— Погоди, — сказал я, с интересом всматриваясь в полки со стеклянными и жестяными емкостями.
В принципе я не возражал против «Завтрака туриста», но хотел взять еще чего-нибудь из консервированных овощей. Данная категория продуктов была в основном представлена товарами венгерской фирмы «Глобус»: маринованные огурцы, помидоры, перцы, зеленый горошек… Я хотел купить банку такого горошка, но Витька от скупости чуть не перевернулся:
— Да ну его! Лучше уж огурцов взять… — и пришлось согласиться, тем более, что я заметил чуть поодаль бутылки болгарского томатного сока — отчего прямо воспарил душой.
Ах, этот томатный сок с женским портретом на крышечке!.. Изображение было неуловимо стилизовано под Деву Марию, возможно, так набожные православные болгары показывали условный кукиш атеистическому государству?.. Не знаю. И суть не в том. Суть во вкусе. Опять же не знаю, то ли это особый сорт помидоров, которые растут в Болгарии и больше нигде, то ли в сок добавлялись какие-то особые специи, секретом которых владели наши «братушки» и больше никто… Короче говоря, неповторимый вкус этого напитка запомнился мне на всю жизнь, хотя он сам исчез из нее — из той моей жизни, разумеется.
И вот вернулся.
Я решительно приобрел две бутылки к ужасу Виктора и под его стенания о том, что это чепуха, никому не надо, никто это пить не будет…
— Я буду, — пресек я стоны. — Кстати, давай-ка скидываться! Покупки общие.
После приобретения «Русской» от общественных денег оставались рожки да ножки, закусь нам уже надо было покупать на свои. От напоминания о взносах Витек сильно потускнел, забормотал, пряча глаза:
— Э-э… Да это, знаешь, я тут того… издержался. Пустой, короче. Ты это… забашляй за меня, ладно? А я через неделю отдам!
Мысленно я махнул рукой: ага, отдашь ты, как же… Но спорить не стал. Взяли несколько разных «завтраков», одну консерву «кильки в томате» на любителя, два сока, большую «глобусную» банку ассорти — огурцы с помидорами. Перекочевали в колбасный отдел, где практически весь ассортимент был представлен здоровенными батонами «докторской» колбасы по два двадцать за килограмм — ну, тут килограмм пришлось и брать, на семь рыл как раз в обрез. Да, была еще и сырокопченая «московская», но по совершенно дикой цене, ее, похоже, никто не брал, и как магазин надеялся реализовать деликатес, непонятно.
Пожилая продавщица равнодушно отрубила нам кило «докторской», умело завернула в серую оберточную бумагу, плотную и грубоватую, и опять же, как-то особенно приятно пахнущую. Все! Деньги почти кончились, осталось что-то около рубля мелочью, среди них крупная никелевая монета достоинством 50 копеек, полтинник — я отложил его для неизвестной мне Матвеевны.
— Слышь, — заегозил Витя, — давай мороженое купим? Пломбир! Или шоколадное. Ну, это просто так, не в складчину.
— Я не хочу.
— Так я хочу.
— Бери.
— Да, блин, говорю же! Денег нету.
Я посмотрел с подозрением:
— Что, и двадцати копеек нет?
— Да нету! В том-то и дело. На нуле. Я б разве спрашивал тогда! Ну, вот так получилось… Да я отдам, ты же знаешь!
Мысленно я налился легким ехидством.
— Ладно. Смотри: я пятерку потратил с копейками. Ну, копейки отбросим, хрен с ними. Это по два пятьдесят с носа. И сейчас плюс двадцать. Значит, с тебя два семьдесят. Через неделю.
Не сказать, чтобы моего нового друга эта бухгалтерия порадовала. Но двугривенный он молча, поджав губы, взял, купил себе шоколадное в вафельном стаканчике. Стоило оно пятнадцать копеек, а пятачок Виктор прижучил в счет долга.
На обратном пути заговорили вновь о проходных баллах, о вакансиях. Я-то проходил на химфак твердо, а у него все было на соплях, и невзирая на хвастливые разговоры о литейке со сваркой, я чувствовал, что и там еще далеко не все решено, и на душе у него не спокойно… и как-то невольно к Витьке проникся сочувствием: с деньгами у него, видать, вправду очень не густо, хотя про «ноль», скорее всего врал. Ну да это невелик грех. И я про себя решил, что про Витькины долги болтанул так, для красного словца. Конечно, требовать не буду. Отдаст — спасибо, а нет — хрен с ним.
