— Теперь прямо на Вашингтон. И быстро! — приказал тот.
Машина помчалась по бетонированному шоссе. Стрелка спидометра замерла на отметке «сто». Максим взглянул на бесстрастное, точно каменное, лицо своего спутника!
— Вы в самом деле убеждены, мистер Рейли, что Америка уничтожит свои атомные заряды, если советское ядерное оружие будет нейтрализовано?
Тот мрачно усмехнулся:
— Нет, конечно. Мы не выживем без войны. Каждый борется за свое самосохранение, как может.
— Но вас не мучает совесть, что в этой войне погибнут миллионы?
— Что поделаешь, служба…
— И вы рассчитывали, что я добровольно помогу вам в таком черном деле?
— Я не очень-то верил в это, но в соответствии с инструкцией…
— Служба, инструкция… А где ваше собственное «я»?
— Собственного «я» у нас не имеет даже президент. Собственное «я» имеют только деньги. Большие деньги.
— Какую же мерзость вы хотите навязать всему миру!
Рейли пожал плечами. Максиму не хотелось говорить с ним больше ни о чем. Он перевел взгляд на спидометр. Счетчик отсчитывал уже третий десяток километров. Вдруг резко пискнул зуммер радиотелефона. Рейли повернул лицо к Максиму.
— Ответьте, — сказал тот как можно спокойнее. — Скажите, что вы были вынуждены срочно выехать в Нью-Йорк.
— В Нью-Йорк?!
— Да, в Нью-Йорк, — повторил Максим, нажимая на последнем слове. — И добавьте… Кстати, где мой коллега Дмитрий Зорин?
— Там, в Центре. Только… — Рейли замялся, отвел глаза в сторону.
— Продолжайте! — потребовал Максим.
— Да как вам сказать… Его состояние… Словом, во время допроса…
— Вы пытали его?!
— Он оказался слишком упрямым, и сами понимаете…
— Так вот, добавьте, чтобы ваши подчиненные сделали все для восстановления его здоровья и подготовили необходимые документы для передачи Зорина Советскому посольству.
Рейли послушно повторил слова Максима в трубку радиотелефона.
— Теперь давайте-ка свернем с автострады и поедем немного другим путем. В целях вашей же безопасности.
Рейли кивнул.
Через полчаса машина вылетела на четырнадцатую улицу и остановилась перед воротами Советского посольства. Максим спрыгнул на тротуар:
— Дайте вашу руку, Рейли, и посмотрите мне в глаза. — Так… Через десять минут вы обретете прежнюю свободу действий. А сейчас поторопитесь в Центр. Там вас ждут.
От девятнадцатого — первому
В ночь на четырнадцатое июня семнадцатый, восемнадцатый и Делец арестованы в доме Лесника при попытке завладеть вещами Странника. Мне удалось избежать задержания, так как по приказу семнадцатого я ждал их в машине в трехстах метрах от дома. В ту же ночь Лесник покинул Вормалей и отбыл в неизвестном направлении. Местонахождение диска и бумаг Странника установить не удалось скорее всего, Лесник захватил их с собой. На следующий день была арестована Экономка. А еще через день сын Дельца, хорошо знавший семнадцатого, восемнадцатого и меня и, очевидно, догадывавшийся, какую роль играл Делец, публично отрекся от своего, оказавшегося неродным, отца, добровольно рассказал обо всем, что ему известно, органам безопасности. В сложившейся обстановке мне пришлось срочно оставить работу в леспромхозе и скрыться в тайге. Прошу вашего разрешения покинуть Вормалей.
1
Утро встретило их у подножия сопки Дальней, на небольшой поляне, плотно окруженной молодыми лиственничками, только что одевшимися в яркий весенний убор. Воздух был прохладным. Но солнце уже выкатилось из-за сопки, и миллиарды искр рассыпались по белой от росы траве и нежной бахроме лесных красавиц. Свежий ветер быстро сгонял последние космы розоватого тумана. Радостный гомон птиц поднялся навстречу рождающемуся дню.
Силкин снял с плеч Тани рюкзак, бросил на землю свою охотничью суму:
— Вот теперь отдохнем. Разложим костерок, попьем чайку, поспим, пока роса не обсохнет.
— А далеко еще?
— Неблизко. Я ведь нарочно сказал про избушку у Марьина болота. Наш путь на Лысую Гриву.
— На Лысую Гриву?! Но ведь туда, говорят, неделя пути!
— Неделя не неделя, а два-три дня протопаем. Зато уж там нас ни одна вражина не сыщет! — Силкин довольно хмыкнул в бороду.
— Но зачем нужно было вводить в заблуждение Андрея Николаевича?
— А чтобы ни одна живая душа не знала, куда мы схоронились.
— Зорину можно было сказать все. Я верю ему, как самой себе. Бы же видели…
— Я понял, что он хороший человек. Да ведь и хорошего человека можно обвести вокруг пальца. Неровен час, обмолвится кому-нибудь. А я теперь научен…
— Но как же найдет нас Максим?
— Максим не дурак, сразу поймет, где искать Силкина. Я потом шепнул этому Зорину, что избушка там, куда он, Максим, еще в детстве не побоялся сходить. Ну, а если и этого будет мало, так я знак оставил.
— Какой знак?
— А видела, я перед тем, как уйти, во дворе топор всадил в чурбак? Так вот, по тому, как он всажен, Максим и поймет, где нас искать. У нас, охотников, всегда так. И Максим еще с детства это знает. Словом, найдет он нас, не беспокойся. А ты умаялась, поди?
— Да ведь с непривычки, дядя Степан…
— Ну еще бы! Ложись вот тут, отдохни малость, — он наломал лапника, прикрыл сверху полушубком.
Таня опустилась на мягкое душистое ложе, привычно приложила палец к виску и услышала:
— Главный информаторий Ао Тэо Ларра приветствует вас… — Она улыбнулась: пока все в порядке. Приятная дремота начала подкрадываться к ней. Но что он еще говорит? — Назовите мысленно наш шифр, шифр командира корабля… — И сразу сон долой! Какой шифр? Она не знала никакого шифра. А голос кибера-информатора умолк. Что же это? Как ей теперь быть? Таня даже при встала на своем ложе, снова и снова пытаясь связаться с диском, — оттуда не доносилось больше ни звука. А она-то надеялась считать с него всю необходимую информацию через свой элемент связи. Да разве Этану перехитришь! Она, конечно, предусмотрела и такой поворот событий. Какая досада!
Таня в отчаянии зарылась лицом в пахучую хвою. Как она не догадалась расспросить обо всем Максима! Но кто мог подумать, что все обернется так скверно? Максим-Максим, где ты сейчас?..
2
— Этот вот оползень сошел с сопки, считай, на моих глазах, — сказал Силкин, когда они поднялись на высокий крутой бугор, поросший молодым кедровником. — Прежде тут был овраг и, как сейчас помню, мостик через Него. Мостик пустяшный — три лесины с берега на берег, а без него в ненастье — хоть плачь, ни за какие коврижки на ту сторону не переберешься. Добрый, видать, человек соорудил тот мостик. И Проклятого пупка не побоялся.
