знакомой молодой женщиной, машинисткой из счетного отдела его конторы.
– Джеки, – обратился он к ней при первой подвернувшейся возможности. – Не согласитесь ли вы… ну… не сходите ли вы со мной на… это… концерт… или как?
Она удивленно уставилась на него: «Что за диковина! Он ли это?» Однако, прикинув альтернативу на вечер (выкурить косяк и вымыть голову в обществе подруги), приняла его приглашение.
В тот же вечер она сжала кулак покрепче и врезала ему под вздох с такой силой, что у него слезы навернулись на глаза, а вздохнуть нормально он смог не раньше, чем через час.
На следующий день он старательно обходил стороной блондинку с собранными в хвост волосами, копавшуюся в разделе исторических романов публичной библиотеки. Ее он видел в отрывочных видениях будущего слишком часто, так что знал, что она собой представляет: замужем, не удовлетворена в браке, не носит кольцо специально, чтобы досадить мужу. Он видел себя, вовлеченным в неприятную историю с участием этой девицы, библиотекарши и библиотечного охранника. В общем, он и библиотеку обходил стороной.
По мере того, как вторая неделя близилась к концу, по мере того, как Артур все отчетливее осознавал, что мужчины пользуются для заманивания девушек специальными, неизвестными ему технологиями, до него доходило и еще кое-что: его время истекает! Возвращаясь поздно вечером домой, встречая редких прохожих, – редких, но обреченных на скорую смерть в огне – он понимал, что отведенное ему время истекает удручающе быстро.
Теперь простое желание сменилось страстью, занимавшей все его мысли, мотивировавшей его так, как ничто прежде. Он проклинал маму за ее мягкие манеры уроженки Юга, за ее белую плоть, словно связавшую его пуповиной по рукам и ногам, за свою – страшно сказать – импотенцию. За ее неприхотливость, за ее удовлетворенность всем, из-за которых ему так легко жилось в мире, полном непринужденного самодовольства.
Из-за которых он умрет в огне вместе со всем остальным миром… умрет неполноценным.
На улице царил холод. Фонари раскачивались, окруженные неземным сиянием. Где-то вдалеке прогудел и тут же затерялся в темноте автомобильный гудок. Взревел дизелем задержавшийся на светофоре грузовик и тоже растворился в ночи. Мостовая отсвечивала цветом тухлятины, а звезды словно утонули в чернилах безлунной ночи. Он поежился и крепче запахнул плащ, согнувшись, противостоя встречному ветру. Где-то залаяла собака; в соседнем квартале хлопнула дверь. Он сделался как-то особенно восприимчивым ко всем этим звукам, он хотел жить с ними в доме, полном любви и уюта. Будь он даже парией, уголовником, прокаженным, да кем угодно – он не мог больше жить в одиночестве. Он ненавидел философию общества, позволявшего людям вроде него взрослеть без цели, без надежды, без любви. Без всего, чего ему сейчас так отчаянно не хватало.
На перекрестке в нескольких домах от него вынырнула из тени девушка; ее каблуки звонко простучали по тротуару, потом по мостовой, когда она переходила улицу, а потом начали удаляться.
Он срезал по чьему-то газону и уже нагонял ее, не особенно осознавая, что делает, когда ему открылось очередное видение.
Изнасилование.
Слово расцвело у него в мозгу тропическим цветком с огненно-красными лепестками, выросло до немыслимых размеров и начало усыхать, темнея по краям, пока он продолжал спешить, низко опустив голову, сунув руки в карманы, к точке перехвата.
Способен ли он на такое? Хватит ли у него дерзости? Он знал: она юна, красива, желанна. Не может не быть такой. Он опрокинет ее на траву, и она не будет визжать, но будет тиха и покорна. Да – и никак не иначе.
Он забежал вперед, в точку, где она должна будет пройти, и улегся на влажную землю под кустами в ожидании ее. Вдалеке уже слышалось цоканье ее каблучков, отсчет шагов, оставшихся до того момента, как он набросится на нее.
А потом, все еще снедаемый желанием, он увидел новые картины. Лежащее на улице скрюченное, полуобнаженное тело. Толпу кричащих мужчин, размахивающих веревкой с петлей на конце. И маму с белым как мел, искаженным от ужаса лицом. Он крепко-крепко зажмурился и прижался щекой к земле. Земля стала его матерью-утешительницей. Он сделался маленьким мальчиком, нашалившим и нуждавшемся в утешении. Так он и лежал, пока девушка процокала мимо. Пылавшее жаром лицо понемногу остыло, он снова обрел способность здраво рассуждать, и наступил последний день.
Он избежал превращения в животное, возможно, ценой своей души.
Но вот он и пришел – день, когда это случится. На протяжении дня его несколько раз посещали видения – яркие, ужасные, что лишь подтверждало его уверенность в близком событии. Сегодня это случится. Сегодня мир вспыхнет и сгорит.
Одно видение показало ему огромные здания из стали и бетона, сгоравшие как вспышка магния – ну, в лучшем случае как бумага. Даже солнце помутнело словно вытекший глаз. Тротуары таяли как масло, и повсюду лежали бесформенные, обугленные тела. Жуткое зрелище, и оно уже стояло на пороге.
Он знал, что час пробил.
Тут на ум ему пришла мысль о деньгах. Он снял все до последнего цента. Все четыре тысячи. Вице-президент банка имел очень удивленный вид; он даже поинтересовался, все ли в порядке. Артур как-то отшутился, но вице-президент все равно остался огорчен.
Все время работы в конторе – разумеется, он пошел на работу, поскольку все равно не знал другого способа убить время в последний из последних дней – он сидел как на иголках. Он то и дело поворачивался к окну проверить, не окрашивается ли небо в кроваво-красный цвет. Но пока этого не происходило.
Вскоре после перерыва на кофе его начало мутить. Он вышел в туалет и заперся в одной из кабинок. Потом сел на опущенную крышку унитаза и уронил голову на руки.
Тут его посетило еще одно видение.
Очередное видение, имевшее отношение к грядущему апокалипсису, но отдаленное. Словно в фильме, прокручиваемом задом наперед, он увидел себя, заходящего в бар.
Над входом сияла неоновая вывеска, и это же название повторялось в маленьких окошках дымчатого стекла. Название гласило: НОЧНАЯ СОВА. Он увидел себя в синем костюме, и он знал, что деньги лежат у него в кармане.
В баре сидела женщина.
Волосы ее в неярком освещении отливали янтарем. Она сидела на барном табурете, грациозно закинув ногу на ногу, отчего из-под юбки виднелась кружевная полоска комбинации. Лицо она склонила под странным углом, обратив его к полоске скрытого освещения над барным зеркалом. Он видел ее темные глаза и плотный макияж, который пытался, но не мог скрыть резких черт ее лица. Жесткого
