И тут экстаз прекратился: я вспомнила Геничку. Сынуля возмущенно взирал на происходящее из потустороннего теперь далека. Если б он дотянулся, то, пожалуй, врезал бы мне по морде невинной детской ручкой. На его ангельском лике явно читалось: «Вот уж фигушки! Ты в первую очередь — мама. Нарожала — обязана взрастить». Что-то властное (может, совесть?) уверенно потащило нас с Долькой друг из друга.
С чавкающим звуком тела рассоединились и разочарованно приобрели первоначальную форму. Я, держа свою звезду теперь только механически, руками и ногами, снова включила голову. В космос нельзя, Геничка не велит, назад, вдвоем не выгрести. Отпустить Долли, пусть уходит? Ни за что!
В отчаянии я взглянула в ее странное лицо.
И удивилась.
Лицо — как лицо: четкое, живое. Совершенно человеческое. Даже веселое. Здоровое такое, как у кота из рекламы «Китикета». Без привычной за время болезни мертвенной худобы и пятен. И волосы потухли, свисают липкими сосульками, а не ползают червяками. Долли погладила меня по щеке и заявила:
«Домой хочу. В свое законное тело. Поплыли?»
Я счастливо икнула, кивнула, и мы вновь поплыли против течения. Вдвоем биться с потоком оказалось значительно легче. Кисель вроде бы разжижился, стремящиеся в космос валуны будто огибали усердно гребущую парочку. Похоже, вселенная отпускала нас. До поры до времени. До новой смерти…
Вот и выход. Выползли на берег. Сиротливо шевелились от ветра пощаженные космосом шляпа с пером и алые ботфорты. Почему-то их не засосало в туннель.
— Твои? — Долька захихикала. Тело ее бинтом обматывала грязная скользкая тряпка. Сари, что ли?
Желе, испаряясь на ветру, потрескивало.
— Мои, — солидно ответствовала я.
— А рукава камзола почему загнуты? Собиралась набить морду вечности?
— Набила же!
Мы все еще держались друг за друга. Долли ощутимо тащило назад, в туннель. Я служила якорем.
Она перестала смеяться и чуточку грустно сказала:
— Тебе нужно уходить. И поскорее. Иначе рискуешь остаться здесь насовсем.
— Как я уйду? Если мы расцепимся, тебя тут же затянет обратно в этот пылесос! Пойдем вместе!
— Не могу. Это мое место. Дом.
— Дом?
Я растерялась. Долька такая теплая, живая, настоящая. Она живет здесь? В нечеловеческом, свихнувшемся ущелье? Тут нет элементарных удобств! Пособие по стереометрии, а не мир.
Взбесившиеся камни и ветер. И жуткая дыра в космос… Рыжая звезда успокаивающе улыбнулась и чмокнула меня в перекошенную физиономию.
— Я же Душа. Я должна быть здесь, иначе Долли умрет. Ты не гляди на беспорядок, я приберусь. Давай-ка лучше закроем ворота, вон подходящий валун, — она указала на средних размеров гору, с удобствами расположившуюся неподалеку от отверстия.
— Хочешь сказать, мы это сдвинем?
— Придется. Знаю, ты устала. Еще чуть-чуть поработай на меня, ладно?
Мы «это» сдвинули. Не без помощи ветра. Подтащили, держась друг за друга, впихнули в дыру.
Завязло намертво. Ветер сразу стих. Летящая мелочь посыпалась на землю, ползущие булыжники остановились. Мир замер. Долли больше ничего не угрожало, и я отпустила ее руку. Неохотно. Потом спросила:
— Почему ты назвала дыру воротами?
— Потому что она ворота и есть. Каждая Душа когда-то приходит через них и через них уйдет. Да ты и сама в свое время узнаешь. А сейчас тебе пора идти. Не думай, что выгоняю, и все такое. Просто тебе нужно в родное тело торопиться, оно на пределе уже. Передай ему спасибо от меня.
— За что?
— За то, что так надолго тебя отпустило.
— А мне кто «спасибо» скажет? Той, что здесь.
