Дверь в воротах открывалась наружу. Изнутри пахнуло теплом и запахом горячей металлической стружки. Я три дня проработал на токарном станке, вытачивая штоки для шахтных гидравлических стоек, вроде бы. Горячая стружка порезала мне пластиковые подошвы германских полуботинок, купленных с тройной переплатой у фарцовщиков, как красиво называли при позднем социализме примитивных спекулянтов. На этом мои отношения с токарным станком и закончились, к обоюдной, как догадываюсь, радости.
Помещение было метров десять на восемь. У левой неоштукатуренной стены стояли старые сейфы самых разных производителей и размеров, в основном ровесники Первой мировой войны, хотя имелись и три сравнительно новых с кодовыми замками. У одного древнего обычный замок был вырезан ацетиленовой горелкой. На потолке была прикреплена стальная балка, загнутая к входу, с подъемным устройством и пультом управления, свисающим на толстом кабеле почти до пола, вымощенного каменными плитами. Видимо, с помощью этого подъемника перемещают тяжеленные сейфы по помещению. Неподалеку от входа у правой стены был стол, два стула и дальше два дивана, причем на дальнем лежали большая подушка в розовой наволочке и темно-синее стеганое ватное одеяло. В дальнем конце была дверь в соседнее помещение.
— Хэллоу! — позвал я, глядя в ту сторону.
— Привет! — послышалось слева.
Из-за большого сейфа с двумя открытыми створками выехал на инвалидной коляске пожилой мужчина с зачесанными на пробор посередине, длинными и наполовину седыми волосами, как сейчас никто не ходит, и аккуратно подстриженными усами и бородой. Настороженные светло-карие глаза смотрели на меня неотрывно. На инвалиде была короткая черная курточка, а ноги укрыты куском брезентом, из-под которого внизу выглядывали носаки войлочных то ли тапок, то ли валенок, стоявших на подножке. На коленях под брезентом что-то лежало, скорее всего, пистолет. Я сразу догадался, что мужик сиженный, не меньше двух ходок и подолгу, а он сразу понял, что я там не бывал.
— Не бойся, я не коп, — успокоил его.
— А чего мне бояться⁈ Я не делаю ничего противозаконного, и на меня теперь ничего не повесишь! — насмешливо ответил он, постучав ладонями по колесам инвалидной коляски.
— Был бы человек, а статью найдут, если захотят, — поделился я познаниями о методах работы органов правосудия.
— И такое может быть, — согласился он и полюбопытствовал: — Ты южанин?
— Почему спрашиваешь? — задал я встречный вопрос.
— Акцент южный, — сказал он.
— Типа того, — дал я уклончивый ответ и перешел к делу: — Чему ты можешь научить за триста баксов?
— А чему ты хочешь научиться? — спросил инвалид.
— Открывать сейфы, но не ацетиленовой горелкой, это и сам умею, — ответил я.
— Пожалуй, я смогу показать, как открыть некоторые типы сейфов, если вдруг хозяева потеряли ключи или забыли код, — произнес он.
— Сколько времени это займет? — поинтересовался я.
— Неделю, две или три. От тебя будет зависеть, — сказал он. — Оплата вперед.
— Половина сразу, а вторая, если пойму, что от тебя есть толк, — выдвинул я свое условие.
— Хорошо, — согласился инвалид. — Когда приступим?
— Где-то после Рождества. Мне надо кое-что уладить. Позвоню, как приеду, — проинформировал я и представился шутливо: — Зовут меня Джон Доу. Можно просто Джонни.
На сленге американских копов Джон Доу — это неопознанный преступник или труп.
— Меня Роберт Макбрейн. Можно просто Боб, — улыбнувшись, сказал он. — Жду звонка.
104
Осеннюю сессию я сдал так же отлично, как и предыдущие две. К тому же, мне завышали оценки по причине свалившейся на мою голову популярности, которая почему-то бесит Жаклин Беннет. Казалось бы, купайся в лучах местечковой славы вместе со мной, так нет. Не получится из нее актриса.
