Загорелся фонарь «летучая мышь». Он осветил лежавшего на полу бывшего лакея Кругликова, еще двоих бандитов, валявшихся у другого конца стола; вокруг одного из них, Фонаря, уже натекла лужа крови. Еще фонарь осветил Игоря Дружинина. Технический гений группы, с револьвером в руке, почему-то стоял на коленях возле стула, на котором продолжала сидеть Катя Половцева. Она была странно неподвижна. Лишь приглядевшись, Углов понял причину этой неподвижности: в груди у кандидата исторических наук торчал нож, вошедший по самую рукоятку.
— Нет, вы это оставьте, Игорь Сергеевич, голубчик, — мягко произнес полицмейстер, удерживая Дружинина. — Зачем же вам в морг ехать? Екатерине Дмитриевне вы уже ничем не поможете, к вскрытию вас не допустят — да вы, чай, и сами не захотите. Там у нас есть хорошие такие женщины, они ее и обмоют, и к погребению приготовят. Отпевать будем, наверно, в церкви Воскресения, она тут близко. А хоронить… Скажем, на этом же Волковском кладбище, что тут рядом находится. Или ее родственники приедут, они и решат?
— Нет, родственники не приедут, — твердо заявил Углов.
Разговор происходил уже на улице, возле полицейской телеги для перевозки трупов, на которой покоилось тело Екатерины Половцевой. Рядом, в закрытой карете, сидел арестованный бывший лакей.
— Родственников не будет, — согласился с товарищем Дружинин. — Так что решение будем принимать мы. Вы сказали — на Волковском кладбище? Там, кажется, есть место, где писателей хоронят?
— Писателей? — удивился полицмейстер. — Нет, не слышал… Разве что критика Белинского не так давно погребли. Это место я знаю.
— Вот-вот, оно самое! — воскликнул Дружинин. — Белинский, Добролюбов, Писарев… Вот там Катю и надо положить. Ей бы это понравилось…
— Хорошо, я распоряжусь, — кивнул Глухов. — Сегодня 10-е, стало быть, хоронить будем 12-го. Так?
— Хорошо, пусть 12-го, — согласился Углов. — Но только чтобы утром, не позже десяти часов. Я, видите ли, спешу — мне надо прибыть… с докладом.
— Хорошо, я батюшке скажу и на кладбище распоряжусь, — согласился Глухов. — Что ж, если этот вопрос мы решили, давайте займемся арестованным. Сейчас время позднее, допрос проводить уже, пожалуй, не будем. Сейчас его отвезут к нам, в полицейское управление. Там есть камеры предварительного заключения, там до утра посидит. А утром прошу пожаловать ко мне в кабинет, там снимем с нашего злодея допрос по всей форме. Хорошо?
— Нет, откладывать нельзя! — твердо заявил Углов. — Вы же слышали — он и сейчас твердит, что никакого отношения к убийству Государя не имеет. А за ночь он в этом своем упрямстве еще укрепится, придумает отговорки… Допрашивать надо сегодня, сейчас!
— Ну, хорошо, если вы так настаиваете, давайте сейчас, — пожал плечами Глухов. — Я привык ночами работать. Садитесь вон в ту пролетку, вместе и поедем ко мне в управление.
— Нет, так тоже не пойдет, — остановил его Дружинин. — В управлении он точно так же будет запираться, как и здесь, когда мы объявили ему о причинах ареста. Нам нужны особые средства, совсем особые! Надо, чтобы он признался, чтобы все выложил. Все, что знает!
— Не пойму, о чем вы говорите! — нахмурился полицмейстер. — Что за особые средства такие? Если вы о пытках, так они запрещены еще указом императора Александра Павловича, уже полсотни лет тому назад…
— Ну, почему обязательно пытка? — пожал плечами Дружинин. — Просто такие особые средства… У нас нет времени, чтобы уламывать этого субъекта, ходить вокруг него на цыпочках. Нужно такое место, где бы у него быстро развязался язык. Скажем, если там будет гореть огонь… Кузница или доменная печь…
— Нет, кузница не подойдет, — покачал головой Углов. Как видно, он думал о том же самом. — Там будет слишком похоже на обычную пытку, и Никита Фомич воспротивится.
— Обязательно воспротивлюсь! — воскликнул полицмейстер. — Я вас решительно не понимаю! Почему вы так спешите? Почему обязательно хотите нарушить законодательные установления?
Члены оперативной группы переглянулись. Надо было обязательно убедить полицмейстера Глухова в своей правоте. Без этого они не могли добиться нужного результата. Не похищать же бывшего лакея, чтобы допросить его в укромном месте! Это могло закончиться провалом.
