Сижу себе с диспетчерами, молодыми вторыми лейтенантами, не желающими отправляться на войну, пьем газировку из холодильника, которой меня угостили, как вдруг заходит подполковник, заместитель командира базы по административно-хозяйственной части — увалень с кривым носом профессионального боксера. Подчиненные боялись его, как огня, хотя в рукоприкладстве замечен не был.
Он уставился на меня, над переносицей появились складки, сообщавшие о критичной работе мозга или что там у него в черепной коробке, после чего изрек:
— Капитан Вудворд.
— Да, полковник! — подтвердил я.
— В декабре тебе пришла «Воздушная медаль». Никак не могли найти, чтобы вручить, — проинформировал он.
— С того времени бывал здесь раз десять, — шутливо произнес я.
— Вот и я говорил, что не там ищут. Пойдем, отдам, — приказал он.
Мы зашли к нему в кабинет, где я получил награду — бронзовый листик на ленту — и расписался в этом, а также указал свой новый адрес на тот случай, если подвалит еще что-нибудь.
— Должна быть медаль за участие в Тихоокеанской компании, но только после окончания ее, — предупредил подполковник.
Одной больше, одной меньше — мне уже было все равно. Для выпендрежа хватало тех, с которыми вернулся с войны.
101
С нового учебного я стал аспирантом профессора Фредерика Тейсберга. В мои обязанности входило разжевывать студентам то, что они услышали на лекции, и отвечать на другие глупые вопросы. За это мне платили двадцать четыре доллара в неделю. Хватало на оплату квартиры и коммунальных услуг, включая телефон, еду, одежду и мелкие радости. Крупные пока не предвиделись, что не мешало мне подрабатывать летчиком. Пока стояла хорошая погода, была и работа. С наступлением холодов доходы, скорее всего, начнут сокращаться, к январю сойдя на нет, как в прошлом году. Надо было найти еще какой-нибудь источник дохода. Желательно с хорошей оплатой.
Я убедился, что жизнь всегда выставляет нам маячки. Главное, не проскочить мимо них. Я чуть не лоханулся. Стою в библиотеки, жду книгу по полимерам. Рядом щупленькая девчушка с двумя немодными косичками, без грима и в очках в тяжелой оправе под черепаху. Взяла она книгу «Как написать радиопьесу и киносценарий». У американцев на все случаи жизни есть пособия, начиная от заточки карандашей. Я подумал, что хоть одной дошло, что актриса из нее не получится. Впрочем, могу ошибаться, и сценарий — это один из способов попасть на съемочную площадку. Стою дальше, жду. Тут до меня и дошло с запозданием, что и сам мог бы написать что-нибудь. Для романов моего английского маловато, зато для радиопьесы должно хватить. При том количестве, что в первой своей жизни я прочитал и посмотрел в театрах, кинотеатрах и по телевизору, могу состряпать что-нибудь не хуже белиберды, что изблевывается из моего радиоприемника с утра до ночи. И я заказал ту же книгу, что и девчушка, пролистал ее по диагонали, выписав самое важное — форматы, в каких надо оформлять творение. Большую часть рукописей не читают именно потому, что выглядят неправильно. Мол, не владеешь элементарными профессиональными навыками, нечего на тебя тратить время.
На следующий день после занятий я заехал в магазин и купил за двадцать два доллара и девяносто пять центов портативную пишущую машинку «Ундервуд» и по пачке писчей бумаги и копирки. Чек закинул в заведенную недавно коробку для налоговой: надо быть стопроцентным янки. Почерк у меня не ахти, так что пишущая машинка по-любому пригодится для учебы и написания статей, чтобы не платить машинисткам по пять центов за страницу. Пока окончу университет, окупится.
