Работа этого компьютера начиналась с того, что через устройство ввода последовательно загружались двоичные данные в блок оперативной памяти. Им был шкаф со 128 рядами конденсаторов — по 65 в ряду. Первый использовался как признак типа данных: управляющие или вычисляемые. При этом конструкция допускала процедуру перехода, позволяя строить циклы и модели ветвления, так как каждый ряд имел свой порядковый номер — то есть, номер строки.
Управляющее устройство начинало последовательно считывать данные из блока памяти и направлять их на тот или иной обрабатывающий модуль. А после того, как программа завершалась, активировать устройство вывода и распечатывать на перфокарте последовательно значения всех объявленных переменных в порядке объявления. Из-за чего их старались разместить в начале адресного пространства.
Очень примитивно получалось.
Да.
Но по меркам 1929 года — даже это выглядело очень круто.
Одна беда — работало это все пока нестабильно. Но над этим трудились. С энтузиазмом. С огоньком. И Михаил Васильевич любил сюда заглядывать. В этот маленький НИП. Где он мог на время погрузиться в мир, далекий от реалий 1920-х годов. Как будто бы почти дома. Да, там, в прошлой жизни, он никогда не занимался такими вещами. И имел о компьютерах достаточно поверхностное представление, которого, впрочем, хватило для постановки задачи. Но именно эта научно-исследовательская деятельность заставляла его почувствовать ностальгию. Да и коллектив тут подобрался на удивление увлеченный, любящие поговорить на футуристические темы. И ему было интересно послушать их фантазии на тему того, каким он будет — компьютер будущего, да и вообще — будущее в их представлении. Обычно то это мало кого интересовало…
[1] В 1929 году в СССР входили Российская СФСР, Украинская ССР, Белорусская ССР, Закавказская СФСР, Туркменская ССР и Узбекская ССР. Таджикская ССР, выделенная в 1929 году в оригинальной истории, тут не успела появиться.
[2] В 1975 году барк «Orkney» нашли и никакого золота не обнаружили. Фрунзе помнил об этом. Читал где-то в прошлой жизни.
Глава 9
1930, январь, 15. Москва
— Не понимаю я, Михаил Васильевич, зачем вы развели эти игры с Афганистаном, Маньчжурией и прочими. — произнес Гучков, отпив чая. — Эти дикие, нищие земли. Какой с них толк? Дыра. Как и Аляска в свое время.
— Они необходимы для научно-технического развития.
— Вы шутите?
— Отнюдь, нет.
— Не понимаю. Как? Зачем?
— Что нужно для развития науки? — спросил Фрунзе.
— Чтобы ей занимались ученые, получая должное финансирование.
— Верно. А что нужно для того, чтобы всегда удавалось найти эти деньги?
— Хорошо развитая экономика?
— И да, и нет. Вы никогда не задумывались над тем, зачем такие страны как Англия или Франция так держались за свои колонии?
— Выгода. Колонии — это дешевое сырье и рынки сбыта для промышленных товаров.
— Да. Но это первый уровень вывода.
— Михаил Васильевич, скажите, как есть, мне кажется мы просто тратим время не в силах догадаться до какой-то очевидной вещи.
— Для каждого технологического уклада нужно некоторое количество людей, которые выступают заказчиками научно-технического прогресса. То есть, потребляют товары и услуги, полученные в результате исследований. Иными словами — емкость рынка, делающая рентабельными эти исследования. Иначе ресурсы, затраченные на исследование, не будут окупаться прежде, чем придется переходить к следующему. Мы живем сейчас в IV-ом технологическом укладе — в эпохе нефти. III-им являлась эпоха стали, начавшаяся в 1870-е годы. II-ым — эпоха пара, стартовавшем в 1820-е годы. I-ым же стал переход от мануфактур к фабрике, то есть начало машинного производства, начавшееся в 1770-1780-х годах. До того — нулевой уклад. Но это отдельная песня. И весьма дискуссионная.
— Допустим. Но ведь эти люди нищие. Зачем они нам?
