– Кто – она?
– Стюардесса, вручившая телеграмму профессору. Это все с ее слов.
– Понятно. А дальше?
– «Положение безнадежно. Встречаю Ашхабадском аэропорту». И подпись. Азимбек или Азазбек. Как-то так.
– Хорошо, это уточним. Но как вы узнали обо всем?
– Видите ли, я... дружу с Галиной Владимировной. И вот позавчера, когда вы позвонили из Джанабада, я как раз был у нашего директора.
– Значит, вы присутствовали при моем разговоре с ним? – заинтересовался Карабанов.
– Да, да. И меня очень удивила его аттестация профессора Боровика. Это ж неправда.
– Вы считаете, директор несправедлив к профессору?
– В данном случае да, – твердо ответил Ветров. – Вообще-то наш директор – человек исключительно доброжелательный. Не знаю, что накатило на него.
– И вы почувствовали что-то неладное?
– Да, я тут же бросился на аэродром. К несчастью, никого из команды самолета мне тогда разыскать не удалось. Только сегодня встретил стюардессу, вернувшуюся из рейса... Что с Галиной, товарищ полковник?
Заверив собеседника, что девушка в полной безопасности, Карабанов тепло попрощался с ним.
– Ну, а что скажете вы, Файзи?
– Я?.. Что – я?..
Толстяк примостился на краешке дивана, пухлые ручки лежали на коленях, круглое безбровое личико выражало полнейшее недоумение.
– Я ничего...
– Что вы думаете обо всей этой истории?
Ручки беспомощно вспорхнули. Толстяк молчал.
– Понимаете, – задумчиво, как бы про себя продолжал полковник. – Судя по телеграмме, отправитель знал о случае с вертолетом. Он, вероятно, связан с кем-нибудь из Джанабада. Не так ли, Файзи?
– Возможно, товарищ полковник, все возможно, – забормотал толстяк. Он заметно побледнел.
– И мне почему-то думается, Файзи, – заключил полковник, – что вы, при желании, могли бы внести здесь ясность.
Толстяк молчал, избегая его взгляда.
– Я слушаю вас, Файзи, – напомнил Карабанов.
Ручки снова взлетели вверх.
– Вы меня подозреваете! – воскликнул толстяк, горестно глядя на полковника. – Да, да, я понял: вы меня подозреваете!
Карабанов нахмурился.
– Итак – не хотите? Хорошо, тогда буду говорить я. Расскажу вам небольшую историю про одного менялу с Регистана.
Пальцы-коротышки впились в жирные коленки.
– Это был самый обычный меняла, каких сотнями насчитывалось в священной Бухаре. Не самый богатый и не самый бедный. С утреннего и до вечернего намаза просиживал он в своей крохотной лавчонке близ Регистана, обменивая русские рубли на индийские рупии и персидские туманы на бухарские тенеги. Меняла был молод, совсем молод, но неистовая жажда обогащения одолевала его. Чужие богатства, протекавшие через его закуток, распаляли воображение. Кое-что перепадало и ему от этих богатств, он мог бы и сам скопить состояние, но жадные слуги всесильного миршаба и целая орава эмирских чиновников высасывали все его барыши. Наконец наступил день, когда эмир бежал от народного гнева. Вместе с эмиром исчезли и грозный миршаб и другие царедворцы, так досаждавшие скромному меняле. Но увы, одновременно прекратились сделки. Все, казалось, рухнуло, и вот однажды...
– Однажды... – машинально повторил толстяк, как завороженный глядя на полковника.
– Однажды возле домика менялы на Ляби Хаузи остановилась тяжело нагруженная арба. Оборванный и грязный арбакеш постучал в ворота, и пораженный меняла узнал в нем одного из своих самых уважаемых клиентов. Арба въехала во двор, в ней оказались целые груды одежды: женской, детской, мужской... Так меняла стал скупщиком краденого.
– Правда, все истинная правда, – простонал толстяк. – Но это было давно...
– Давно, – согласился Карабанов. – Но вспомнил я об этом не зря. Слушайте дальше, Файзи. Как-то раз, уже под утро, во дворик на Ляби Хаузи въехала арба. К разочарованию хозяина, она была почти пуста – всего восемнадцать женских узбекских платьев, к тому же перепачканных кровью. Вы не помните этот случай?
– Нет, нет, – замотал круглой головой толстяк.
– Ну как же, – напомнил Карабанов. – Вы еще обратили внимание, что платья лишены необходимой принадлежности – паранджи, и под этим предлогом изрядно сбили цену.
– Я не помню, – чуть слышно пролепетал толстяк.
– А на следующий день, – как ни в чем не бывало, продолжал полковник, – на базаре только и разговоров было, что о восемнадцати отрубленных головах в Шахрисябсе. Нет, вы не могли забыть этот случай, Файзи. Тем более, что именно тогда вы впервые вступили в непосредственный контакт с людьми Джунавадхана.
Толстяк прижал пальчики к груди.
– Но я же во всем признался. Меня простили. Зачем вы напоминаете о тех черных днях, товарищ полковник. Это... это не гуманно.
– Гуманность... – Карабанов улыбнулся, но от улыбки этой Файзи почему-то стало не по себе. Он заерзал на краешке дивана, исподлобья бросая тревожные взгляды на собеседника. А Карабанов молчал.
– Что-нибудь не так сказал, да? – забеспокоился толстяк.
– Я думал о тех восемнадцати, – произнес полковник. – И о тысячах и тысячах других. Если б они знали, что слово «гуманность» со временем так полюбится их палачам... Нет, нет, – остановил он Файзи, пытавшегося вставить слово. – Я знаю, палачом вы не были, только мелким пособником. И все это в прошлом. Но дело в том, что ваш бывший хозяин Джунавадхан неожиданно напомнил о себе.
– Джунавадхан! Разве он жив?
– Вы, оказывается, этого не знали? Ну что ж, Файзи, смотрите сами. Ведь вы только что наглядно убедились, как тайное неизбежно становится явным.
– Но у меня нет больше тайн, товарищ полковник, – взмолился толстяк. – Уверяю вас.
Карабанов пристально посмотрел на него:
– Профессор Боровик исчез. Ваши старые связи с Джунавадханом, обмолвка при передаче разговора с Минском, подслушивание – все это говорит против вас. Признаться самое время. Потом будет поздно.
– Совпадения, ужасные совпадения... Клянусь вам, – Карабанов встал.
– У меня нет больше времени, Файзи. Желаете вы облегчить поиски профессора Боровика?
Толстяк соскользнул с дивана.
– Да я бы со всей душой, товарищ полковник! Но клянусь вам...
– Прошу вас пока не покидать Джанабада, – сказал Карабанов и вышел.
ГЛАВА 24
«И каждый получит по заслугам»
Кабинетом академика Кулиева завладели летчики. Они позанимали все стулья, сгрудились на диване, несколько человек, развернув свои планшетки, расположились прямо на корточках у стены. В кресле академика восседал грузный человек в расстегнутом летном комбинезоне. Развернув большую склейку топографических карт и вооружившись толстым цветным карандашом, он диктовал координаты и названия ориентирных пунктов.
