а не как о Кемраре Гели. Это нормально. Главное, не решить, что мысли о Кемраре Гели и Гараде — это шизофрения, и не отправиться сдаваться психиатрам.
Мысль о психиатрах и шизофрении меня неожиданно развеселила, и я прибавил газу.
Ближе к мосту Золотые Ворота залив укутал густой туман — настоящий хозяин Сан-Франциско, который появлялся здесь и пропадал, бывало, по несколько раз на дню.
Туман был мне на руку. В тумане мою лодку было практически невозможно заметить, а я видел и замечал всё. Правда, резко похолодало, но и это меня не волновало. Во-первых, можно долго не замерзать, если уметь регулировать теплообмен, а во-вторых, я успел взять из трейлера сумку, в которой был свитер и куртка. Необходимая одежда в Сан-Франциско даже летом. Как-то, уже будучи здесь, в Америке, я наткнулся на парадоксальное и остроумное замечание, которое приписывали Марку Твену: «Самая холодная зима, которую я когда-либо проводил, была летом в Сан-Франциско». Не знаю, говорил ли что-либо подобное господин Самюэл Клеменс [12] (очень мне нравились его «Принц и нищий» и «Янки при дворе короля Артура»), но в том, что замечание необыкновенно точное я понял, оказавшись сам в этом городе. Тихий океан, течения и роза ветров создавали совершенно особенный, ни на что не похожий климат, из-за которого Сан-Франциско ещё называли «городом вечной весны».
Под мостом прошёл без проблем. Взял левее и вскоре повернул на юг. Это уже был Тихий океан и плыть стало гораздо сложнее. Волны. Океанские волны — это, скажу я вам, не тихая гладь залива, по которой я только что проскользнул тихой, невидимой в ночном тумане тенью. Здесь — качало и качало неслабо. Так, что я сразу почувствовал, что моя лодчонка — это именно лодчонка, которая совсем не предназначена для выхода на океанские просторы. Да что там просторы, она и в прибрежные океанские воды выходить не предназначена. Так что помотало меня изрядно, даже чуть не испугался пару раз, когда моторка ухнула в особенно глубокие водяные ямы, а затем снова вознеслась вверх. Но — справился. Сама «Daisy» и её мотор тоже не подвели, и вскоре я высадился на широкий песчаный пляж напротив парка Хардинг.
Никого. Тут и днём-то народу мало, а уж ночью… Я уже заметил, что жители Сан-Франциска не купаются в океане — слишком холодно, и широченные бесконечные песчаные пляжи выглядят пустыми. Разве что увидишь, как где-то играют в волейбол, компанию-другую любителей позагорать да сёрфингистов, катающихся на своих досках по волнам прибоя.
Поднял мотор, вытащил лодку подальше на песок (не хотелось, чтобы её утащило в океан, пусть владелец получит обратно свою красавицу, она здорово меня выручила), забрал сумку и пошёл к парку, чьи деревья темнели за дорогой, шедшей вдоль пляжа.
Когда я дошёл до пещеры, часы показывали почти три часа ночи. Это была самая короткая ночь в году, и очень скоро она уступит место самому длинному дню. Двадцать второе июня сегодня, подумал я. Вспомнились слова песни.
Двадцать второго июня
Ровно в четыре часа
Киев бомбили, нам объявили,
Что началась война
Как я сказал народу в цирке? Мы были союзниками и вместе раздавили фашистскую гадину. Теперь нас хотят поссорить. Не бывать этому.
Вот именно, не бывать.
Сначала по песку пляжа, а затем по камням я приблизился ко входу и увидел отблески огня от костра. Ага, значит внутри кто-то есть. Неслышно спустился (вход прятался за естественным углублением в камне, и это тоже было очень хорошо, потому что с дороги и с пляжа он был не виден) и, пригнувшись, чтобы не задеть головой о свод, вошёл в пещеру.
Глава девятнадцатая
Петров и Боширов. Репортер. Засада
Специальный агент ФБР Стивен Уильямс. Интервью
Петров и Боширов появились со стороны 19-й авеню двадцать второго июня ровно в десять часов и четыре минуты по моим часам. Я увидел их ещё издалека. Майор и капитан, не торопясь, шли по дорожке парка, делая вид, что не знают друг друга. Товарищ майор Петров впереди, товарищ капитан Боширов метрах в тридцати позади.
На Петрове, как влитой, сидел летний костюм салатового цвета, под которым сияла на всю округу жёлтая рубашка с широким отложным воротником — почти такая же, что осталась у меня в трейлере (судя по всему, жёлтый цвет входит в моду). Под мышкой — свёрнутая газета. Боширов оделся в другом стиле: джинсы, вечная «реднековская» фланелевая рубашка в красно-чёрную клетку и лёгкую чёрная нейлоновая куртка. Оба были в тёмных солнцезащитных очках.
Но я всё равно их узнал.
Да и как не узнать людей, которых, оказывается, так сильно ждал? Арлекин и Пьеро.
Розенкранц, хе-хе, и Гильденстерн.
Ален Делон и Жан Поль Бельмондо.
С колотящимся сердцем я сбросил «туманный плащ», вышел из орно, поднялся с травы и направился к ним. Предварительный тщательный осмотр окрестностей и подходов никого подозрительного не выявил, так что шёл я открыто и свободно.
Мы встретились на парковой дорожке возле небольшого озерца. Остановились, глядя друг на друга.
Неподалёку пожилая женщина с сумкой на колёсиках кормила хлебом уток.
Чуть дальше двое мальчишек, на год-другой младше меня, запускали радиоуправляемую модель судна.
Было тихо. Только лёгкий ветерок шелестел в листьях деревьев да где-то в отдалении слышался шум машин.
— Вот чёрт, — наконец, вымолвил Петров. — Серёга, это ты?
— Ага, — сказал я. — А это вы, товарищ майор? Смотрю, и товарищ капитан с вами.
Словно по команде мы шагнули навстречу друг другу и обнялись. Подошёл Боширов. Снял очки, улыбаясь. С ним обнялись тоже. Рядом обнаружилась длинная удобная и свободная лавочка.
— Присядем, — сказал Петров. — Хоть покурим спокойно.
— Смотри-ка, — сказал Боширов заинтересованно. — Она именная.
Действительно, к спинке лавочки была прикручена металлическая пластинка, на которой было выгравировано, что поставлена она здесь на средства Ласло и Терез Сабо в 1968 году.
— Тем лучше, — заметил Петров. — Одно дело сидеть на обычной лавочке, и совсем другое — на именной. Сабо… венгры, что ли?
— Америка — страна эмигрантов, — сказал я. — Кого здесь только нет.
Мы сели.
— Уф, — Петров снял очки, сунул их в наружный карман, достал сигареты, закурил. — Ты не представляешь, как мы беспокоились, Серёга. Но об этом потом. Сам как?
— Жив-здоров. Домой хочу.
— Сегодня полетим. На-ка вот, пусть у тебя будет, — он вынул из внутреннего кармана и протянул мне книжицу тёмно-серого цвета.
Я взял. Вверху — герб Советского Союза.