Это она еще не знает, что я пишу радиопьесы. Вторую отправил по почте литературному агенту за одиннадцать дней до зимних каникул. Арнольд Гинзбург позвонил через пять дней. «Радио Далласа» согласно было заплатить двести восемьдесят долларов. Перед отъездом я подписал присланный договор и отправил в обратном направлении, предупредив по телефону, что уезжаю на каникулы. За гонораром наведаюсь по возвращению.
Поехал в Чикаго на машине. По пути завез Жаклин Беннет к родителям. Дочка навешала папе, что мы расстались, но поддерживаем чисто дружеские отношения. Тормознулся у них только на обед. Сказал, что еду по делам в Детройт. Якобы там заинтересовались моим червячным прессом. Этот город стремительно превращается в танко- и автомобилестроительную столицу, поэтому неудивительно, что заинтересовались прессом.
— Будь осторожен, там негры бунтуют. Северяне распустили их вконец! — пожелал мне Ричард Беннет.
В Техасе сегрегация жесткая. Отдельные школы, больницы, туалеты для белых и черных. Ни одного цветного студента в университете. Даже места в автобусах впереди для белых, а в конце для черных. Если белому не хватило места, негр должен уступить свое и доехать стоя. Те, кто начинает пускать пузыри, получают пулю, и полиция не находит убийцу, потому что не ищет. Прикончить негра — это как бездомную собаку. Впрочем, за собак может заступиться Общество защиты животных, подать на преступника в суд и выиграть. Когда я говорил, что лет через шестьдесят будет наоборот, надо мной смеялись и белые, и черные.
В Чикаго я остановился под вымышленным именем в маленькой, на восемь номеров, семейной гостинице на северо-западной окраине. Она привлекла меня тем, что неподалеку была платная парковка, огороженная каменным забором, благодаря которому моя машина не была видна с улицы. Сторожу сказал, что улетаю на самолете по делам в Нью-Йорк на неделю-две, расплачусь по возвращению. На учебу ходил пешком, петляя на обратном пути на тот случай, если за мной «хвост». Видимо, перечитал слишком много детективной макулатуры.
Занятия начинались вечером, когда Роберт Макбрейн отпускал своего помощника, и продолжались часа три-четыре, пока я не устану. Инвалид оказался хорошим преподавателем, дотошным и терпеливым. Начали мы с сувальдных замков. Это пластины с фигурными вырезами, которые сдвигает ключ. Обычно их три-пять. Сперва были замки с простым, односторонним ключом, потом с двусторонним, «бабочкой», который смещает два набора сувальд в разные стороны. Боб разобрал такой замок, показал, как работает, а потом собрал и объяснил, как открыть с помощью отмычек, изготовленных из обычной велосипедной спицы.
— Если у тебя найдут в сумке пару таких спиц и круглогубцы, ни у кого это не вызовет подозрение, особенно, когда у тебя имеется велосипед. Отмычки из него делаются за пару минут: загибаешь конец под углом девяносто градусов длиной около полдюйма для одной и дюйма для другой и, отступив три-четыре дюйма, в обратную сторону, чтобы удобно было крутить ими в замочной скважине. Короткой «натягиваешь» сувальды, а длинной двигаешь их по очереди, — объяснил и показал он.
Когда я в прошлой эпохе наблюдал за действиями Станислава Цихоцкого, мне казалось, что он творит чудеса. Теперь понимаю, что, как «медвежатник», он был сопляком. Боб Макбрейн справлялся с замками времен Первой мировой войны за несколько минут. Вскоре и у меня начало получаться, пусть пока и не так быстро.
— Сейчас на такие замках стали добавлять разные защитные приспособления: ложные пазы в сувальдах, жесткие пружины, разворот скважины, когда ключ надо вставить, повернуть на девяносто градусов и утопить глубже, или смещение ее, когда, вставив, поднимаешь или опускаешь ключ в небольшие добавочные пазы, — продолжил он и показал, как справляться с такими препятствиями.
Если преодолеть защиту не получалось, надо было высверливать дополнительное отверстие. Боб показал мне, где именно и какими сверлами. Разрешил потренироваться на старом сейфе ручной дрелью, хотя уже есть электрические, в том числе на аккумуляторах. Условия должны быть приближены к боевым. На месте может не оказаться розетки, или шуметь нельзя, или аккумуляторы сядут раньше, чем досверлю.