— Это не важно. — улыбнулся Фрунзе. — При глупом регуляторе ничего не поможет. Но сделать так, чтобы деньги решили этот вопрос несложно. Например, платить хорошую зарплату своим сотрудникам. Если так буду делать большинство, то покупательная способность работников станет повышаться, и они смогут покупать больше произведенных тобой товаров. Так не все поступают, ибо люди слабы… жадны. А жадность — это, как известно, форма глупости. Для чего и нужен регулятор, задающий правила игры. И позволяющий даже отчаянно нищее население, «прогревать» до нужного уровня для расширения рынка. Делая это постепенно, чтобы не запустить инфляцию.
— Поэтому вы и стараетесь собрать в кулак как можно больше людей?
— Да. Набрав минимальное ядро людей, мы сможем обеспечить себе тылы для развития в горизонте 2–3 технологических укладов. То есть, в пределах 100–150 лет.
— А какие это уклады? Мы ведь этого не знаем.
— На самом деле знаем. Ну, почти. Это не сложно предсказать. — произнес Фрунзе, отчаянно лукавя. — Мы сидим сейчас в IV-ом. Это эпоха нефти. Следующим, очевидно, будет уклад вычислительных технологий и телекоммуникаций. Именно по этой причине я вожу такие хороводы вокруг разработки вычислительной техники. Это дорого и долго. Но тот, кто первым сможет перейти на новый технологический уклад — соберет все сливки. Как в свое время англичане в конце XVIII века обогатились на машинном производстве, пока весь мир тормозил. В первую очередь тут важны программируемые вычислители, как общего назначения, так и управляющую модули. Они ведь пригодны не только для станков, но и на станках произведут настоящую революцию.
— А потом?
— VI-ой уклад, очевидно будет связан с принципиальной миниатюризацией всего и вся, как развитие V-ого. То есть, перевод вычислительных технологий в повсеместное употребление. В коробочке размером с этот коробок — указал Фрунзе, — будет больше вычислительной мощности, чем на всей планете сейчас. А на носителе размером с это печенье станет помещаться вся мировая библиотека. VII-ой предсказать сложнее. Но мне кажется, что, продвинувшись в VI-ом укладе мы примемся за биотехнологии. В том числе и за изменение человека, вплотную занявшись евгеникой. Но это будет не раньше, чем лет через полтораста.
— Чудно, — покачал головой Гучков. — Но какой-то смысл в этом есть. И сколько нам нужно людей?
— Развитие рынка упирается в максимально возможную степень специализации, которую она дает. Образно говоря маленький город может и нуждается в высококлассных специалистах узкого профиля, но не позволяет их загрузить подходящими задачами на постоянной основе…
— И сколько это людей? — перебил его Гучков, немного уставший от лекций.
— Нам сейчас для успешного развития нужно собрать в кулак не меньше двухсот пятидесяти миллионов человек. V-ый уклад едва ли возможным будет, если мы не будем иметь пятьсот миллионов. VI-ой — уже требует миллиарда. При этом — это минимальные показатели. Чем больше массив людей, тем проще, быстрее и легче развиваться. Конечно, это не отменяет необходимости хоть сколь-либо адекватно управлять всем этим процессом. И если отчаянно грабить свое население, то ничего не спасет. Ресурсов не хватит. Но если не сходить с ума, то это вполне верные ориентиры…
К этим выводам Михаил Васильевич пришел еще там, в прошлой жизни. Находясь под влиянием контркультурных мыслительных, работающих в нелиберальном ключе. Из-за чего только диву давался от того, насколько «удачно» в Союзе выбрали путь развитие. Подразумевая в этом или когнитивную диверсию, или чудовищную ошибку.
В чем собственно дело?
В оригинальной истории в 1924–1927 годах ВВП Союза росла со средней скоростью около 4,25 % в год. А учитывая, что в СССР не было значимого сектора услуг и биржевых торгов, то рост ВВП можно рассматривать с некоторыми допущениями как рост именно реального сектора. При этом в 1926 и 1927 году уже шел не восстановительный рост. Там вообще запас восстановительного роста был достаточно ограничен из-за крайне скромных запасов оборудования и специалистов, оставшихся после Гражданской. Слишком сильны были разрушения.
