Мало мне было падений на площадке – я три раза упал, пока добрался до дома. Дождь упорно поливал, делая тропу еще более скользкой, а меня – еще более холодным.
Меня встретили на пороге Тарек с Илорой, подхватили и поволокли почти как мешок с картошкой. Тут же ниоткуда взялась сухая одежда и подогретая вода. Ужасно хотелось хватануть хорошую порцию Ирининой косорыловки, но именно этого было делать нельзя. Сейчас мне необходимы абсолютно трезвая голова и точность движения пальцев. Пришлось ограничиться громадной кружкой местного чая да порцией жаркого. Есть почему-то не хотелось, но я силком впихнул в себя половину того, что было на тарелке.
К счастью, Сафар уже приехал. Парень на свой страх и риск начал работу над кристаллом, но по моему требованию притащил его на поглядение. Это был изумруд, без сомнения. Миллиметра четыре, хорошая прозрачность, без трещинок. Цвет так себе – ну да его же не к ювелиру тащить. Форма абсолютно неправильная. Сафар показал, как, по его мнению, надо резать. Он почти угадал, я его поправил лишь в двух местах.
Мы начали работу. Для начала я придал должную форму первому гроссуляру, потом начал его полировку. Сафар в это время резал изумруд. Как раз полировка первым абразивом подошла к концу, когда напарник крикнул: «Готов!» Я поглядел – да, подмастерье, тебе до мастера еще расти и расти. Очень много придется пустить в отходы. Другим разом я бы указал на ошибки, но сейчас на то не было времени – просто кивнул и взглядом показал на первый абразив.
У Сафара дело шло медленнее моего; все же и опыта поменьше, а главное – берилл тверже граната. Я уже закончил четвертую полировку, а он все еще со второй не справился.
Тут появилась Илора, взяла меня за шкирку одной рукой и голосом ротного старшины приказала немедленно поесть. Справедливости ради надо сказать, что точно то же самое она проделала с Сафаром, только его она взяла левой. Мелькнула вялая мысль, что это, собственно, даже нельзя считать нарушением субординации: она не входит в команду, следовательно, я не ее командир, а потому ей можно таскать меня за шиворот. И даже нужно, потому что поесть и вправду надо. Твердость руки никакая, это уже заметно, а она-то сейчас и требуется. Тарелки с похлебкой уже красовались на столе. Но есть не хотелось совершенно.
В голове шумело. Из-за этого, а равно из-за рук, которые плохо слушались, работа замедлилась. Я теперь уже точно знал, что у меня высокая температура: все же доконал треклятый дождь. Но надо было заканчивать полировку. И ни в коем случае не поддаваться искушению закончить ее побыстрее.
Так, посмотрим на грани. Эту, эту и эту – еще раз пройтись, по пяти минут на каждую. Эта… ну, ее разве что пару минут подполировать, и готово. А что здесь?.. Плохо, не заметил я остатков рисок от предшествующей полировки. Эту грань переделывать, лишние пятнадцать минут как пить дать. А вот эта… что ж, вполне даже, тут исправлять нечего. Что там у Сафара? Четвертая полировка? Молодец, а все же:
– Сафар, дай посмотреть.
Твердая четверка, молодец.
– А вот я бы сделал еще шесть дополнительных граней.
Дважды молодец, даже в такой спешке думает.
– Где?
– А вот по этим, – показывает пальцем, – местам.
– Допустим, а угол какой?
– …
– Даже не пытайся рассчитать. Это тебе на пять часов работы, если не больше. Очень сложный расчет. Ну да ты не расстраивайся, делай угол… вот здесь… тридцать градусов. Справишься?
– А то!
– Стой! Не оттуда отсчитываешь. А надо вот откуда… Вот они, твои тридцать градусов.
– А ведь точно красивее будет.
– Именно так и должно быть. Работаем.
И мы работали. Нас еще раз заставили поесть. Но руки все равно двигались медленно.
И вот мой гроссуляр готов. Отполирован, промыт спиртом и протерт самой чистой тряпочкой. Зову Тарека. Тот как будто и не спал, хотя вроде как ночь – или утро?
– Звал, командир?
– Вот кристалл, неси его Моане. Скажи ей: мы еще один делаем, примерно через час будет готов, и есть возможность сделать третий, но тот потребует много времени. Потом доложи, как там ситуация.
Тарек глядит на меня странным взглядом, но исчезает. Ладно, пока он бегает, посмотрим, что там с изумрудом. Совсем неплохо сделано, только насчет часа я, кажется, погорячился.
– Нет, Сафар, так не пойдет. Смой скорее весь абразив и начни полировку вот этих граней… четвертым номером, третьим ведь ты уже прошел? Ну да, я так и думал. А вот после делай тут и тут тоже четвертым, все равно испортить уже не сумеешь. То есть сумеешь, конечно, если угол неправильно выставишь.
