— Люк, — выдохнула она, и все эмоции последних девяти месяцев угрожали прорваться наружу. Она отчаянно хотела рассказать ему о том, что произошло, и почему она порвала с ним, а затем исчезла. О том, что она потратила каждую кошмарную минуту последних шести месяцев, думая о нем. О том, что она никогда не переставала любить его.
— Люк, — повторила она, и слеза потекла по ее щеке. После того, как она бесчисленное количество раз повторяла его имя в своей камере, казалось нереальным произнести это перед ним.
Но прежде, чем она успела произнести хоть одно из слов, метающихся в ее голове, в дверях появилась голова девушки с волнистыми рыжими волосами.
— Глэсс?
Глэсс попыталась улыбнуться Камилле, подруге детства Люка, девушке, которая была с ним так же близка, как сама Глэсс с Уэллсом. И сейчас она была здесь... в квартире Люка.
Ну конечно, подумала Глэсс с горечью. Ей всегда было интересно, были ли когда-нибудь между ними отношения.
— Зайдешь внутрь? — спросила Камилла с преувеличенной вежливостью. Она обвила руками Люка, и Глэсс показалось, будто бы пальцы Камиллы сжались вокруг ее сердца. В то время, пока Глэсс проводила месяцы в своей камере, тоскуя по Люку, пока чувствовала его отсутствие, будто бы физическую боль, он стал встречаться с кем-то еще.
— Нет... нет, все в порядке, — сказала Глэсс охрипшим голосом. Несмотря на то, что ей удалось хоть что-то произнести, она не смогла бы сейчас рассказать Люку правду.
Увидеть их вместе было еще смешнее, чем она представляла, когда думала, что ее парень уже продолжил жить дальше.
— Я просто зашла поздороваться.
— Ты пришла поздороваться? — повторил за ней Люк. — После того, как почти год игнорировала мои сообщения, ты решила просто зайти?— он даже не пытался скрыть свой гнев, и Камилла опустила свои руки. Ее улыбка превратилась в гримасу.
— Знаю. Я...прости. Оставлю вас наедине.
— А что в действительности происходит?— спросил Люк, обмениваясь взглядом с Камиллой, которая заставляла Глэсс чувствовать себя отвратительно глупо и ужасно одиноко.
— Ничего, — быстро сказала Глэсс, стараясь, чтобы ее голос не дрожал. — Я хотела сказать тебе... увидеть тебя... — она оборвала себя слабой улыбкой и сделала глубокий вдох, игнорируя яростный призыв тела остаться рядом с ним.
Но, как только Глэсс повернулась, чтобы уйти, боковым зрением она увидела охранника. Резко вдохнув, она отвернулась, когда он проходил мимо. Поджавший губы Люк молча наблюдал за этим, после чего его глаза расширились: сначала от понимания, а затем — от ужаса.
— Глэсс, — хрипло сказал он. — Ты была в тюрьме, — это был не вопрос.
Глэсс кивнула.
Он на мгновение взглянул прямо на Глэсс, а затем вздохнул, протянул руку и положил ей ее на спину. Она почувствовала давление его пальцев через тонкую футболку и, несмотря на тревогу, ее кожа была в восторге от прикосновения.
— Иди сюда, — сказал он, притягивая ее в свою сторону. Камилла отошла в сторону, с раздраженным взглядом наблюдая за тем, как Глэсс заходила в квартиру. Люк быстро закрыл за собой дверь.
В небольшой гостиной было темно — Люк и Камилла были внутри с выключенным светом. Глэсс постаралась не думать о том, зачем свет был выключен, когда смотрела, как Камилла садилась в кресло, которое бабушка Люка купила на Рынке. Глэсс поежилась, уверенная в том, что это было ее место. Быть бывшей подругой Люка было намного более странно, чем быть беглой заключенной. У нее было шесть месяцев тюрьмы, чтобы свыкнуться с мыслью о ее судимости, но Глэсс никогда не думала о том, как будет стоять в этой квартире и чувствовать себя чужой.
— Как ты сумела сбежать? — спросил он.
Глэсс остановилась. Она потратила все время своего заключения, придумывая, что она будет говорить Люку, если когда-нибудь получит шанс увидеть его снова. И теперь она, наконец-то, пришла к нему, но все слова, которые она хотела сказать, вдруг показались ей слишком неправдоподобными и эгоистичными. Он отлично выглядел, сейчас она это уже видела. Зачем ей было рассказывать ему правду, если до этого она хотела лишь вернуть его к себе, делая не таким одиноким? И так, дрожащим голосом, Глэсс быстро рассказала ему о сотне заключенных и их секретном задании, о канцлере в заложниках и о погоне.
— Но я все еще не понимаю, — Люк через плечо глянул на Камиллу, которая делала вид, что не обращает на Глэсс ни малейшего внимания. — Почему же тебя посадили в тюрьму?
Глэсс отвернулась, не в состоянии встретиться с ним глазами, что-то объясняя. Она не могла сказать ему об этом, не сейчас, когда он начал жить дальше. Не сейчас, когда было очевидно, что он чувствовал себя отлично и без нее.
— Я не могу рассказать тебе об этом, — тихо сказала она.— Ты не пойме...
— Отлично, — Люк резко оборвал ее. — Ты уже говорила мне, что я многое не смогу понять.
На самый короткий момент Глэсс захотелось вернуться на шаттл к Уэллсу и Кларк. Хотя она и находилась рядом с парнем, которого любила, она не могла представить себя более одинокой на заброшенной Земле, чем была сейчас.
В течение первых десяти минут, заключенные были слишком напуганы стрельбой, чтобы заметить, что они плывут в космосе, и, что они единственные люди, которые покинули колонию в течение почти трехсот лет. Ненастоящий охранник получил то, что хотел. Он толкнул безвольное тело канцлера вперед, когда дверь шаттла закрывалась, а затем наткнулся на сиденье. Но с шокированного выражения на его бледном лице, Кларк поняла, что стрельба не была частью плана.
Тем не менее, для Кларк смотреть, как застрелят канцлера было наименее тревожным событием, чем то, что она видела ранее.
Уэллс на шаттле.
Когда он впервые появился в дверях, она была уверена, что это галлюцинация.
Вероятность того, что она потеряет рассудок в одиночестве, была намного выше, чем сын канцлера, который оказался в заключение. Она была сильно шокирована, когда через месяц после ее собственного приговора, лучший друг Уэллса, Глэсс, появилась в клетке, дальше по проходу от нее. А теперь Уэллс, тоже? Это казалось невозможным, но нельзя было отрицать. Она смотрела, как он прыгнул на ноги во время противостояния, потом свалился назад на сидение, а пистолет реального охранника выстрелил и самозванец ворвался в дверь весь в крови. На мгновение старый инстинкт проснулся, и ей захотелось вновь утешить Уэллса. Но что-то более тяжелое, чем ремни, держали ее ноги приросшими к полу. Из-за него, она наблюдала, как ее родителей утащили в камеру, чтобы казнить. Независимо от боли, которую он чувствовал, это было меньше, чем он заслуживал.
