Цирк Платона
В этот момент аэроплан находился как раз на зените кратера, и путешественники весьма ясно могли различить почву цирка, покрытую густыми лесами; последние там и сям пересекались дорогами, на которых местами виднелись как-будто дома, — Телинга объяснил, что это покинутые жилища прежних обитателей кратера; густой и тяжёлый туман, поднимавшийся из некоторых жерл, дополнял картину.
— Да, чертеж Стэнли Вилльямса безусловно верен, — заметил Сломка, незадолго пред тем подошедший к собеседникам.
— Но я, если не ошибаюсь, уже видел эту карту в одном из сочинений моего знаменитого однофамильца, — с серьезной миной сказал Гонтран.
— В "Небесных мирах"? — с живостью спросил Михаил Васильевич.
— Кажется.
Между тем Телинга, находя, что на созерцание кратера Платона потеряно уже довольно времени, нажал рычаг, служивший для управления аэропланом, и воздушное путешествие продолжалось.
ГЛАВА XXXVIII
Планы старого ученого. — Пик Архимеда. — Лунные трещины. — Несколько слов о спектральном анализе. — Открытие профессора. — Вещество, притягиваемое светом. — Драгоценная пыль. — Обратный путь. — Горы Вечного Света. — «Шарп!» — Открытая дверь. — Ужасное зрелище. — Два трупа. — Убийца и людоед.
После непродолжительного молчания пассажиры аэроплана вновь завязали разговор.
— Скажите пожалуйста, профессор, — начал Сломка, обращаясь к Михаилу Васильевичу, — ведь, если не ошибаюсь, цель нашей экспедиции — отыскать средство, которое позволит нам продолжать своё путешествие по планетам?
Старый ученый утвердительно кивнул головой.
— Так, значит, вы серьезно хотите скоро оставить Луну?
— А то как же! — с нетерпеливым жестом проговорил Михаил Васильевич.
— Ужели вы думаете, что я навеки останусь на этой ничтожной планете, имеющей едва 800 миль в диаметре, — планете, где мы все пятеро весим столько же, сколько на Земле я весил один, — планете почти мёртвой, отжившей, где лишь некоторые области населены и обитаемы?!
— Но чтобы снова пуститься в межпланетное пространство, — возразил инженер, — необходима скорость гораздо большая, чем та, какую дал нам Котопахи: до следующих планет придется пролететь не тысячи, а миллионы миль…
— Эх, дорогой мой, — прервал старый учёный Сломку, — все это я знаю так же хорошо, как и вы. Будьте спокойны: в очень скором времени мы будем иметь ту силу, о которой вы говорите.
И, желая прекратить этот неприятный для него разговор, профессор отвернулся от своего собеседника, взял трубу и навел ее на поверхность Луны.
— Нотолидер! — произнёс в этот момент Телинга, показывая рукой на высокую гору с неправильной вершиной.
— Пик Архимеда! — пояснил Михаил Васильевич своим спутникам.
Если Платон замечателен своей величиною, то Архимед, бесспорно, после Тихо — самый любопытный лунный кратер. В полнолуние он виден обыкновенно с Земли в форме блестящей точки. Пролетая над ним всего в нескольких сотнях метров, наши путешественники видели все его детали: кольцеобразную ограду кратера, высокие вершины, поднимавшиеся со дна последнего на высоту 1.500 метров, окрестные цепи, тянувшиеся вдаль и сливавшиеся там с отрогами Апеннин.
Через час аэроплан пересек кратер Архимеда, имеющий не менее 83 километров в диаметре, и полетел дальше.
— Как хорошо, — сказал вдруг Сломка, обращаясь к Гонтрану, — что селениты придумали воздухоплавание! Без него исследование лунных пустынь было бы для нас решительно невозможным.
— Почему же!
Инженер указал приятелю на глубокие трещины, в разных направлениях тянувшиеся вдоль и поперек равнины.