– Обижаешь, командир…
Возник Тарек.
– Девочки держат Сарата и сами пока держатся. Моана просит в резерв еще один…
Добивали кристалл мы вдвоем: пока Сафар полировал, я менял абразив, готовил протирочный материал и спирт для обмывки. По пути я мысленно отметил, что спирт все же так себе, грязноват. Только наметанный глаз меня и выручал.
Последнюю полировку я делал уже почти в отключке. Почему-то я пребывал в твердой уверенности, что ошибок не сделаю – надо лишь делать помедленней. В конце концов Сафар оттер меня плечом от станка и сделал последние две грани сам. Кстати, сделал вполне хорошо. После оценки работы мне почему-то совсем расхотелось вставать с табурета. Я очень неплохо на нем устроился, но меня с него сдернули и поволокли в кровать. Все же у меня хватило сил приказать подать еще стаканчик – уж теперь было можно. Но этот стаканчик меня добил. Уже закрыв глаза, я почувствовал в своей постели нечто маленькое и пушистое. Это была Кири.
Лежа в кровати, я с каким-то идиотским удовлетворением подумал, что у меня точно высокая температура. Только при этом у меня бывали такие яркие сны (они же видения), причем с выраженной аберрацией логики. И на этот раз виделась всякая бредятина.
У меня в постели оказались две Кири. Я точно знал, что до двух считать умею, а их как раз и было две. С другой стороны, я знал, что двух Кири теоретически быть не может. А все равно их две. Но, призвав на помощь логику, я рассудил, что если теория противоречит фактам, то тем хуже для теории. Значит, их и вправду две. Осталось лишь придумать такую теорию, которая разрешала бы присутствие двух Кири.
На этом дело застопорилось. Никак не удавалось придумать теорию, которая бы логически обосновывала наличие двух Кири. Тогда я решил действовать по индукции. Одна Кири существовать может? Несомненно, проверено экспериментом. Значит, надо обосновать приращение Кири на единицу. С этим ничего не вышло: мысли перескакивали с одного на другое, составить логическую цепь рассуждений не представлялось возможным.
Ничего не значит, попробуем зайти с другой стороны. Вот одна Кири лежит смирнехонько сбоку и греет меня. Это просто здорово. А вот другая Кири делает то же самое, но с другого бока. И это тоже прекрасно. А какой вывод? Кири экспериментально доказала полезность двух единиц.
Я был так доволен этим логическим пассажем, что даже рассмеялся. Действительно, зачем нужна теория? Моя замечательная зверюшка так замечательно меня греет. Этот вывод показался мне логически отточенным и даже изящным.
Потом моя мысль перескочила на другое. Если меня греют, значит, мне должно быть жарко? А если человеку жарко, то он должен хотеть пить? Цепочка рассуждений показалась мне безупречной. Я был на верху довольства, но пить все равно хотелось.
Совершенно ниоткуда появилась кружка с чем-то. Это не было водой, даже во сне я понял, что оно совершенно невкусное, и я даже обиделся на такое подношение. Но пить хотелось так, что я выхлебал кружку. Та исчезла в никуда. Мысль, что кружка обратилась в ничто, показалась мне неправильной. Потом я подумал, что ведь и вторая Кири появилась из ничего. На всякий случай я проверил… Нет, вторая Кири была на месте, как и первая. Следует ли отсюда, что кружка и Кири равноценны и взаимозаменяемы? Такое предположение показалось абсолютно неприемлемым. Я приподнялся на кровати:
– Нет, Кири, – произнес я на чистейшем русском языке. – Ты и кружка – совсем не одно и то же.
Эта мысль показалась настолько умной, тонкой и своевременной, что мне стало гораздо легче. После чего я заснул уже без всякой логики.
Проснувшись, я сразу понял, что температура спала. Я себя чувствовал почти хорошо, то есть рассчитывал на следующий день быть уже в полной форме.
Меня по пробуждении несколько смутило то обстоятельство, что Кири была по-прежнему в двух экземплярах. Разумеется, я их не видел, поскольку лежал с закрытыми глазами. Одна грела мне спину. Другой экземпляр… стоп, это не Кири.
В ладони у меня была женская грудь. Нет, я поторопился с оценкой: грудь была девичьей. Наконец до меня дошло. И вот тут я открыл глаза.
Так я и думал.
Разумеется, Ирина проснулась раньше меня. Разумеется, она лежала тишайшим образом. Разумеется, она состроила самую невинную мордаху.
Извиняющим обстоятельством было то, что я еще не вполне отошел от высокой температуры. Именно поэтому негодная девчонка все прочитала на моем лице и затараторила: