от боли.
Похоже, не сон.
Но что? Где он? Кто этот человек, так похожий на деда? И что, черт возьми, происходит?!
— Обокрали, значит. Собутыльники, — решил тем временем дед. — А пачпорт? Пачпорт тоже потерял?!
Егор машинально похлопал себя по штанам и выудил из кармана сложенный пополам плотный лист, потрепанный и замызганный. Дед схватил его, поднес к глазам и облегченно перевел дыхание.
— Ну, слава Богу, цел.
— А, это розыгрыш! — осенило вдруг Егора.
Он даже сел, хоть голова противно закружилась.
— Ты чего несешь? — нахмурился дед. — Пей-от!
Он схватил со стола деревянную кружку и сунул ее под нос Егору. Пахнуло чесноком и укропом. И правда, рассол?
Егор осушил кружку, и ему немного полегчало. Может, он все же напился? И забыл все, что случилось между падением и попойкой. Он с кем-то поспорил? Его решили разыграть?
— Я вас раскусил, — громко произнес Егор. — Выходите!
— Ты с кем это разговариваешь? С чертями? До них допился?! — рассвирепел дед.
И отвесил Егору затрещину, да такую, что искры из глаз посыпались.
— Дед, ты чего?! — завопил он.
— Ну вот, признал, — удовлетворенно ответил тот. — Кончай придуриваться. Как я тебя хозяевам покажу такого? Тебя ж ждут!
— Кто? — спросил Егор, потирая затылок. — Кто ждет?
— Допёк ты меня, — пожаловался дед. — Умойся, почистись, коль другой одёжи нет. Я попозже зайду. И по дому не шляйся! Нужник во дворе.
Мозг отказывался анализировать происходящее. Что это, как не розыгрыш? Смущал только дед. Егор прекрасно знал, что его настоящий дедушка, Петр Григорьевич Старшов, ни за что не согласился бы принимать участие в таком розыгрыше. Нашли похожего актера? Сомнительно.
Может, открыть уже дверь? За ней, наверняка, собралась толпа с хлопушками. Готовятся орать: «Сюрпри-и-из!»
Егор встал, разминая затекшие ноги. Обнаружил, что тоже странно одет. Вернее, полураздет. Ноги босы, штаны неизвестного фасона, рубаха-косоворотка навыпуск. У кровати нашлись сапоги, как раз по размеру, а на стуле — пиджак.
«Узнаю, кто это затеял — прибью», — решил Егор и толкнул дверь.
Никого.
Где-то неподалеку гремели кастрюлями, по коридору плыл густой запах кислой капусты. Раздавались и голоса, но как Егор не прислушивался, речь разобрать не мог.
Шутка затянулась?
Дед сказал, что выход направо, и Егор отправился в указанном направлении, на поиски нужника.
Дом, как дом. Похож на дачу, потому как вокруг — сад. И туалет во дворе — не такая уж редкость. Как и куры, щиплющие траву у сарая.
За спиной хихикнули.
Егор быстро обернулся, но никого не заметил.
«Прячутся, значит. Смешно им».
Головная боль понемногу отпускала.
Рядом с нужником Егор обнаружил порванную газетку. Машинально взял листок в руки, пробежал глазами по остатку заголовка: «…овский вестник». Ниже стояла дата: 18 февраля 1859 года. Егор протер глаза и снова взглянул на дату. Она не изменилась.
«Вот черти! — подумал он. — И газету не поленились подделать!»
Вместо растерянности и страха накатила злость. Вспомнился и фильм, что живо обсуждали девчонки в универе, с актером-сербом в главной роли. Там парню целое реалити-шоу устроили — и деревню соорудили, и барский дом, и актеров наняли. И все, как один, убеждали его, что все вокруг настоящее. Шутники такой же фокус решили провернуть?
Возвращаясь в дом, Егор искал взглядом скрытые камеры, но ничего не обнаружил. Зато столкнулся с дородной женщиной в костюме крестьянки, в расшитом петухами переднике и платке.
