Когда Егор власть решил забрать, мол, барин без порток приедет, , то и вовсе помрет по дороге, Пров сказал, что не будет предавать ни с портками, ни без порток, ни живого, ни мертвого. Собрал с собой два десятка бойцов и особняком держался. А когда Андрей Георгиевич вернулся, первый к нему прискакал и на колени встал.
И пошли дела Прова в гору. Не самый бесшабашный рубака он оказался, зато осмотрительный, хозяйственный, с прекрасной памятью и чутьем. Ну да другой без таких качеств и не выжил бы. Вот уже не грязный и больной в канаве валяется, а над сотней поставили. А теперь тысяча под ним, да не просто, а сводная, особая астраханская. Это не полк в казармах. Дело хлопотней будет. Одна пятерка там, другая сям. Сотня над промыслами, сотня на заставе, сотня над купцами каспийскими, сотня над купцами волжскими. Сотня переселенцами занимается. А еще кайсаки лезут. Тоже помочь в обороне надо.
Подчиненные — это не надсмотрщики в остроге. Сами в деле участвуют, где грузят, где дозор держат, где скот сгоняют. Без дела держать людей вредно. Это Пров для себя уяснил прекрасно. И всем занятие непременно находится.
Он тут полновластный хозяин. Двух сотников пришлось порешить прилюдно, когда волю взяли зло творить без разрешения. Такое уж место. Надо людей в кулаке держать, иначе самого сожрут.
Сейчас доверенный читает тайное письмо. Пров сам читать выучился. Газеты выписал. Толмач его кайсацкому обучает и персидскому. Но совет надо держать с кем-то. Для этого и есть помощники. Слушает Пров и не понимает, чего его покровитель и начальник хочет.
— Обожди, — мощная кисть с крепкими пальцами поднялась, — еще раз прочти. Только медленней.
— По возможности спасти того Грибоедова от гибели неминуемой и доставить в целости.
— А читай все заново. А я послушаю. Особенно про шаха, да с выражением.
Его Сиятельство дал верным людям свободу для решений. Он, Пров, тут полновластный хозяин над своими. Сам решает, кого судить, кого миловать. Только на доклад ездит временами. А сейчас вот пойди пойми, что сейчас требуется.
Отдельная сотня обосновалась на южном берегу Каспия. Рыбу ловят, купцов трясут, сведения собирают. Испросили разрешение персов и в конце лета завезли еще сотню душ в помощь на постоянное жительство. Слово за слово, и очень быстро нашлись люди из окружения шаха, которым интересны тайные партии на той стороне, в России. Предложили пойти на службу в русский полк при шахе. Пров пятерых определил для разведки. Ребята ушлые, они тут же сошлись с командиром русского полка Самсон-ханом, бывшим вахмистром русской армии. А теперь целым майором в персидском войске.
— Постой, — вновь перебил Пров чтеца, — я же писал, что этот Грибоедов выдачи требует самого Самсона Яковлевича со товарищи. Мало того, шах уже начал головой кивать. Какая выгода ему спасать? Сам башку снес бы, и вся недолга.
— Точно, Пров Минеевич, никакого резона. Только заметьте, граф запросто так ничего не делает. Значит, имеется смысл. Может, если спасти, то скажет Государь, что, дескать, хоть и беглец, а прощение хорошим делом заслужил?
— И что дальше?
— Возьмет обратно. И всех перебежчиков простит.
— А нам разве такое выгодно? Простит и в службу определит. Опять кого в солдатчину, а кого прежним чином в вахмистры. Пошел бы ты в прежние чины? — прищурился Пров.
— Спаси Бог от такого! — перекрестился размашисто секретарь.
— Кто он тут будет? Даже если выслужится в офицеры, много ли получит? Копейки. А что дворянство? За него денег не дают. Пороть не будут, вот и все привилегии. А фасон держать надо. А у шаха он дом имеет каменный, звание у него, как майор в пехоте. Жалование платят, что хватает на все. Жена, дети обеспечены. Захотел церковь каменную? Так ни в чем отказа нет. Хоть и магометане, а с понятием. Разрешили. Попа ему нашли. Ходи, молись. Ребята тоже не в обиде. У наших по году мяса не видали, денег не получали, а там без обману. Да еще и награды за верную службу и справный вид. Не, их обратно не сманишь. Тут другое.