Вахтер Матвеевна оказалась сухонькой старушкой типажа «баба Яга».
— Та-ак, молодые люди, — радостно проскрипела она, увидав нас и услыхав стеклянное позвякиванье, — а что, не знаете про спиртные напитки? Что это запрещено?
— Да ладно, тетя Оля! — с развязным видом отбрехнулся Виктор. — Это мы сок и помидоры в банке взяли, во, смотри!
— Знаю я ваши помидоры! Сперва напомидоритесь, потом весь сортир обрыгаете.
— Да ладно тебе, теть Оль! — благородно оскорбился Виктор. — Это когда мы барагозили? Не было такого.
— Так все когда-то в первый раз бывает, — мудро рассудила Матвеевна. — А ну давай, показывай саквояж!
Вот тут на первый план вышел полтинник. Я аккуратно положил его на застекленный вахтерский столик — под стеклом виднелись какие-то ветхие пожелтевшие списки.
— Это чего? — Матвеевна артистически прищурилась.
— Я думаю, что это пропуск в общежитие, — вежливо сказал я.
— Тетя Оля, ну кончай, давай ключ! Ну ты же знаешь, все нормально будет!
Лицо Матвеевны такой уверенности не излучало, но магия полтинника сработала. Нечленораздельно бурча, вахтер все-таки вытащила из стола здоровенный, чуть ли не амбарный ключ с картонной биркой, на которой был коряво начертан номер: 407.
Так! Теперь и это знаю. А веселуха у нас будет в четыреста пятой.
— Пошли, пошли, — поторопил Витек.
Мы поднялись на четвертый этаж, пошли длинным темноватым коридором. Я смотрел на номера комнат: 417, 415, 413, 411… Это была, естественно, нечетная сторона, по четной шла своя нумерация.
По мере приближения к комнате 405 нарастал оживленный гомон нескольких голосов, внезапно вспыхнувший грубым хохотом за тонкой фанерной дверью.
Витька толкнул дверь:
— А вот и мы!
Глава 5
В комнате все уже было готово к «празднику жизни». Два обеденных стола сдвинуты, на них разномастная посуда, четыре кровати придвинуты поближе к столам, а у их торцов стоят еще два стула. Трое парней сидели на кроватях, один — светловолосый, коренастый в ядовито-синем кримпленовом пиджаке — стоял к нам спиной, а Саша в светло-голубой рубашке-батнике, стоял у окна: руки в карманах брюк, на лице снисходительная улыбка.
У ребят явно развернулась некая дружеская дискуссия неизвестно на какую тему. Во всяком случае, наше вторжение положило ей конец.
— Ага! — с подъемом вскричал Саша. — Вот и молодое поколение!
— За смертью только посылать!.. — беззлобно проворчал ультрамариновый модник.
— Да ладно! — отбрехнулся Виктор. — Все приобрели! Безотходное производство. Во, смотрите!
Он внушительно потряс сумкой и поставил ее на стол.
— Давай, давай, разгружайтесь, — одобрительно распорядился Саша. — Толян, помоги.
Шурша кримпленом, наш сосед стал вынимать банки и бутылки.
Ага, значит это и есть тот самый Толя Бочкин. Теперь двоих знаю.
Нетерпение припекало всех. Вмиг рассортировали снедь, жестяные банки вспороли серповидной открывашкой, винтовую крышку венгерского «ассорти» пытались с матерщиной открутить — бесполезняк, присосалась плотно. Пришлось перевернуть банку, осторожно втискивать лезвие ножа между крышкой и горловиной и шевелить, пока маринад не вскипел пузырями. После этого легко открылось. Один из рабфаковцев понюхал внутреннюю сторону крышки, брезгливо скривился:
— Тьфу, говно Европа! То ли дело наш рассол!
На какое-то время вспыхнули оживленные, опять же не совсем цензурные дебаты о качествах и вкусах разного рода острых закусок, дошедшие до слов: «…да хрена ли вы там у себя в деревне знаете?..», отчего аж два деревенских патриота вспылили, но Саша вмиг утихомирил их:
— Э, господа студенты, тихо! Без эксцессов. Вроде бы еще не начинали, а вы уже… Смотрите, будет минус два!
Это значило, что провинившиеся могут уйти «на два штрафных круга»: две первых чарки честная компания поднимет без них, а они присоединятся к выпивке только на третьей. Саша, конечно, шутил, но барагозники мигом притихли, чего я не мог не заметить, да и не только я, тут не ахти каким психологом надо быть.
