который для нужд бар и властей писан, а по совести. Деревенская Сила и должна решать, что сделать. Над Старшим есть Большой. Над Большим и над всем уездом Голова. А что там дальше, никто не знает.
Мир всю ночь спорил и порешил Старшим Потапа выбрать, а в Силу ему определить пятерых надежных парней. Выбрали, поклялись тайну хранить на кресте да и разошлись. Потап секретно съездил к Большому. Мол, кобылу присматривал, а тот продавал. Разговаривали в хлеву.
— Смотри, Потап, дело сурьезное, — поднял бровь Большой, — господа, как взбесились. Выглядывают нашего брата. Да в острог норовят. Сам слыхал, как полковник стращал: «Как зараза, распостранилась, — говорит, — везде проникла, ужо найдем управу».
— А ежеля найдут?
— А тут брат, либо за мир постоять, пострадать, либо терпеть.
— За мир не страшно. Всяк моим сиротам поможет.
— Ты, коли попадешься, первым делом знать дай. А там Богородица защитит.
Применение нашлось скоро. Мелкие непорядки не в счет. Когда приказчик деда Митяя кнутом перетянул, то ему самому темным временем на голову мешок накинули да тем же кнутом и поучили. Дело житейское.
Потом приехал чиновник. Как водится, собрали миром ему денег. Да только не довез он их. Сила встретила, по шее накостыляла да назад отобрала. Пригрозили, что в город приедем да посчитаемся, если язык длинный.
Тогда уже пожаловала полиция с солдатами. Уж барин орал: «Не потреплю бунта. Всех в Сибирь, на каторгу. Ноздри вырвать, в железо, в темную!»
Сам лично устроил дознание, и нашелся болтун. На Потапа показали. Стращали да в морду били, но своих не выдал. И сам ничего не сказал. Как учили, дураком прикинулся. Но в тюрьму отвезли. А на мир навесили такие издержки, что хоть на паперть иди.
На третий день уже отчаялся было Старшой. И еще два дня молился тихо. К вечеру солдат с охраны позвал: «Слышь-ка, дядька, выйди. Тебя спрашивают». В коридоре неизвестный мужик в хорошей одежде и с прищуром назвался от Головы, передал денег и узел с едой. А потом подробно расспрашивал, кто да что. Потап не утаил ничего. Тот лишь похмыкал, по плечу похлопал и повелел держаться.
Со следующей недели начались перемены. Тумаки раздавать перестали. Солдаты смотрят уважительно, за едой ходят. Пристав, что рожу бил, пришел с извинениями. И к великому удивлению, за ним следом занырнул чиновник. Заискивающие рысканье лысины насмешило Потапа. «Не видел я его никогда, — подтвердил чиновник следователю, — а вы, братец, зла не держите, если в чем обознался. Все люди, все человеки. И Христос велел прощать». Потап простил.
Через неделю выпустили с извинениями за проволочки. Чудное дело, потому что без вины и по году держали. Встретил тот же хитрый мужик, дал три рубля и совет: «Ты к барину зайди, да посмелее. За такое страдание денег должен будет».
А на выезде после будки с полицейским ждут трое парней из Силы на телеге. Много чего произошло, оказывается. Парней брали зарайские с собой для опознания чиновника и пристава, да при них же такие страсти устроили, что хоть беги. Двоих других на учебу к себе забрали на два месяца. Барину конюшню спалили. Он взъярился было, но тут неизвестно от чего помер приказчик после рюмки водки. Мало того. Заставили зарайские одного из парней со штофом к барину зайти: «Мол, прислали тебе на угощение. Не желаешь ли?». Барин не пожелал. И сразу стало тихо.
По приезде Потап сразу пошел в усадьбу. Плечом отодвинул дворецкого и зашел в залу.
— Не шали, брат! — поднялся из кресла барин, — Погорячились и будет.
— А никто с тобой шалить и не собирается, — усмехнулся Потап, — Твоя обязанность людей защищать, а не обирать. Не справляешься, поможем. А за огорчение сто рублей с тебя. И миру возместишь поборы. Грозить не буду, сам все понимаешь.
Барин, обычно орущий с выпученными глазами, чуть что не по нему, вытащил из шкатулки ассигнации и протянул:
— Ты уж, не взыщи, братец, на обиду. Если какая непонятность, сразу ко мне приходи. Миром все и уладим.
По ступеням барского дома к своим спустился Потап, как человек с высоко поднятой головой.
Государь назначил штурм на утро. К этому времени все подготовительные работы завершены: подкопы проведены, взрывчатка заложена, вся артиллерия и ракеты развернуты, войска готовы. Мне отвели роль резерва. Это чтобы перед офицерами оправдание было. Все же в бой рвутся. Даже наш доктор. А мне нельзя.
Величественное зрелище, когда взлетают миллионами кусочков древние стены. Шильдер не пожалел ни пироксилина, ни пороха. Пушки дали залп, а ракеты дымными хвостами закрыли небо. Город запылал, задымил.
В пробитых проемах показалась вражеская пехота. По ней пушки дали залп, и войска пошли на штурм. С наскоку не пробились. Турки упорно сражаются. Пустили еще ракет и ядер. Передовые отряды проникли в разломы. Через час на стене взлетело грязное знамя с дырой. На взятый бастион затащили пушки и открыли бешеный огонь. Весь день и всю ночь грохот залпов, крики атак без всякого перерыва.
На следующий день турки выдохлись и запросили переговоры. В лагере ликование. Шесть тысяч пленных и Варна наши.
В моей палатке появился Гурский.
— Медлить нельзя, Андрей Георгиевич. Только вот какое дело, — замялся он.
— Не то захватили?
— Нет, все то. В запалке предстоящей битвы до вас не довели важную деталь. Очень важно, чтобы с вами была ваша женщина. Не обязательно жена, но та, которую вы любите.
— Зачем? — задал я пустой вопрос.
А в голове уже складываются пазлы комбинации. Это получается, что Великий Князь с умыслом привез Алену? Подло. На него не похоже. А если наоборот, везти не хотел, добился, чтобы ее в Одессу отправили. Но все равно пришлось. И его поведение в нашу встречу? Будто прощался с ней и виноватился передо мной. Сейчас мозги закипят.
— Есть некоторые условия, — в сторону промямлил Дмитрий Семенович и вдруг вскинулся, — Да мы сами толком ничего не знаем.
— Я не хочу подвергать риску супругу.
— Это полное ваше право. Я поддержу. Никто не будет настаивать.
— А я буду, — раздался Аленкин голос из-за стенки.
Тень метнулась по ткани палатки. В проеме появилась рассерженная жена. На ней мягкие кожаные лосины, белая рубаха с воротом на шнуровке перехвачена по талии ремнем. Сверху накинут алый плащ. На бедре побрякивает цепочками подаренный кинжал. Разрез сбоку начинается чуть ниже пояса и перехвачен шнуровкой до колена. Через него видны обтягивающие изящную ногу алые лосины. На ногах короткие сапожки с