— Вот еще пишет:«Связь иметь нужно крепкую и полезную для всех сторон».
— Это я так понимаю, крепче связей с самим шахом ничего там нет. Вот только если про то прознает Царь, головы не сносить.
— Так, Пров Минеевич, нам на пользу такие дела. Если еще и словом правителя заручимся, то сам черт не брат.
— Сделаем так. Переговорщика дельного зашлем.
— А что с Грибоедовым?
— Прямо сейчас его никто не убивает. Так?
— Так.
— Значит, он нужен зачем-то нашему господину и благодетелю. Вытащить его надо. А здесь разберемся. Готовь полсотни добровольцев. Прямо сейчас отправим морем. Даю приказ вытащить и к нам доставить.
Через два дня переоборудованная рыбница, похожая на старого типа бригантину, резала холодные декабрьские волны в южном направлении.
* * *
Остаток зимы Потап пробегал в центре. Старшим Силы за него остался Яшка. А ему с тремя другими дали денег по тридцать рублей на месяц для прокорму семьи и велели тихонько прибыть в соседнюю губернию. Паспорта помещик выписал им с радостью. И даже намекнул, что хорошие места в городе имеются, мол, можно и совсем остаться.
В Центре хромоногий Степан, брат всемогущего Игната, поговорил с каждым и определил на учебу. Но сначала устроили взбучку Степану. Строго настрого запрещено раскрываться в своем доме. Только если мелкие огрехи поправить, что и обычному мирянину позволительно. А на что более серьезное надо приглашать со стороны, через Голову. И чем дальше сторона, тем лучше. Волки у дома не охотятся. Вот и весь сказ. Обидели, зови. Самого позвали в дальнюю сторону, тишком уехал, молчком приехал. Раскрылся, значит побежден.
Почти два месяца без продыху гоняли, но Потап рад впитывать новую науку. Показали, как засады устраивать, как часовых убирать, стрелять, ножом и топором махать, при ранах и болезнях помощь оказывать, ядовитые грибы и травы изучали. А пуще всего нравилось, что видел он таких же СтаршИх и рядовых бойцов. Но удивиться пришлось ранней весной.
Пришла весточка от Головы с заданием. Никому ни слова не сказавши, взнуздал Потап лошадь да с тремя ребятами верхами поехал. Двое других, безлошадных, дома остались.
На дальней стороне кого-то из своих пришли забирать в острог. Поздним вечером группу Потапа на подъезде встретили, из телеги в кустах выдали по пистолету, по ружью, порох и десяток зарядов для них. Определили им командира. Переночевали у костра с еще двадцатью мужиками разных уездов.
А утром выехали. И увидел Потап действительно силу. Около двух сотен с гиканьем кругами носится и в воздух палит. Офицер испугался и стал уговаривать добром пропустить. Командир их спешился, подошел к поручику.
— Так ты русской кровушки захотел? На!
Большой кулак впечатался прямо в ухоженные тонкие белесые усы.
— Бунтовщик! — Поручик смотрел на окровавленную ладонь.
— Э, нет. Это ты бунтовщик.
— Как же это? — изумился офицер.
— А так, что ты против меня бунтуешь. Супротив народа русского пошел. Я тут испокон века живу, моя здесь земля, — а пока поручик думал, что сказать, крикнул солдатам, — робяты, крови не хотим, но и себя в обиду не дадим. Стрельнет кто, всех положим.
Строй заколебался. Из тюремной кареты вытащили трех бедолаг, сбили железо и увезли куда-то. Потом засвистели на все лады, загикали и унеслись разом, будто никого и не было.
К утру Потап с ребятами был дома. Сговорились молчать, да никто и не спрашивал. Потом узнали, что барин того имения убежал в город с этим же отрядом, а к усадьбе его уже приезжали, приценивались.
* * *
«Ты, Сергеич, не серчай, — услыхал я приглушенные голоса за дверью, — чичас сымем, тут так заведено». В дверь постучали.
— Вот, Ваше Сиятельство, доставили в лучшем виде.
