На джиббриш, американской фене, поп-шоп — это одно из названий барыги, ломбарда, скупающего краденое.
— Я разбираюсь в драгоценных камнях, до армии учился на огранщика. Смогу оценить украшения, — соврал я. — Наличку, если будет мало, возьму себе. За остальным приеду при случае.
— Тогда позвони мне часов в семь вечера. Если срастется, пришлю за тобой парней на машине, — предложил он. — Где тебя забрать?
— Как обычно, на вокзале. Если не получится, сразу уеду. Утром надо быть дома, — прогнал я.
Я вернулся в отель, покемарил пару часов. Спрятав портфель с джентльменским набором под пальто, проскользнул мимо портье, который объяснял толстой тетке, жившей в соседнем номере, что сантехника вызвал, что надо подождать полчаса — и засор будет устранен. Ключ с большим деревянным брелком я «забыл» сдать. Рассеянный, что с меня возьмешь⁈
До железнодорожного вокзала добрался на автобусе. Сегрегации здесь нет, белые и цветные сидят вперемешку. В баре на противоположной стороне привокзальной площади заплатил двадцать центов за двойной виски трехлетней выдержки «Старый Уокер» и сел в дальнем углу. Таких, как я, было еще трое. Видимо, ждали свой поезд. Остальные подсаживались к стойке, выпивали пиво или что-нибудь покрепче, перекидывались парой слов с барменом, похожим на подсохшую квашню, и уходили.
Ровно в семь вечера я позвонил из бара Роберту Макбрейну и услышал, что машина будет минут через пятнадцать. Это была та же неразговорчивая парочка, что и в прошлый раз. Пассажир с переднего сиденья коротко ответил на мое приветствие, а водитель пробурчал что-то нечленораздельное. Мы поехали в район низкоэтажной застройки возле реки Чикаго. Здесь жили состоятельные люди в особняках, огороженных каменными заборами. Водитель высадил нас на берегу, дальше пошли пешком.
— На въезде охранник в будке, — объяснил сопровождавший меня пассажир.
Во двор нужного нам особняка можно было попасть через железную решетчатую калитку в каменном заборе, но, видимо, последний раз ее открывали много лет назад, замок заржавел, даже отмычка не пролезала, о чем я и сказал подельнику.
— Перелезем, — предложил он с довольно ловко для своего возраста подпрыгнул, подтянулся и перемахнул через забор.
Я перекинул ему портфель и проделал то же самое. К дому вела дорожка, вымощенная булыжниками. Сад неухоженный. То ли пожалели деньги на садовника, то ли старались быть ближе к природе, что сейчас входит в моду. Жадность нашла очередное красивое оправдание.
Замок задней двери, стеклянной в верхней половине, был простенький. Да и зачем он нужен, если грабители запросто могут разбить стекло и залезть⁈ Сразу за ней была кухня, в которой стоял приятный запах выпечки с корицей. Подсвечивая себе фонариком, подельник уверенно направился по деревянной лестнице с толстой ковровой дорожкой, придерживаемой прутьями, на второй этаж. Только одна ступенька тихо скрипнула.
Мы зашли в спальню с широченной кроватью с четырьмя подушками, по обе стороны которой на тумбочках стояли настольные лампы с розовыми абажурами. Сдвижная дверь с зеркалом в человеческий рост вела в темную комнату-гардероб, где на тремпелях висело десятков пять женских платьев, жакетов, курток, пальто и немного мужской одежды, а на полках внизу стояла разнообразная обувь, в основном женская. Два окна были в сторону реки. Мы задернули плотные темные шторы, после чего я включил и переставил ближнюю лампу вместе с прикроватной тумбочкой ближе к месту работ. Сейф без каких-либо отметок производителя был вмурован в стену и прикрыт картиной, на которой изображен бородатый мужик в пиджаке, наверное, предок нынешнего хозяина дома.
