– Лауданум, – подсказал Сенкевич. – Опиум. Это рецепт.
– Думаешь? – Девушка отложила листок и взяла следующий.
– Пока ничего существенного, – покачал головой Платонов. – Уверен, что доктор дописал эту историю?
– Ни в чем я не уверен, – вздохнул Сенкевич. – Говорю же: не могу ничего откопать в памяти Уотсона по этому поводу. Обрывки какие-то. То, что уже написано, вспомнил с горем пополам. А потом – пожар в Баскервиль-холле, Холмс с разбитой головой, возвращение в Лондон. И все. Почему пожар, кто ему голову разбил – х… х… хорошо бы вспомнить.
– И Бэрримор не возвращается, – протянула Настя. – Может, ему что-нибудь известно?
– Я нашел на столе Холмса бумажку с адресом родственников Берримора, к которым он уехал, – сказал Дан. – Отправил несколько телеграмм. Молчание.
– Ладно, продолжайте в том же духе. – Сенкевич поднялся. – Я пойду еще чаю сделаю.
Настя взяла несколько последних листков, просмотрела, два пренебрежительно отшвырнула в кучу ненужных бумаг, в третий принялась старательно вчитываться.
– Нашла, Данилка! – торжествующе воскликнула она. – Это точно о Баскервилях! Правда, тут все позачеркнуто, осталось всего несколько предложений. – Медленно, часто останавливаясь, чтобы разобрать очередное слово, девушка прочла: – «Я давно уже замечаю, что между сэром Генри и мисс Бэрил Степлтон зародилась искренняя симпатия. Они проводят все больше времени друг с другом. Хозяин Баскервиль-холла пользуется любыми предлогами, чтобы зайти в скромное жилище Степлтона. К тому же он часто устраивает приемы, на которые всегда приглашает биолога с сестрой. Даже если бы молодые люди скрывали свои чувства – все равно их выдавали бы нежные взгляды, смущенные улыбки и та особая рассеянность, которая отличает влюбленных: они как будто находятся вдвоем, не замечая окружающих. Бэрил все же старается не демонстрировать влюбленность – это и понятно, она истинная леди. А сэр Генри, с его пламенной натурой, не может сдержать эмоций. Думается, вскоре он сделает предложение руки и сердца.
Я искренне, от всей души желаю этой паре счастья. Мне кажется, они идеально дополняют друг друга. Оба молоды, красивы, умны. Правда, насколько можно судить, Бэрил небогата и не принесет мужу приданого. Но сэру Генри это и не нужно, его состояния хватит, чтобы обеспечить семью. Они будто созданы друг для друга. Однако Степлтон почему-то недоволен. Он не показывает этого явно, но всякий раз, видя влюбленных вместе, хмурится и старается отозвать сестру.
Надеюсь, биолог не станет чинить паре серьезных препятствий. Впрочем, думаю, Бэрил такова, что, если брат и попытается запретить ей замужество, она не послушает. Взгляд ее пронзительных черных глаз выдает натуру страстную и непокорную.
Мисс Бэрил очень красива. Это не английская красота – неброская, бело-розовая, как яблоневый цвет. Скорее, типаж ее внешности можно отнести к средиземноморскому. Так выглядят прекрасные итальянки. Смуглое лицо с правильными чертами, большие черные глаза, тонкий, с едва заметной горбинкой, нос, полные яркие губы…»
– Это описание тебе никого не напоминает? – спросил Дан. – Все же внешность неординарная и необычная для Англии.
Настя пожала плечами:
– Может, совпадение?
– Слишком много совпадений, – пробормотал Дан, перебирая листы. – Читай дальше.
– Собственно, тут немного осталось. – Настя пробежалась взглядом по записи, продолжила: – «Она высока, стройна, изящна, и вместе с тем ее фигура отличается великолепными женственными формами. В общем, можно сказать, что мисс Бэрил – идеальная красавица. Ее даже не портит маленький недостаток. Увечье, полученное в детстве, которое стало бы, возможно, признаком ущербности для другой девушки, у мисс Бэрил воспринимается, как милая особенность…»
Настя замолчала.
– Ну? – поторопил Дан. – Что за увечье? Это ж особая примета!
– Все. Больше на странице ничего нет.
Вошел Сенкевич, неся поднос с чайником.
– Потряси своего Уотсона, – обратился к нему Дан. – Пусть припомнит, что за увечье было у Бэрил Степлтон.
Сенкевич поставил чайник на стол, уселся в кресло и погрузился в размышления.
– Почему-то у меня вся эта история как в тумане. Сейчас… сейчас… попытаюсь.
