на удивление мало. Ему бы впору передвигаться в инвалидном кресле и говорить через синтезатор речи.
– А очки? – не унимался он, соединяя проводами смартфон и металлическую карточку, вставленную между дверью и косяком. – Ты видел на мне круглые очки?
Я отрицательно промычал и откинулся на спину. Справедливости ради, ни тесной, ни вонючей, ни каморкой эта кладовка не являлась. Размером она была – почти с мою комнату в доме Риверосов. А у сына главы дома комната была отнюдь не маленькой.
Ящиков, правда, осталось многовато. Большие и тяжелые, они были сделаны из пластика, стилизованного под дерево. И, если бы не Джеронимо, разыгравший комедию, мы бы освободили больше пространства.
– А палочка? – продолжал Джеронимо; теперь он торопливо тыкал пальцем в экран смартфона, надев стетоскоп, которым слушал что-то в недрах двери. – Как по-твоему, волшебная у меня палочка?
Я молчал, лежа на жестких, неудобных ящиках, и смотрел вверх. На высоком потолке светила одна тусклая лампочка.
Вероника… Как она там? Что с ней сделает эта гигантская похотливая обезьяна?
– Нет, Николас, у меня нет волшебной палочки, – брюзжал Джеронимо. – И метлы нет. О чем это говорит?
– Кто говорит? – Я очнулся от грустных мыслей о Веронике, беззащитно лежащей в логове зверя.
– Я говорю: держать меня здесь – преступление. – Джеронимо встал, повернулся ко мне, уперев руки в бока. – Не намерен терпеть произвол. Ты со мной?
Я напряг мучительно болевший пресс, чтобы сесть, и уставился на Джеронимо.
– «С тобой» – что? Напишем на стене четырнадцать тезисов и устроим революцию в отдельно взятой кладовке?
В ответ Джеронимо сверкнул на меня безумными глазами и одним движением разорвал до пупа майку.
– Доколе?! – возопил он. – До каких пор наших жен и сестер будут похищать и использовать для своих гнусных потребностей всякие уроды, пользующиеся служебным положением?! Я намереваюсь прекратить это.
Я, зараженный его энтузиазмом, соскочил с ящика. Джеронимо уже рылся в рюкзаке.
– Вот. – Он вытащил и, встряхнув, развернул кусок полупрозрачной материи. – Мантия-невидимка.
Я скептически посмотрел на материю. Джеронимо нахмурился:
– Долго будешь думать? Каждая минута на счету! Я жрать хочу – караул просто, а еще дверь кухни взламывать.
Он запнулся и, подумав, добавил:
– Прошу прощения, оговорился. Вероника может быть в опасности, вот!
Я потрогал «мантию». Тюль, что ли? Как занавеска, только черного цвета.
– Ну, допустим. А как мы…
– Алохомора, – сказал Джеронимо и пальцем ткнул дверь.
Дверь отворилась.
Я накинул тюль на голову…
***
Лампы в круглом зале погасли почти все. В полумраке мы, укрытые черным тюлем, шли медленно и осторожно. Нашли маски – дело пошло веселее. Они так и валялись там, где мы их сняли, вместе с комбинезонами.
– Ты заметил, в какую дверь он ее унес? – прошептал Джеронимо.
– В эту, – ткнул я пальцем, всколыхнув тюль.
Дверь я точно запомнил: вторая по часовой стрелке, после гаража. А кладовка – первая после гаража, против часовой стрелки. Эх… Жаль, что часы мои сломались после болезни – понятия не имею, который час.
– Следовательно, кухня не здесь, не здесь и не здесь, – пробормотал Джеронимо, что-то черкая в блокноте.
Я скосил взгляд.
На маленьком листе Джеронимо изобразил круг, в центре нарисовал танк и для пущей уверенности подписал: «Танк». Черточками обозначил девять дверей и три из них зачеркнул.
– Мы сюда не жрать пришли, – напомнил я.
Джеронимо вздрогнул.
– А, да, – почесал он карандашом в затылке. – Значит, так. Ты полезай в танк и возьми оружие, а я побуду на стрёме. Автоматы не бери. Короткостволов хватит. Ты ведь сможешь убить человека?
Теперь вздрогнул я. Конечно, во время гонок Толедано я угробил никак не меньше десятка людей, но… Но ведь сражался я с машинами, видел – машины. К тому же – защищался. А вот так вот запросто взять и застрелить человека?.. Это я мог лишь в одном случае.
– Если он ее хоть пальцем тронул…
На последнем слове я не к месту всхлипнул, и Джеронимо ответил мне тем же.
