того, сколько времени прошло с момента кражи — две минуты или двести лет. Далее, ты оскорбил редемптионистов. Я утверждаю, что редемптионисты были достаточно убедительны в своих требованиях. Они доказали Муллу, что настала пора действовать.
Герд Джемах холодно заметил:
— Ваши идеи мели бы больше веса и смысла, не будь вы гипокритами и…
— Гипокритами?
Аделис Лэм вспыхнула.
— Джемах, я удивлена тем, как ты применяешь это слово.
Эррис Самадзен сказал:
— Я надеялся, что наша дискуссия пройдет в деловой атмосфере без взаимных нападок, угроз и оскорблений. Мне очень жаль, что Джемах так нетребователен в выборе слов.
— Пусть говорит, что хочет, — сердито закричала Аделис Лэм. — Наша совесть чиста.
Джемах слушал спокойно.
— Мои слова вовсе не оскорбление. Я просто констатирую факты. Вы выступаете против наших воображаемых преступлений и тем не менее вы терпите в Зинтарре и по всему Коринфону нарушение одного из законов галактической хартии — рабство. Я даже уверен, что некоторые из вас рабовладельцы.
Самадзен поджал губы.
— Разумеется, ты говоришь об эрьинах. Но тут еще многое неясно.
— Эрьины не разумные существа! — провозгласила Аделис Лэм. — Они просто животные, и ничего более.
— Мы можем доказать обратное, не вызывающее сомнений, — сказал Герд Джемах. — Прежде чем вы будете судить нас за несуществующие преступления, наведите порядок в своем собственном доме.
Эррис Самадзен сказал с беспокойством:
— Ты выдвинул серьезное обвинение. Я не могу спорить с тобой. Но я сомневаюсь, что ты можешь что-то доказать.
Аделис Лэм запротестовала:
— Не будем уклоняться от основной задачи.
— Наши планы легко подкорректировать, — заявил Самадзен. — Лично мне хочется прояснить проблему эрьинов и поставить на ней точку.
Другой член Мулла, угрюмый Таддиос Тарр, сказал:
— Мы — административный орган и не можем отказаться от возможности познакомиться с доказательствами, представляемыми нам.
Герд Джемах поднялся на ноги.
— Я думаю, что вам придется удивиться.
Эррис Самадзен осторожно спросил:
— Почему?
— Утер Маддук назвал это «великолепной шуткой», но я сомневаюсь, что вы будете смеяться над ней.
Чейн, прислушивавшаяся к дискуссии через окно, сказала Элво Глиссаму:
— Я до сих пор не понимаю, почему кто-то должен смеяться. Ты понимаешь, почему отец назвал это шуткой?
Элво покачал головой.
— Мне этого тоже не понять.
Члены Мулла поднялись в свой черно-серебряный Эллукс.
Герд Джемах взял рычаги управления и поднялся в воздух.
За ними взлетели самолеты конвоя — десять хорошо вооруженных самолетов.
Герд Джемах взял курс на северо-запад над самыми красивыми местами Морнингсвейка.
Вскоре на горизонте темной громадой появились Вольводы.
Теперь внизу расстилались пустынные каменистые долины.
Сверкнула река Меллорус.
Джемах изменил курс и спустился в долину, летя на высоте сто метров над рекой.
Стены долины постепенно становились выше и закрывали небо.
Появились те возделанные поля, которые они видели, проезжая на тележке.
Он повернулся к членам Мулла.
— То, что я хочу показать вам, видели лишь несколько человек. Сейчас мы находимся вблизи от центра обучения эрьинов. Отсюда они поступают на экспорт. Должен сказать, что существует опасность нападения, но вы сами согласились сюда лететь. Кроме того, мы находимся под защитой конвоя, а броня самолета достаточно прочная, чтобы задерживать пули винтовок Бегущих.