— Взгляни на эти расщелины, — сказал он, — и ты поймешь, в чем тут невозможность: ведь они имеют в ширину больше километра, а что касается длины, то они теряются за горизонтом. Предположи, что, вместо полета на аэроплане, мы пошли бы per pedes apostolorum [9], — что нам пришлось бы делать пред этими пропастями? Остановиться.
— А обойти их!
— Во сколько же километров пришлось бы делать обход? Да и кто поручится, что при обходе мы не встретим новую расщелину?
Граф кивком головы согласился с доводами своего друга.
— А я, признаться, думал, — прибавил он, немного помолчав, — что эти трещины — просто высохшие русла рек: так они мне показались в телескоп Пулковской обсерватории.
— Но ведь на этой стороне Луны не может быть ни рек, ни озер, ни океанов: атмосферное давление здесь слишком слабо, чтобы вода могла оставаться в жидком виде. Нет, расщелины эти, надо полагать, чисто гео… то есть селенологического происхождения.
Во время беседы двух друзей аэроплан ускорил свой полет и очутился не более, как в пятидесяти километрах от Апеннин, высокие вершины которых поднимались на 6.000 метров, бросая на окрестные долины густую тень.
Михаил Васильевич, присев на носу аэроплана, внимательно смотрел вдаль. Вдруг он оставил трубу и вынул из кармана пожелтевшую, смятую бумагу, которую тщательно развернул и просмотрел. Потом он сказал несколько слов Телинге и принял прежнее наблюдательное положение.
Немедленно аэроплан, изменив свой курс, полетел вдоль Апеннин, за которыми вскоре последовали менее высокие вершины Карпат. Когда воздушный экипаж поравнялся с последними, профессор передал подзорную трубу Фаренгейту, а сам взял другую и начал проделывать с нею какую-то операцию.
— Что это ты делаешь, папа, с трубою? — спросила заинтересованная Елена.
— Вставляю призму.
— Призму… — повторила девушка.
— Зачем же?
— Чтобы превратить трубу в упрощенный спектроскоп: благодаря этой призме, свет каждого участка Луны, на который я направлю инструмент, будет разлагаться и даст спектр на матовом стекле, помещенном в средине трубы.
Затем, обратившись к Гонтрану, Михаил Васильевич спросил:
— Вы, конечно, знаете, граф, что в солнечном спектре различают множество поперечных полосок, частью чёрных, частью окрашенных, которые всегда расположены на одних и тех же местах спектра. Эти полоски существуют и в спектрах всех других тел, причем для каждого тела существует особое, свойственное только ему, число и расположение их. Очевидно, сравнивая спектры неизвестных сложных тел со спектрами известных, химически простых веществ, — мы по этим полоскам, можем определять, какие именно простые вещества входят в состав исследуемых сложных. Таков принцип, на котором зиждется, так называемая, спектроскопия, существующая еще с очень недавнего времени, но уже успевшая, несмотря на это, оказать много услуг науке. Благодаря ей, например, мы узнали, что в состав Солнца входят железо, магний, цинк, — что Вега содержит водород, а другие звезды — золото, медь, платину и т. д.
Михаил Васильевич на минуту умолк, поглядел в трубу на Карпаты, потом снова начал:
— Еще в Петербурге, занимаясь спектроскопическими исследованиями Луны, я открыл в пламени лунных действующих вулканов вещество, обладающее драгоценным свойством притягиваться к свету. Я тщательно срисовал спектр этого вещества и перенёс его на матовое стекло, находящееся в средине моей трубы. Теперь мне остается только следить в последнюю за спектрами различных тел, встречающихся на пути: лишь только мне встретится спектр вполне тождественный с нарисованным внутри трубы, — значит, искомое вещество найдено.
— И вы думаете, оно поможет нам продолжать путешествие по небу? — с недоверием спросил граф.
— Непременно.
— Как же вы им воспользуетесь?
— Очень просто: я помещу его под стеклянные рамы, которые мы устроим со всех сторон нашего вагона, и оно понесет нас к Солнцу. На пути же мы можем посетить все планеты, расположенные между Землей и центральным светилом.
