удовольствием потирал руками, предвкушая удовольствие побеседовать с человеком, близко знакомым с воззрениями знаменитого ученого.
— Ну, скажите, граф, например, — спросил он Гонтрана, — что вы думаете относительно Луны?
Молодой человек несколько мгновений сидел истуканом, тщетно напрягая свой ум, чтобы найти удовлетворительный ответ на вопрос отца Елены, который продолжал:
— Я поясню свой вопрос. Думаете ли вы, как большинство астрономов, основывающихся на мысли, что Луна не имеет своей атмосферы, — думаете ли вы, что наш спутник есть мертвый мир, тело, совершено лишенное всякого вида жизни, как растительной, так и животной, или нет?
— Конечно, — осторожно отвечал граф, опасаясь провраться, — я не могу утверждать или отрицать наверное, но с другой стороны весьма естественное соображение заставляет меня предполагать…
— Что Луна обитаема, и вы совершенно правы, — докончил старый учёный. Затем, полагая, что молодой человек говорит со слов знаменитого Фламмариона, он прибавил: — Я всегда предполагал, что и Фламмарион думает так же, — это можно читать между строками его сочинений. Так вы, любезнейший граф, значит, сторонник теории множественности обитаемых миров?
— Да, только это учение и отвечает моим глубочайшим убеждениям, — отвечал впервые услышавший о такой теории Гонтран, заметив, что Леночка утвердительно кивнула головкой.
Михаил Васильевич встал, сделал несколько шагов по комнате, думая о чём-то, наконец, остановившись пред графом, сказал:
— Моя дочь вполне верно заметила, что вы, мой друг, имеете со мною много общего. Да, я вижу теперь, что вы любитель великой науки о мировых телах и здраво судите по глубоко интересующему меня вопросу о жизни на Луне… Что касается Луны, то я открыто заявляю, что рано или поздно, а она будет одной из наших небесных колоний…
— Но… — хотел возразить Гонтран.
— Вы хотите, вероятно, сказать, — продолжал профессор, перебивая его, — что эту колонию будет трудно основать, так как наука до сих пор не знает никакого средства перелететь то пространство, какое отделяет земной шар от его спутника?
— Да, — отвечал молодой человек, собирая все силы, чтобы подавить просившуюся на его губы предательскую улыбку.
— Затем вы думаете, что Луну невозможно будет заселить и потому, что ее поверхность — голая печальная пустыня, усеянная скалами, как это показывает нам телескоп? На это я вам отвечу, вместе с Эри и другими астрономами, что нельзя делать таких заключений только на основании того, что мы видим в наши еще несовершенные инструменты. Вспомните, что ведь в самый сильный телескоп мы видим поверхность Луны так же, как видели бы ее простым глазом с аэростата, отстоящего от нее на 416 верст!
Говоря это, старый учёный с презрительным сожалением пожал плечами.
— Что можно, скажите пожалуйста, увидеть на таком расстоянии? — продолжал он. — Ведь даже египетские пирамиды, если их перенести на Луну, не будут видимы в лучшие наши телескопы! И несмотря на это, находятся люди, способные утверждать, что Луна мертва, необитаема и неспособна быть обитаемою, только на том основании, что мы за дальностью не можем различить ни ее городов, ни растений, ни животных, ни людей. Разве можно думать так здравомыслящему человеку?!
— Это правда, — пытался возражать молодой дипломат, — однако…
Михаил Васильевич опять не дал ему договорить.
— О, я вижу, вы хотите сказать, — с горячностью прервал он, — что, если Луна может быть обитаема существами, способными обходиться и без воды, и без облаков, то она еще не может служить местом жительства для людей, подобных нам, словом, что, если бы вас перенести туда, то вы со своими свойствами, приспособленными для житья на земле, не могли бы жить там, если бы только ваша природа, по редкой случайности, не оказалась бы соответствующею природе Луны?!
Гонтран хотел ответить, но, почувствовав, что его слегка тронули сзади, понял, что Леночка приказывает ему молчать, и удержался.
— На это, — с воодушевлением продолжал старый учёный, — я скажу вам вместе с Ганзеном, что Луна имеет форму глаза, меньшая поверхность которого смотрит на Землю, и центр тяжести которого помещается в шестидесяти километрах от центральной точки ее невидимого для нас полушария; и вот, если атмосфера и влага есть на нашем спутнике, то я глубоко убеждён, что они должны находиться именно на этом последнем полушарии, не распространяясь на видимую для нас половину планеты вследствие земного притяжения и вышеуказанного положения центра тяжести.
Сказав это, профессор остановился, победоносно смотря на молодого человека и ожидая от последнего одобрения.
— Вы правы! — с жаром воскликнул молодой дипломат, ничего не понявший из последней тирады своего собеседника. — Да, дорогой учитель, ваши доказательства безусловно убедительны, и слыша их, я ещё более проникаюсь мыслью, что, вопреки общему мнению, на Луне есть обитатели; очень возможно, что и земные люди могли бы там акклиматизироваться, но, — улыбаясь, прибавил Гонтран, — ведь никто не станет делать такого опыта…
— Вы думаете?! — саркастически спросил старый ученый, скрестив на груди руки и вызывающе смотря на жениха Елены. — Это почему-же? — позвольте спросить. Уж будто расстояние, отделяющее нас от Луны, так велико! Да что значат эти жалкие четыреста тысяч верст в сравнении с миллионами верст, которые составляют поперечник солнечной системы?! Правда, и эти четыреста тысяч вёрст пока составляют для нас непреодолимое препятствие, но проследите историю развития человеческого рода, историю еще очень недлинную, прочитайте летопись успехов современной науки, — и вы признаете, что настанет некогда день, когда не только Луна, которая будет наводнена миллионами эмигрантов, — но и вся Солнечная система будет доступна обитателям земли… И этот день, — таинственным тоном прибавил профессор, — этот день, говорю я вам, настанет скорее, чем все думают.
Михаил Васильевич бегом бросился к одному из шкафов с книгами и показал рукой на несколько переплетенных в кожу томов.
— Вот, — сказал он, — здесь собраны у меня все, начиная с древнейших, описания вымышленных путешествий по небу и звездам. Кажется, что Луна всегда служила любимым местом для этих псевдо-путешественников… Вот, например, "Истинная история" Лукиана Самосатского, написанная за пятьсот лет до начала нашей эры; вот "Видимая сторона луны" Плутарха; вот "Лунный человек" Гудвина, англичанина, который описал вымышленное путешествие на Луну при помощи лебедей… Из более современных нам произведений укажу на "Историю лунных и солнечных государств" — вашего соотечественника Сирано де Бержерака, "Открытия на Луне" — американца Локка, "Путешествие на Луну" — Эдгара По и многие другие, которые перечислять бесполезно. Каждый автор, по своему вымыслу, выводит на сцену особый род передвижения, но надо сознаться, что все они мало согласны с наукой.
Прерванное предложение. — Гонтран делает крупный промах. — Близкая гибель и спасение. — Проделки Леночки. — Граф Фламмарион выказывает недюжинные познания в астрономии. — Елена Михайловна спешит