– Мы – ее последняя надежда, Николас, – прошептал он. – Иди!
Без мантии-невидимки я сразу почувствовал себя голым и беззащитным. Торопливо взобрался на танк, откинул крышку люка, стараясь не шуметь. Спрыгнул внутрь…
– Джеронимо, – прошептал я минуту спустя, – здесь пусто.
– Насколько пусто по шкале от одного до десяти? – немедленно отозвался Джеронимо по рации.
Я поднял закатившийся под сиденье нож Вероники. Посмотрел на него. Нет. Даже если с Вероникой что-то случится, зарезать Марселино я не смогу.
Но умру, пытаясь.
– Десять, – отозвался я, спрятав нож во внутренний карман. – Урод все забрал.
Я вылез из танка и только успел нырнуть под мантию, как отворилась дверь, и в зал вышла Вероника.
Ремедиос приходила каждый вечер и звала меня кататься на лифте. Понятия не имею, как она открывала комнату. Камера наблюдения, стоявшая в коридоре, смотрела прямо на дверь, а компьютер, попиксельно сравнивая отснятые кадры, подавал сигнал о сколько-нибудь серьезных изменениях на пульт.
Значит, каждый вечер дежурный охранник видел, как девочка десяти лет вскрывает дверь в покои отпрыска дона Ривероса, скрывается за ней, а потом выходит обратно вместе с обитателем комнаты.
Я вспомнил об этом в тот миг, когда увидел Веронику и идущего вслед за ней Марселино.
– Давай, – прошелестел в ушах шепот Джеронимо. – Отведи ее в кухню, тебе же хочется!
Вероника была бледна, но жива и твердо стояла на ногах. Они с Марселино о чем-то тихо переговорили, и он показал на следующую дверь. Туда Вероника прошла в одиночестве.
Мы стояли так, что не могли видеть расположенного за дверью помещения. Но Джеронимо уверенной рукой вписал в план: «Туалет».
– Пять кандидатов, – прошептал он.
Я схватил его за плечо и потянул назад. Беззвучные и невидимые, мы перешагнули через невысокую скамейку и укрылись в тени танка. О том, что где-то под ним находится лепешка, некогда бывшая солдатом дома Альтомирано, я старался не думать.
Мы затаили дыхание, когда Марселино направился в нашу сторону. Я выключил ночное видение и расслабился. Зал погружен во мрак. Для Марселино даже танк должен представляться черной громадой неопределенных очертаний.
Марселино повернулся к нам спиной и сел на скамейку.
«Николас, ты охренел?» – появилась надпись в темноте.
Я закрутил головой, недоумевая, что за новая шиза решила меня осчастливить.
«Не крути башкой, – сменилась надпись. – Пишу со смарта, буквы на внутренней стороне маски. Убери нож, ради всего святого. Ударом в спину такого быка не свалить, а перерезать глотку не успеешь, у него реакции, как у мутанта».
Я обнаружил, что держу в правой руке нож Вероники. Свет экрана смартфона отражался от голубоватого лезвия. Когда я успел его вытащить? Сам себя уже боюсь.
Дверь, слабо освещенная неяркой лампочкой, открылась. Я как раз спрятал нож и торопливо ткнул кнопку на маске.
«Как выжить во время торнадо», – появилась надпись.
– Б… дь, – сдавленно шепнул я, нажимая кнопку еще раз.
Ага, вот. Вероника стоит в проеме, щурясь в темноту.
– Я здесь! – Марселино помахал рукой. – Иди на голос.
Вероника закрыла глаза и зачем-то надавила на веки пальцами, после чего быстрым шагом направилась к Марселино.
«Ты стал очень эмоциональным, Николас, – поползли перед глазами буквы, будто финальные титры фильма. – Сперва я списал это на последствия трансменструоза, но теперь уверен, что ошибся. В тебе пробудились чувства, ведь так?»
Я остолбенел. Ощущение было такое, будто меня приперли к стене. Ответить я не мог – Марселино сидел в паре шагов от меня.
«Не переживай, – выскочило новое сообщение. – Я помогу тебе, Николас. Вместе мы пройдем через это».
Да легче верблюду пройти сквозь игольное ушко, чем нам вместе – «через это»! Как только останемся наедине – совру, что он ошибся. Пока же я сунул под нос Джеронимо средний палец.
Джеронимо его пожал.
«Договорились», – сообщила надпись.
Вероника села рядом с Марселино. Тростинка и булыжник! Они смотрели перед собой, на стену, дверь туалета и тускнущую над ней лампу.
«Романтично – ппц», – сообщил Джеронимо.
– Твой брат не совсем
