этом нечеловеческом вое слышались невыразимая боль от запредельных страданий, ярость и неутолимая жажда крови вперемешку с безысходным отчаянием проклятой души. У меня невольно мурашки величиной с булавочную головку побежали по коже, хотя, казалось бы — я, будучи падшим ангелом, чего только в глубинах Ада не навидался за долгие тысячелетия своего существования! Но одержимого человека видел впервые!
Но тут полыхающий инфернальным огнем взгляд твари упал прямиком на меня — и ее чудовищный, леденящий кровь вой резко оборвался, словно отрезанный острейшей бритвой. Одержимый застыл в сундуке, точно громом пораженный, и его пылающие глаза расширились от дикого, первобытного ужаса вперемешку с благоговейным трепетом. Даже отец Григорий удивленно покосился на своего необычного «гостя», явно не понимая, что вдруг стряслось и почему он так резко заткнулся.
А в следующий миг я буквально физически ощутил, как в меня впиваются десятки любопытных, подозрительных глаз. Осмотревшись, я обнаружил, что вся аудитория, преподаватель и студенты, в немом изумлении пялятся прямо на меня. В их взглядах явственно читался огромный, жадный интерес, щедро приправленный толикой подозрения. Не спроста же адская тварь столь красноречиво отреагировала на мое скромное присутствие в зале.
Одержимый резко, пронзительно засмеялся — да так мерзко и зловеще, что у всех присутствующих кровь в жилах застыла. Его смех, больше похожий на предсмертный хрип, отдавался от стен жутким, леденящим душу эхом.
Внезапно тварь с хрустом вывернула кисть, буквально перемалывая кости в труху, и одним рывком высвободила изувеченную руку из оков. Обрубком окровавленной конечности она указала прямо на меня, и ее пылающие инфернальным огнем глаза вспыхнули с новой силой.
И тогда одержимый заговорил — вернее, завыл на зловещем, потустороннем языке, который из всех присутствующих мог понять лишь я один. Язык Ада, наречие демонов и проклятых душ, сорвавшийся с изъязвленных, кровоточащих губ твари, резал слух своим чудовищным звучанием. Каждый гортанный звук, каждый хриплый слог будто отдавался вибрацией в самых костях, леденя кровь своей жуткой, отвратительной мелодикой.
— Вот он! Вот он! — вопила исчадие Тьмы, корчась в своем сундуке и извиваясь в конвульсиях. — Я нашел, о мой великий господин! Я отыскал его!
Но тварь на этом не успокоилась. Резко повернув голову к отцу Григорию, она принялась умолять его на вполне человеческом наречии, хоть и с жутким акцентом:
— Изгони меня, священник! Выжги из этого бренного тела, да поскорее! Мне нужно домой! У меня есть славная весть для нашего владыки! Поторопись же, служитель божий, ибо время не ждет!
В аудитории воцарилась гробовая, оглушающая тишина. Казалось, весь мир замер в оцепенении, потрясенный этой невероятной сценой. Никто из присутствующих, похоже, не понимал, что происходит и почему одержимый так странно себя ведет, обращаясь к экзорцисту с подобной просьбой. Лишь отец Григорий сохранял поразительное, зловещее спокойствие, словно для него происходящее было чем-то совершенно обыденным и привычным.
Решительно приблизившись к сундуку, он вознес массивный серебряный крест и принялся читать молитвы. Его голос крепчал с каждым словом.
На тварь это подействовало подобно раскаленному железу, прижатому к обнаженным нервам. Она забилась в жутких судорогах, испуская ужасающие крики и вопли, корчась так, словно с нее заживо сдирали кожу. Густые клубы черного дыма вырывались из всех пор, смешиваясь с удушливыми миазмами серы и палёного мяса, от которых слезились глаза и першило в горле.
Наконец, с последним воплем, чёрный дым вырвался из искореженного рта одержимого и с шипением развеялся в воздухе, словно рассеянный порывом свежего ветра. Опустевшее тело обмякло и повисло на оковах бесформенной грудой, являя жуткое, но уже вполне человеческое зрелище. Изувеченный, едва узнаваемый мужчина тяжело, хрипло дышал, явно балансируя на грани жизни и смерти.
Подчиняясь повелительному жесту отца Григория, в зал вбежали двое дюжих служек и торопливо, но бережно погрузили несчастного на носилки. Бедняга был едва жив, каждый судорожный вздох давался ему с невероятным трудом, но демоническая порча уже не терзала его искалеченную плоть. Теперь ему предстоял долгий, мучительный путь к выздоровлению — в тиши лазарета и кельи, под неусыпным надзором опытных целителей.
Я же, наблюдая эту душераздирающую, леденящую кровь сцену, в который раз горько, с почти физической болью пожалел о своём давнем, фатальном решении предать Создателя и по доброй воле примкнуть к легионам Ада. Как же я беспросветно погряз во Тьме, раз имею хоть что-то общее с подобными омерзительными, безумными тварями!
Отец Григорий, глянув на меня, негромко, но веско произнёс:
— Что ж, Иван, похоже, твой новый дар заинтересовал не только смертных. Но не переживай — Господь милостив, Он не допустит, чтобы истинно верующий, чистый сердцем юноша пал жертвой происков дьявольских. Просто будь стоек в вере своей, следуй букве Писания да блюди себя в чистоте помыслов — и всё будет хорошо.
Я почтительно склонил голову. Боюсь, твоя незыблемая вера дала бы изрядную трещину, узри ты хоть краем глаза мою истинную, демоническую ипостась.
Тем временем отец Григорий повернулся к аудитории и поднял руку, призывая к тишине. Голос его обрёл торжественные, наставительные нотки, словно события последних минут ничуть его не смутили и не пошатнули привычного душевного равновесия:
— На сегодня, думаю, достаточно потрясений, дети мои. Вы все — молодцы, держались стойко и не поддались страху. Помните: это — лишь малая толика тех ужасов, что поджидают неокрепшие души за гранью добра и зла. Так что будьте начеку, крепите веру и да не дрогнет ваша рука пред лицом нечестивых происков! А теперь — ступайте с миром, и да пребудет с вами Господь. Увидимся вечером на торжественной церемонии вручения священных перстов. А пока — не теряйте времени зря, молитесь да размышляйте о величии божьем и собственном месте в замысле Творца!
С этими словами почтенный экзорцист решительно направился к выходу. Студенты, ошарашенные и потрясенные увиденным, робко потянулись к дверям, то и дело испуганно оглядываясь и спеша покинуть ставшую вдруг такой зловещей аудиторию. Каждому явно не терпелось оказаться подальше от этого проклятого места, скорее глотнуть свежего воздуха и убедиться, что мир вокруг всё ещё прежний, привычный и уютный.
Неспешно поднявшись со скамьи, я небрежно толкнул онемевшего Грома в бок.
— Иван! — прошептал он. — Мне кажись надо сменить портки!
Наконец, мы с Громом вышли из проклятой аудитории, в которой всё ещё витал мерзкий смрад от экзорцизма. После увиденного кошмара аппетит начисто пропал, но делать нечего — пора было идти в столовую, иначе рисковали остаться голодными до самого