Пользовались им редко, пластины отщелкивали звонко. Я быстро снял цифры, построил график, определил код. Если наводчица, наверное, горничная или повариха, не ошиблась, что третья — самая большая, вариантов было всего два. Первый оказался удачным. Внутри была всего одна камера. Там лежали двести восемьдесят три доллара купюрами от двадцатки и ниже, обклеенная черным бархатом коробочка, закрываемая крючочком золотого цвета, в которой лежал гарнитур из золотого колье с двенадцатью бриллиантами и пара сережек с тремя в каждом. Камни среднего ценового диапазона. Рядом стояла шкатулка из черного дерева, в которой насыпью хранились золотые две женские цепочки с крестиками и одна мужская, довольно толстая, два браслета-змейки с изумрудиками в глазах, сережки с рубинами, овальные запонки с коричнево-красно-черной яшмой и шесть золотых перстней, по паре с сапфирами, рубинами и изумрудами, наверное, под разные платья. В глубине была картонная коробка, заполненная порнографическими открытками. Оставим ее хозяину для самоутешения, когда узнает, что обворован.
Деньги я сразу закинул в свой портфель, а остальное отдал подельнику, объяснив:
— В это черной коробочке бриллиантовый гарнитур тысяч на двенадцать-пятнадцать или даже больше, а в шкатулке еще на пять-семь.
Я закрыл сейф, сбросив набор, а подельник вернул на место тумбочку с лампой и раздернул шторы. Тихо спустились на первый этаж, вышли в сад, после чего закрыл дверь на замок. Хозяева не должны догадаться, что в доме были непрошеные гости. К проповеднику в драгоценностях не ездят, значит, в сейф полезут не скоро. Чем больше пройдет дней, тем труднее выйти на преступников.
Меня высадили возле вокзала. Я зашел в здание, посмотрел расписание и вернулся на привокзальную площадь, чтобы сесть на автобус и доехать до отеля. На ресепшене никого не было. Я тихо проскользнул в свой номер. Перед отъездом несколько раз повторю портье, что вечером плохо себя чувствовал, никуда не выходил. Какое-никакое алиби.
115
С войны начали возвращаться парни, поступать, в том числе, и в Техасский университет. Они быстро организовали сообщество, пригласили и меня, предложив место председателя. Я стал членом, взнес три доллара, но от должности отбился. На тусовки сходил пару раз, послушал байки о военных подвигах и начал косить, ссылаясь на занятость. Учеба, наука, работа, творчество занимали все свободное время. Я начал уставать от американского образа жизни.
В Чикаго попал в следующий раз через две недели. Позвонил Роберту Макбрейну и получил приглашение навестить его. Инвалид был в приподнятом настроении, благодаря бутылке пенсильванского ржаного вискаря «Олд Мононгахела», не самого дешевого, к тому времени почти пустой.
Он плеснул и мне в дежурный стаканчик со словами:
— Возьми лёд в холодильнике.
— Предпочитаю чистый, — ответил я.
— Слова настоящего мужчины! — похвалил он, после чего подкатил к старому сейфу с вырезанным газовой горелкой замком в приоткрытой дверце и достал оттуда газетный сверток. — Твои сорок процентов от одиннадцати тысяч, минус двести восемьдесят три аванса. Итого четыре тысячи сто семнадцать баксов. Хорошо, что предупредил, сколько стоили драгоценности, а то хотели забрать всего за пять тысяч.
Я быстро пересчитал, как положено стопроцентному янки, рассовал деньги по карманам.
— Когда будешь здесь в следующий раз? — спросил Боб Макбрейн.
— Точно не знаю. Может быть, весной, — ответил я.
— Попробую к тому времени что-нибудь подыскать, — пообещал он.
На следующие выходные я отвез почту и четыре тысячи из добычи в Нью-Йорк. Вылетел в пятом часу утра, по темноте, чтобы прилететь часам к десяти утра. По субботам американские банки работают до полудня. «Бони» не был исключением. Клерк принял у меня деньги, добавив их на открытый ранее счет. Планка в сто тысяч, после которой я решил начать новую жизнь, стала чуть ближе.
За всей этой суетой как-то не сразу заметил, что Жаклин Беннет перестала забивать стрелки. Они становились все реже, а потом и вовсе прекратились. Девушка начала избегать меня. Подумал, что решила поиграть, спровоцировать на необдуманный поступок — женитьбу. В этом году она заканчивает университет. Пора заводить семью. Пока еще рождение детей не откладывают до сорока лет, как будет к концу двадцатого века.