— Долли поблагодарит, без «спасиба» не останешься.
Душа снова захихикала и затрясла рыжей гривой. Меня осенила, наконец, трезвая мысль.
Происходящее, естественно, являлось чистой воды бредом свихнувшего от потери близкого человека существа. Наверное, меня, чтобы не убивалась по покойнице, накачали наркотиками. Но это было не так уж важно. Я не хотела уходить от Дольки, пусть воображаемой. Я осталась бы с ней такой, если настоящая умерла. Но Душа Долли, как она себя называла, была непреклонна. Решительно развернула избушку к туману лицом, а к здешнему миру задом и слегка поддала под вышеозначенный зад коленом.
— Иди давай! Встретимся еще.
— А дорога-то! — с надеждой застопорила я поступательное движение, приданное некоей известной особе долькиной худой коленкой. — Она зарастала за спиной, я помню!
— Дорога будет. Хорошая, ровная. Смотри.
В самом деле, прямо под ногами начиналось асфальтированное шоссе. Я встала босой ступней. Поверхность ласково грела кожу. Делать нечего! Буркнула «до свидания» и потащилась в туман. У его границы оглянулась. Долли, нахлобучив на подсохшие кудри шляпу с пером, весело махала рукой.
«Счастливого пути! — крикнула она. — Заходи! Наведу порядок, разведу цветочки!» Я окунулась в бесплотное тело странного вещества (или существа?), отгораживающего мир Души от мира организма Дольки, и больше ничего не помню.
Среди моих знакомых, особливо коллег по КБ, имеются презабавные экземпляры: откроют утром глаза, встанут, умоются, на работу заявятся, трудятся что есть духу, зарплату получают, а проснуться не удосуживаются, спят самым подлым образом. Совершенно не включая сознания. Я же, напротив, сначала проснусь, в голове приберусь, приготовлюсь ко встрече с миром, прислушаюсь, а потом уж и глаза открываю. Если нет срочной необходимости вскочить, разумеется. Вот и сейчас, когда данная необходимость отсутствовала, я, по обыкновению, покинувши царство Морфея, не поднимая век, завела мозги и достала мокрую тряпку и веник, чтобы их слегка прочистить. Итак, что мы имеем? На конец квартала. То есть обозримого отрезка запомнившейся бредятины. Долька умерла — это еще реальность.
Тссс!! Эмоции потом. А дальше? А дальше уже глюки. Туннели, Душа, астралы какие-то… Алые ботфорты! Тьфу, нечисть. Чистой воды бред. Бедная я, бедная! Свихнулась-таки. Шизофрения с мистическим уклоном. Долли померла, а я с горя чокнулась. Собственно, дело давно к этому шло.
Поступки абсурдные, сны потусторонние, постоянное напряжение. А долькина смерть меня доконала.
Открою сейчас глаза — а на окнах решетки. Психушка. Не-ет, полежу еще немного с закрытыми. Пусть надежда поквохчет, прежде чем доктора ее на суп ощиплют. Закивают умными седыми головами, забормочут: «Господи! Такая молодая, интересная женщина, а совсем-совсем больная. Дура дурой. Экая жалость!» И пропишут таблетку.
Лежала я, размышляя на данную тему, лежала, пока не поняла, что в ухо сопит некто. Спокойно и довольно. Спит, знать, человечек. Ну, точно — в психушке. Коек в палате не хватает в связи с тяжелой экономико-психиатрической обстановкой в стране, больных по двое на одну кладут. Интересно, сосед или соседка? Кошкин йод! Женщина, конечно, что я — совсем съехала? Это ж не средневековая баня. Ой, а вдруг она буйная? Проснется и укусит за ухо. Не открывая глаз, с опаской отодвинулась. Соседка по кровати придвинулась, не прерывая сопения. Я снова отодвинулась. Она опять привалилась, закинув на меня ногу для гарантии, чтоб я не сбежала. «Добычу охраняет», — с некоторой тоской сообразила я, лежа на краешке. Отползать дальше было некуда, изрядная часть туловища уже свешивалась с койки, грозя утянуть его на пол. Сопение прекратилось.