Сенкевич старательно рылся в сознании доктора, а оно, как назло, выдавало то дело об апельсиновых зернышках, то расследование по поводу Союза рыжих. И непонятно было, то ли это память Уотсона, то ли самого Сенкевича, который любил Конан Дойла. Наконец он напрягся, ухватил нужную мысль и с изумлением произнес:
– У Бэрил Степлтон не было фаланги на мизинце.
Платонов присвистнул. В ответ Сэр Генри поднял брыластую голову и со всей возможной деликатностью гавкнул. От этого звука заколыхался призрак под потолком. Сэр Генри оглянулся на хозяев и гавкнул еще раз. Настя прислушалась:
– В дверь звонят, кажется.
– Начинается, – недовольно пробурчал Сенкевич, доставая хронометр. – Ну конечно. Два часа ночи. И почему я догадываюсь, что мы сейчас услышим? Иди, сыщик, все равно это к тебе.
Дан отправился открывать, минут через десять вернулся. Подошел к столу, взял чашку с чаем, сделал большой глоток. Потом со вздохом сообщил:
– Посыльный из Скотленд-Ярда.
– Как удивительно! – саркастически воскликнул Сенкевич. – Кого и где замочили на этот раз?
– Дочь священника из Гримпена. На болотах неподалеку от Баскервиль-холла. Потрошитель вернулся туда, откуда начал.
Сделав краткое сообщение, Дан развернулся и принялся подниматься по лестнице.
– Ты куда? – спросила Настя.
– Собираться. Завтра едем в Баскервиль-холл. Все следы ведут туда. Вернее, идут оттуда. Потрошителя в Лондоне больше нет, и делать здесь нечего.
– Отправляемся все, – добавил Сенкевич. – Что-то мне подсказывает: там и есть место силы.
Лето 54-го года до н. э.
Безлунная ночь накрывала Неметон черным прохладным одеялом. Лишь костер на поляне разбрасывал оранжевые языки, выхватывая из тьмы страшные лица немых божеств. Тихо поскрипывали под ветром ветви древних дубов. Наступила полночь.
Великий Бессмертный тихо поднялся с колен. Все молитвы Диту были прочитаны, наступило время принести главный дар. Жрец вытащил из клетки юную черноволосую девушку. Обессиленная ужасом, она не сопротивлялась, лишь смотрела перед собой широко раскрытыми глазами. Лишенная воли, девушка следовала туда, куда ее вел за руку Великий Бессмертный.
Подтащив несчастную к озеру, жрец сорвал с нее истрепанную одежду, толкнул в воду. Не издав ни звука, даже не пытаясь выплыть, девушка камнем ушла под воду, которая охотно приняла ее тело. В последний момент Великий Бессмертный схватил ее за волосы, выдернул на поверхность. Все его движения были привычными и размеренными. Он не испытывал ни сочувствия к пленнице, ни удовольствия от ее мучений. Все шло так, как должно идти. Жертве полагается совершить омовение в священных водах Неметона, прежде чем предстать перед Дитом.
Вытащив девушку на берег, он затянул монотонное песнопение в честь посланца бога смерти. Пленница дрожала от холода и страха, длинные волосы черными водорослями облепили стройное тело. Великий Бессмертный подвел ее к статуе Дита, перед которой в землю были вкопаны два невысоких столба, надавил на плечо, заставляя опуститься на колени. Растянул ее руки, плотно привязал к столбам, повторяя и повторяя заклинание вызова.
Острый обсидиановый нож легко коснулся щеки пленницы, скользнул вниз, оставляя длинную кровавую полосу, безвозвратно уродуя прекрасное лицо. Девушка застонала от боли. Нож прошелся по другой щеке. Стон перешел в крик.
Кровь из ран заструилась по щекам, скопилась на скулах, закапала в ямочки ключиц. Некоторое время собиралась там крохотными Неметонами, потом выплеснулась, потекла по маленькой груди, закапала с сосков прямо в желобки на земле, ведущие к подножию статуи Дита.
Жрец бережно отвел пряди черных волос, одним движением отсек пленнице ухо. Кровь хлынула ручьем. Девушка издала громкий вопль, дернулась, потом потеряла сознание и бессильно обвисла на столбах. Великий Бессмертный, ни на мгновение не прерывая пения, покачал головой, сунул пленнице под нос пучок резко пахнущей травы. Жертва должна быть в сознании.
Девушка вздрогнула, очнулась, зарыдала, разбавляя собственную кровь слезами. Обсидиановый нож отсек ей второе ухо.
Пытка длилась до утра – медленная, мучительная, вкрадчивая. Верховный жрец несколько раз еще подсовывал под нос несчастной ароматные травы, поил ее отваром, придающим силу. Вычерчивая на ее теле особые знаки, заставлял раны закрываться, потом снова открывал их. Он обладал умением долго истязать, не убивая, – именно такая жертва угодна Диту.