— Очухался, касатик? — ласково спросила она. — Может, поешь чего, пока баре не позвали?
— Спасибо, воздержусь, — вежливо и твердо ответил ей Егор.
— Да ты не признал меня, что ли? — всплеснула она руками. — Тетка Авдотья я, кухарка. Ты ж отсюдова на учебу отправлялся.
— Не помню, — притворно грустно вздохнул Егор. — Как очнулся — ничего не помню. Кто я, где я…
А вот так! Пошутить решили? Он тоже умеет шутить. Он шутникам всю малину испортит! Всего-то надо притвориться, что он принял правила игры. Для этого потеря памяти — идеальный выход.
— Как же так-то? — растерялась Авдотья. — А дед? Деда узнал?
— Деда узнал, — согласился Егор. — А больше ничего не помню.
— Ой, батюшки…
— Егор! — раздался неподалеку голос деда. — Ты где прохлаждаешься, бестолочь? Пойдем, зовут.
— Кто зовет? — безмятежно спросил Егор появившегося деда.
— Петруш, да как же это? — встревоженно спросила деда Авдотья. — Как Егорка-то служить будет без памяти?
— Без памяти? — проворчал дед. — Сейчас еще ка-а-ак тресну, так мозги на место встанут. А не поможет, хворостиной полечу. Хватит языком молоть, хозяйка ждет. И смотри у меня! — Дед показал Егору кулак. — С памятью или без, веди себя прилично! За мной, живо!
Шутники расстарались и на обстановку дома. Все выглядело правдоподобно, как будто вещи настоящие: мебель красного дерева, ковры, канделябры, картины, вазы, часы, рояль…
Егор шагал за дедом, мрачный, как туча. Кому ж понравится, когда такое творится?!
— А вот познакомьтесь, Василий Леонидович. И вы, Ульяна Дмитриевна. Внук мой, Егор.
Произнеся это, дед подтолкнул Егора вперед, да зашипел в спину:
— Кланяйся. Ниже кланяйся, в пол!
Егор же застыл на месте, как соляной столб. Потому что прямо на него, округлив от изумления глаза, смотрела Янка. Ульяна Белозерская, дочь дворничихи. Его любимая заноза.
Глава третья, в которой героиня склоняет героя к обману
Глава третья, в которой героиня склоняет героя к обману
— Милейшая Ульяна Дмитриевна, кого вы так испугались? — спросил Василий Леонидович с ехидцей. — Своего мажордома?
— Да вы его, верно, признали, ваша светлость? — поспешил на подмогу Петр Фомич. — Вспомнили? Мальчишкой он дворовым в имении вашего батюшки жил, под Саратовом.
Мальчишкой? Пораженная сходством мажордома с мужчиной из сна, Ульяна не могла сообразить, о чем толкует управляющий.
— Не признала, — ответила она, опомнившись. — Испугалась, потому что вид у вашего внука, Петр Фомич, неподобающий. Сапоги замызганы, брюки в грязи, рубаха помята. И не стыдно было являться в таком виде?
Последний вопрос она грозно адресовала Егору.
— Простите, ваша светлость, я недоглядел, — смущенно пробормотал старик.
— А вы его, Ульяна Дмитриевна, выпороть велите, — подсказал Василий Леонидович, пальцем выбирая повидло из ватрушки. — Розгами. А то и плетью. Он, шельма, перед тем, как явиться под ваши светлы очи, пил беспробудно. От него и сейчас самогоном разит.
— Неправда! — вдруг подал голос Егор.
И тут же получил тычок от деда. Видимо, болезненный, потому что поморщился и схватился за бок.
Ульяна тоже поморщилась. Василий Леонидович с сестрой, да и другие обитатели дома, наказывать крепостных не брезговали. Чуть кто провинится — сразу под розги. А она этого не любила, жалела слуг. Так что пришлось на правах хозяйки запретить всякую расправу