— Поймите, Никита Фомич, мы имеем дело не с обычным злодеем, каких вы видите каждый день, — обратился к Глухову статский советник. — Это государственный преступник, пошедший на невиданное дело — хладнокровное убийство императора! К тому же, как мы подозреваем, совершивший это преступление по заданию какой-то из европейских держав. То есть у него имеется множество причин, чтобы скрывать свое подлинное имя и имя того, кто его послал. В таких случаях обычные нормы дознания не действуют! К тому же у меня имеется Высочайшее распоряжение закончить расследование непременно к 12 мая. Вот почему титулярный советник Дружинин настаивает на особых условиях допроса. Я тоже полагаю, что…
— Придумал! — внезапно перебил его Дружинин. — Вокзал, вот что нам нужно!
— Вокзал? В каком смысле вокзал? — удивился Глухов.
Углов же, видимо, понял замысел своего товарища, потому что заявил:
— Да, Никита Фомич, нам необходим именно вокзал! Распорядитесь, чтобы преступника отвезли на Николаевский вокзал. И мы туда же отправимся.
— Ну, хорошо, поедем на вокзал, — пожал плечами полицмейстер. — Но учтите, что вы меня не убедили, и недозволенных мер воздействия на арестованного я не допущу.
— Все будет в рамках закона, — успокоил его Углов.
Полицмейстер дал команду своим помощникам на покойницких дрогах, и они направились в морг. А карета с арестованным и пролетка полицмейстера, в которой ехали и члены опергруппы, направилась на Николаевский вокзал.
— Ну, а теперь куда? — спросил Глухов, когда оба экипажа остановились перед зданием вокзала.
Вопрос свой он адресовал Углову, однако титулярный советник ответил вместо своего начальника.
— Теперь нам нужен паровоз, — заявил он. — Желательно — под парами. Не знаете, сейчас на станции есть паровозы, готовые к отправлению?
— Понятия не имею, — пожал плечами полицмейстер. — Но сейчас узнаю. Синицын! — позвал он, обращаясь к агенту, сидевшему на козлах. — Сходи-ка, братец, к начальнику станции, спроси, есть ли поезда, готовые к отправлению.
— Да, чтобы паровоз был под парами! — пояснил Дружинин.
Агент удалился в сторону служебных помещений. Спустя некоторое время он вернулся и сообщил:
— Господин начальник извещает, что никаких пассажирских поездов до утра не будет. Только грузовые составы. Один как раз готовится к отправлению. Стоит на шестом пути.
— Отлично! — воскликнул Дружинин. — Отправляемся на шестой путь!
Он подскочил к карете, распахнул дверь и приказал арестованному:
— Вылезай! Да поживее, мразь!
— Что же вы ругаетесь, ваше благородие? — отвечал арестованный, выбираясь из кареты. — Арестовали ни за что ни про что, а теперь еще обзывают по-всякому…
— Можешь не называть меня «ваше благородие», — заявил на это Дружинин. — Ты, я думаю, тоже не из простых людей. Но от этого ты не становишься лучше! Впрочем, не будем терять времени; главный разговор у нас впереди. Пошел, чего встал!
И он подтолкнул задержанного в сторону железнодорожных путей. За ним последовал Углов, за ним — полицмейстер с агентом. Процессия из пяти человек миновала первые два пути, на которые подавались пассажирские составы. Затем пришлось спуститься на железнодорожное полотно и огибать стоявшие здесь товарные составы. Достигнув шестого пути, Дружинин уверенно повернул налево, где находилась голова поезда. Вскоре показался и паровоз. Титулярный советник быстро вскарабкался в кабину и приказал находившейся там поездной бригаде:
— Ну-ка, ребята, ступайте пока, чайку попейте. У нас тут дело государственной важности.
Машинист начал было возражать, но затем, поняв, что имеет дело с людьми высокого ранга, махнул рукой и последним покинул паровоз. Тогда Дружинин высунулся из кабины и скомандовал:
— Ну что, Андреич, пускай наш закадычный друг Григорий сюда лезет, и ты за ним. А больше нам здесь никто не нужен. Да и тесно тут, троим едва места хватит.
— Нет, я не могу допустить, чтобы допрос задержанного проходил без моего присутствия, — заявил Глухов. — Я здесь представляю закон! И пыток я не допущу!
— Хорошо, залезайте, — разрешил титулярный советник, который окончательно взял инициативу в свои руки. — А насчет пыток посмотрим…
Услышав слово «пытки», задержанный поначалу категорически отказался залезать на паровоз. Однако, получив от Углова пару чувствительных ударов, смирился и стал подниматься по лесенке. Вслед за ним поднялись Глухов с Угловым. Агент Синицын остался на земле.
