Нью-Йорк нужен мне, чтобы открыть счет в банке и положить на него двадцать тысяч долларов. В этом городе такой суммой никого не удивишь. Обычно вклады в других штатах делают, чтобы уклониться от налогов в своем. Банкиры это знают и тихо радуются, не задавая лишние вопросы. Для них я буду обычным богатым уклонистом.
Аэродром расположен на полуострове на окраине города. Это не тот, что назовут в честь незадачливого президента, намного меньше. Две пересекающиеся бетонные взлетные полосы заканчиваются у воды. Пассажирский терминал новый, двухэтажный с четырехэтажной башней в центре. Грузовой попроще, а почтовый и вовсе скромный. Я подрулил к нему, заглушил двигатели. Отметившись в диспетчерской, заказал бункеровку. Выгрузка-погрузка — дело не мое. Всё на доверии. Утром приеду и сразу полечу.
Возле пассажирского терминала сел на автобус с низкими окнами, едущий в город. Заплатил водителю десять центов до конечной, потому что не знал, где выйду. Сел у окна с правой стороны. Автобус был полупустой. Мимо проскальзывали дома, киоски, деревья, люди… На уровне окна Нью-Йорк похож на себя в будущем. Разве что жители одеваются по-другому и машин меньше и старых моделей. Увидев в окне отделение «Бэнк оф Нью-Йорк», который в будущем получит по заглавным буквам милое прозвище «БОНИ», я рванул к выходу и на следующей остановке, метров через пятьсот, сошел.
В банке у входа был всего один охранник, но сидел в помещении за дверью с решеткой в верхней половине, откуда видел весь операционный зал. Клиентов и клерков разделял деревянный барьер с пуленепробиваемым стеклом до потолка. Общение только через зарешеченные окошки. Так понимаю, нападения здесь не редкость. Меня обслужил мужчина в возрасте немного за сорок с плешью в задней части головы, которая открывалась, когда наклонял голову вперед. Он без вопросов принял у меня деньги, тщательно проверив каждую купюру и пересчитав их трижды, после чего вызвал служащего, который отнес деньги во внутреннее хранилище. На этот раз я оформил вклад на год с продлением на такой же срок без извещения, если до даты окончания не уведомлю о расторжении, и возможностью пополнять. С такими деньгами уже можно строить планы на будущее.
113
С приходом осени у меня начался сплошной бенефис. В это время года мне всегда везет. Второго сентября капитулировала Япония. На следующий день начался новый учебный год. Мне позвонила в половине восьмого утра секретарша президента Техасского университета и передала его просьбу придти в парадной форме и выступить на торжественном мероприятии. Первую половину просьбы я выполнил, а выступать отказался.
— Уверен, что у тебя лучше получится. Ты тоже был на войне и выступаешь лучше, — сказал я все еще исполняющему обязанности президента университета Теофилу Пейнтеру, чем несказанно обрадовал старика.
Перед зданием сколотили трибуну, на которую поднялись избранные, среди которых был и я. Внизу стояли сотни студентов и их родственники, журналисты, зеваки. Ораторы выступали один за другим, хваля свою страну, которая первой применила атомное оружие, когда исход войны уже был предрешен, то есть чисто для испытания. Я улыбался, махал рукой — в общем, изображал жизнерадостного кретина, чтобы не отличаться от остальных. Для меня главным было, что я все еще ассистент профессора Фредерика Тейсберга и вдобавок получаю стипендию.
В октябре вышел номер «Журнала Американского химического общества» с моей статьей. Мой научный руководитель опять устроил шоу на своей лекции. Как догадываюсь, ему было влом преподавать, нашел способ увильнуть от своих прямых обязанностей. Я рассказал, как работал с мелом, как пришла идея защитить средний слой, как заказал в слесарной мастерской работающий макет линии по выдуванию трехслойной пленки (спасибо президенту университета за стипендию!) и провел на нем испытания. Макет можно посмотреть в химической лаборатории. В конце сентября пришел патент, подтверждающий авторства по этому изобретению, а в конце октября на использование мела, как красителя и техническую добавку. Профессора Тейсберг и Чарчхилл заверили меня по отдельности, что после получения диплома бакалавра продолжу учебу в магистратуре (аспирантуре) и после буду защищать диссертацию на степень доктора химии (теоретической механики), которая у меня уже готова, только оформить правильно, в чем каждый из них поможет.