Сперва решил, в каком жанре буду писать. Сопли с сахаром (мелодармы) и сопли с уксусом (трагедии) отпадали сразу. Оставались комедии ситуаций (ситком) и детективы. Поскольку пиндосы туго въезжали в мои шутки, а я в их, решил начать с истории о частном детективе по имени Рэймонд Уилкинс в честь моего бывшего командира эскадрильи, который все-таки получил «Медаль Почета», правда, посмертно. Копы все насквозь продажные, в положительные герои не годятся. Я вспомнил, что читал в юности в СССР и перенес на американские реалии. Придумал хлесткое название «Право на месть». В жвачке для обывателей содержание — ничто, название — всё. Дальше выбрал, кто, кому и за что воздаст. Первые страницы шли туго, а потом расписался. Жаклин сказал, что делаю курсовую работу. Не хотелось пасть в ее глазах окончательно. Ковбои не строчат пьески.
Хорошо ли, плохо ли, но за три недели накропал часовую радиопьесу (пятьдесят две страницы особого формата), умудрившись ровно посередине влепить эффектный клиффхенгер, чтобы слушатели вернулись после продолжительного блока рекламы. Мне понравилась, а если кому-то нет, то у него плохой литературный вкус. Решил на всякий случай взять псевдоним, чтобы военный летчик Шон Вудворд был сам по себе, а драматург Алекс Блэкброу (английский вариант моей настоящей фамилии) сам по себе.
Дальше начиналось самое важное — пристроить свое детище. Можешь быть гением, но, если не умеешь продвигать свои произведения, умрешь никем. В университете я полистал толстый телефонный справочник штата Техас и нашел в Далласе литературного агента Арнольда Гинзбурга, созвонился с ним. Женский голос в телефонной трубке предложил прислать рукопись по почте. Я настоял на личной встрече, потому что на выходные намечался полет в Нью-Йорк, где литературных агентов больше, а у меня всего три экземпляра, из них два под копирку, причем последний, плохо читаемый, для себя.
Офис Арнольда Гинзбурга располагался на первом этаже пятиэтажки из красного кирпича, между продуктовым и цветочным магазинами. В приемной сидела секретарша — пожилая дама с черным шиньоном в виде башни, который, как мне казалось, рухнем при резком повороте головы. Это она пыталась отфутболить меня. Такая вот сейчас особенность американского бизнеса: фирма может быть нищей, но секретарша обязательна. Напоминали мне обедневших дворян, которым жить негде, жрать нечего, но держат слуг. Литературный агент оказался лет сорока, усатым и толстым, едва помешался в кресле из темно-коричневой кожи, изготовленном по специальному заказу. Курил небольшую трубку из вишневого дерева, набитую ароматизированным табаком. Смотрел на меня с тоской: еще один графоман… Видимо, убедила его в этом моя настырность.
— Где-нибудь публиковался, ставился? — первым делом спросил он.
— Нет, — соврал я. — Так ли это важно?
— Для редакторов очень важно, — проинформировал он.
— Давай не будем тратить время на болтовню, — предложил я, положив на стол рукопись в скоросшивателе. — Читаешь три страницы. Если не интересно, возвращаешь, и я молча ухожу.
В его глазах проявился интерес. Видимо, наглых навидался, а вот таких самоуверенных — нет. Он открыл рукопись, пробежал список из пяти героев, причем три роли женские. Слабого пола всегда больше, а в театрах — намного. Агент посмотрел на меня с еще большим интересом, перевернул следующую страницу, начал читать, попыхивая время от времени трубкой. Перерыв сделал только раз, посередине радиопьесы, чтобы набить трубку по-новой.
Дочитав до конца, сказал твердо:
— Будем работать вместе. Моя ставка пятнадцать процентов. Только на большие гонорары не рассчитывай, пока не сделаешь имя.
Я оставил свои координаты и уехал.
Позвонил Арнольд Гинзбург через восемь дней:
— «Радио Далласа» готово заплатить двести баксов. Если у них пройдет хорошо, можно будет предложить более серьезной радиостанции. Что скажешь?
— Если бы был вариант лучше, ты бы не предложил этот, — ответил я. — Подписываем.
По словам агента радиопьеса прошла неплохо. Успех надо закрепить, и желательно с тем же героем: слушатели любят знакомых. И я сразу начал отстукивать вторую радиопьесу, потому что самая важная ее часть — хлёсткое название «Смерть в рассрочку» — уже была позаимствована из будущего, не помню, у кого.
5
102
