Два.
И он встает перед той, что нужна и жрецу, и магу, заслоняя его от господина.
Три. Губы задираются, и клыки давят на нижнюю. Слюны слишком много. Она течет ручейками, и кажется, выглядит Ирграм довольно жалко.
Четыре.
Рассыпается прахом первозданная тьма и громко, протяжно кричит Миара. Какие женщины громкие. Чересчур.
Не важно.
Черная лилия оборачивается прахом, и к яду примешивается та самая запретная тьма, которая наполняет шатер. Но странное дело, она не пугает. Напротив. Она воспринимается чем-то донельзя родным. Близким. Потерянным и обретенным. Эта тьма унимает страх. И подгоняет сердце.
Эта тьма заставляет сглотнуть слюну, а потом та уходит.
И чувства обостряются.
Визг голема смешивается с хрипом магички, которая опускается на пол, сжимая горло руками. Она пытается устоять на ногах, но дар Древних разъедает и щиты, и амулеты.
Голем катится. Его шкура слишком тонка, и тьма с радостью выпивает эту жертву, разрастаясь и обретая плоть. Рядом крутится человек, который… который бессилен против предвечной, но почему-то жив. Он явно ослеп. И к нему не стоит приближаться, раз уж человек до сих под держится на ногах. Но теперь в шатре пахнет кровью. И нет в мире ничего-то лучше этого запаха.
Пускай.
Еще шаг.
И Алеф все-таки ощущает опасность. Он поворачивается, вскидывает руку. Вот только здесь и сейчас его силы ничтожны. Он сам себя лишил их, потянувшись к запретному. Пусть тьма и не коснулась его.
Но это пока.
Нельзя ей верить. Нельзя думать, что слава рода и сила его помогут. Не здесь. Не сейчас. Тьма сожрет их всех, маленьких ничтожных человечков.
А вот Ирграм…
Пальцы стискивают плечи мага. И тот хрипит, пытаясь вырваться. А Ирграма затапливает чужое удивление. Оно постепенно сменяется страхом. Сперва слабым, смешаным с недоумением. Ведь как могло выйти, что он, ничтожный Ирграм, выжил.
Добрался.
И…
Страх нарастает.
- Ты…
- Я, господин, - произнес Ирграм за мгновенье до того, как клыки его пробили кожу. Тонкую. И не слишком чистую. Ведь маги тоже потеют. А мытье господин не слишком жаловал.
Зато кровь у него и вправду сладкой была.
Настолько сладкой, что Ирграм застонал от удовольствия. А потом… потом взял и приказал тьме успокоиться. И главное, та услышала.
Звездец.
Полный, мать его, звездец.
Миха, в очередной раз увернувшись от твари, ткнул клинком, в мягкий бок, и получил ответный удар когтистой лапой. Кровь застучала в висках.
И боль отрезвила.
Ненадолго.
Хотелось убивать. Здесь и сейчас. Клинок, пробив шкуру, вошел в мягкое тело, но то дернулось, и Миху повело, ему пришлось вывернуть руку, чтобы удержать рукоять.
Вытянуть.
Вой твари оглушил.
А удар хвоста по ногам опрокинул наземь. Что-то зазвенело. Посыпалось на Миху. А над головой расцвела тьма. Она появилась черным цветком в руках мага, а потом тот вырвался и вывернулся, выплескивая что-то такое, что заставило голема распластаться на полу. Да и у Михи появилось желание оказаться где-нибудь подальше.
Надо было бить мага.
Вот просто надо было изначально бить именно мага.
Он перевернулся, встав на одно колено.
Тьма… она была плотной, как туман, только черный. И пахла болотом. От запаха этого, смешанного с тягучим ароматом цветов, Миху окончательно повело. В какой-то момент он вовсе перестал понимать, где находится. И тьма вцепилась в шкуру.
Взвыл голем.
И Миха тоже. Чешуя? Что бы ни сотворил маг, это жрало чешую.
- Ица…
Молчание.
И горло дерет. И глаза… глаза – уязвимое место. А его будто в бочку с кислотой окунули.
- Миара…
Всхлип.
Слева? Справа? Маг сволочь. Тварь редкостная… идти… надо. Куда?
Скулит кто-то… не туда. Там голем. Тварь. И хорошо, что тьма накрыла и его, иначе Михе не поздоровилось бы.
Кто-нибудь… и тьма не может длиться вечно.
Объем опять же.