В конце месяца я поехал в Даллас, чтобы оплатить и получить три патента. Заодно заехал к литературному агенту Арнольду Гинсбургу. Его секретарша, мымра с башней на голове, встретила меня вымученной улыбкой. Как-никак я теперь постоянный автор ее босса. Привез ему две получасовые (двадцать шесть минут) радиопьесы, комедию ситуаций под названием «Студенты». Вспомнил известный американский сериал «Друзья» и замутил что-то подобное. Пусть его сценаристы будут презренными плагиаторами малоизвестного драматурга сороковых.
— Ситком⁈ — удивленно произнес литературный агент.
— Да, — подтвердил я. — Ты говорил, что этот жанр пользуется бо́льшим спросом, чем детективы.
— Это так, но я в них плохо разбираюсь, — признался он.
— А тебе и не надо разбираться. Ты литературный агент, а не продюсер. Твое дело втюхать подороже, — якобы в шутку сказал я. — Просто верь, что представляешь произведения коммерчески успешного автора. Насколько я знаю, у моих радиопьес хороший рейтинг.
— О’кей, парень, так и сделаем! — чисто по-американски заявил он, после чего отдал мои рукописи для перепечатки секретарше, которая принесла нам горячий чай и печенье.
Сидим мы, гоняем чаи, хрустим печеньем, болтаем за Уильяма за Фолкнера, последний всплеск убогой американской литературы, как вдруг слышим, что пулеметный перестук пишущей машинки смолк и раздался скрипучий смех секретарши. Арнольд Гинзбург даже поперхнулся.
— Впервые слышу, как она смеется, — испуганно признался он. — Значит, надо просить двойную цену.
Не знаю, сколько он вначале собирался получить за две получасовые серии, но позвонил мне и заявил, что федеральная радиостанция «NВС» предлагает шестьсот долларов за обе и требует: «Афтар, пышы исчо!».
114
Полет в Чикаго я не просил. Марио Кастилло сам позвонил в пятницу вечером двадцать первого ноября и предложил на следующий день отвезти туда почту, если к утру прекратится дождь. Должны были лететь штатные пилоты, но не смогли из-за погоды, а в выходные отказались.
К утру дождь сник, и я поехал на аэродром, прихватив с собой сагайдак, портфель с набором «медвежатника», который в шутку называл джентльменским, и трофейный кольт. Взлетная полоса порядком размокла, но груз — мешки с письмами и посылки — легкий, самолет без проблем оторвался от земли. Поднявшись выше темных облаков, полетел на северо-северо-восток. Чем дальше удалялся от Мексиканского залива, тем облаков становилось меньше. В Чикаго было сухо и ветрено. Во время посадки самолет знатно болтало, давно не испытывал таких острых ощущений.
Я снял номер в отеле рядом с аэропортом, пообедал в пабе, откуда позвонил по знакомому номеру. Ответ пришлось ждать долго, но я уже знал причину такой медлительности, не сердился.
— Привет Боб! Это Джонни, — назвался я. — Есть заказы?
— Приезжай, поговорим, — ответил он.
Я прошелся пешком до знакомого здания с серыми воротами. Внутри ничего не изменилось, хотя, как догадываюсь, Роберт Макбрейн имел долю с украденного. Предполагаю, что именно он был мозговым центром, организатором и планировщиком экспроприаций. Есть у меня подозрение, что ему интересен сам процесс. Такие себе шахматы с высокими ставками. По пути я купил две бутылки пива, распили их под разговор.
— Есть один легкий сейф, трехдисковый, последняя цифра самая большая, вроде бы. Дура-наводчица ничего толком объяснить не может. Там деньги и ювелирные украшения. По ее словам, очень дорогие, но разбирается в них даже хуже меня. Сколько будут стоить на самом деле с учетом скидки в поп-шопе, не знаю, и придется подождать деньги несколько дней. Так что, если доверяешь мне, можем сработать сегодня вечером. Хозяева уедут часа на два-три слушать своего проповедника. Они из какой-то секты, — рассказал Боб.