Думай, Миха. Думай. Хоть на что-то ты способен… это заклятье. Хрен его знает, какое, но оно не может накрывать весь мир. Значит… значит, надо просто выбраться за пределы действия. Знать бы, где еще эти пределы…
Миха тряхнул головой.
Кажется, кровь пошла. Из носа. И из ушей. Вовсе он не бессмертный, как решил. Идти. Шаг. И еще. Тут он никому не поможет. Это как с пожаром. Выбраться. Найти путь. И вернуться.
- Ица… - голос его звучит шепотом. – Ты где…
Руки касаются чьи-то пальцы, и Миха усилием воли заставляет себя сдержаться. Не ударить.
Пальцы хрупкие.
Ица?
Похоже на то.
Еще бы магичку… но нет, не сейчас. Она магичка. Она должна защититься от этой хрени, чем бы та ни была.
- Идем, - снова шепот-шелест.
Но пальцы удерживают на месте. А с следующее мгновенье опять что-то происходит. Что-то такое… в груди появляется жжение. Кожа горит.
Тьма же рассеивается.
Нет, не рассеивается, она отползает, медленно, словно нехотя. Она устремляется к человеку… в человека. Он сидит на теле мага, вцепившись обеими руками в плечи его. Человек устроился на груди мага и, приникнув к его шее… жрал?
Именно.
Миха моргнул.
Глаза слезились и, кажется, кровили. Шкура так точно кровила… и от этой крови ему… мерещилось? Пожалуй. Не бывает такого.
Тьма стекалась к этому человеку.
По капле.
По ниточке.
Она наполняла его тело, и кожа, ставшая полупрозрачной, не способна была укрыть эту тьму. Мать его так…
- Вампиров нам только не хватало, - просипел Миха и покачнулся. Силы ушли, и чтобы устоять, ему пришлось ухватиться за стол.
Он мотнул головой.
Надо…
Что-то надо сделать.
А упырь оторвался от мага и, как-то неестественно вывернувшись, словно в нем вовсе не было позвоночника, оскалился. Из глотки его донесся глухой рык, а Миха подумал, что боец из него сейчас никакой.
- Нет, - сказала Ица.
И сделала шаг к вампиру.
Она вытянула руку.
И тот потянулся к этой руке. Он медленно сполз с тела… интересно, маг мертв? Хорошо бы. Но пока неподвижен, надо убедиться. И добить. В любом случае добить. Голову вон… маги без головы Михе определенно нравились больше тех, что голову сохранили.
Да.
Но и малое его движение заставило вампира замереть.
Черный.
Это из-за тьмы. И чернота неровная, пятнами, будто… будто с отбеливателем постирали. Плевать. Главное, он точно не человек. Лицо вон уплощенное. Нос почти исчез, остался небольшой выступ и крупные щели, которые то раскрывались, то закрывались. Подбородок скошенный. Губы тонкие. И короткие. Не прикрывают ни клыков, ни мелких острых зубов. Слишком уж мелких и острых.
И еще их многовато как-то.
По губам скользнул черный язык, а тварь качнулась навстречу Ице. Да что она… качнулась и, коснувшись тонких пальцев, замерла. Только вздрагивала мелко и часто. И…
- С-спасибо, - выдавил упырь, моргая.
А глаза у него круглые и чуть навыкате. Веки же плотные и складками. Он щурится, явно свет не по нраву.
- Ты есть.
- Есть… - он попытался подняться, двигаясь как-то по-старчески. Даже закряхтел. – Я – человек.
Миха не стал спорить и… огляделся.
Да уж… был приличный шатер, а теперь? Столик опрокинут. Инструменты на полу. И не только они. Какие-то пузырьки, большей частью битые… таз вон, со вмятиною. И стол тот, мелкий, развален пополам. На ткани шатра дыры. И черные пятна медленно расползаются. Этак и вовсе рухнет.
Единственное, что более-менее уцелело – это стол с Винченцо, который был по-прежнему недвижим и вообще выглядел не слишком-то живым. Миара медленно поднималась с пола. Её руки, её лицо были покрыты чем-то темным, того густого вишневого оттенка, который выглядел почти нарядно.
Кровь.
Это, мать его, кровь.
Миха мотнул головой.
Тварь… тварь лежала тут же, под опрокинутым столом, из-под которого выглядывал суставчатый хвост, правда, уже не блестящий, а словно кислотой разъеденный.
