я смогу предстать перед полицейским начальством в более благопристойном виде. Вечером сходил к парням, которые немного посмеялись над моим внешним видом и рассказали о делах на аэродроме.
Ярошенко сказал, что два мотора пришлось заменить и теперь они занялись их ремонтом. Детали на замену удалось заказать в ремонтных мастерских Путиловского завода, а значит, дней через четыре-пять двигатели можно будет отремонтировать. Деньги на ремонт выделил Георгий Александрович, но и Зубов с Бельским не остались в стороне. Я спросил у Архипки про успехи великого князя по управлению паралётом.
— Нормально всё у него. Летает не хуже тебя. Даже с парашютом прыгнул, — огорошил меня Архипка.
— Что? Вы идиоты? — прошипел я. — Как вы ему это разрешили?
— А как ему запретишь, если он за Катькой гонится? — пожал плечами Архипка.
— А Прудников куда смотрел?
— Никуда он не смотрел! Не было его в это время на аэродроме, — произнёс Ярошенко.
— Черт! Ладно Архипка, он парень безбашенный, но ты-то должен понимать? — набросился я на Владимира.
— Ты чё, Немтырь, так возбудился? Ну, прыгнул Георгий разок, что в этом такого? Он нормальный пацан, — Архипка и вправду не видел в этом ничего особенного.
— А что отец его сказал по этому поводу? — уныло спросил я.
— А чего он может сказать? — удивился Ярошенко. Ему же никто об этом не сообщил. И вообще! Что Георгий с парашютом прыгал, никто кроме нас не знает. Он нам запретил об этом рассказывать.
— Ладно! Я завтра к вам наведаюсь на аэродром, кой-кому мозги прочищу. Не хватало ещё будущего императора угробить! — пробурчал я.
Но завтра я на аэродром не попал. Пришлось почти под конвоем маршировать в знакомый кабинет к «товарищу» Директора департамента полиции (так его должность в этом времени официально называлась) Мещерякову А. В. Тот внимательно осмотрел меня и спросил, где это я успел заработать такие синяки.
— Упал! — коротко прокомментировал я данный факт.
— Удачно упал! Вся физиономия в ушибах.
— С лестницы упал, — пояснил я.
— И по ступенькам прокатился. Бывает. Но вот некий поручик, — Мещеряков заглянул в бумажку, лежащую перед ним, — по фамилии Бахметьев, говорит, что споткнулся на ровном месте и упал. Получил сотрясение мозга и ушиб челюсти.
Я как можно равнодушнее пожал плечами, но подумал, что совершенно зря шифровался, когда не стал говорить извозчику адрес своей гостиницы. Похоже, что меня пасли полицейские агенты и, именно они не позволили господам офицерам хорошенько настучать мне по голове, вовремя засвистев в свои полицейские свистульки.
— Вот что, юноша! С сегодняшнего дня никаких гуляний по городу. Ещё одна такая эскапады и придётся тебя запереть, для сохранности, — строго сказал его превосходительство.
— Может лучше домой меня отправить? А то дел много, а я тут прохлаждаюсь, — высказал я просьбу.
— Как только Его Величество даст добро на ваш отъезд, так сразу и отправитесь. А пока иди и пиши свои записки. Будем надеяться, что в ближайшее время тебя к нему не позовут. А то физиономия у тебя уж больно непрезентабельна.
Спорить я не стал и отправился в знакомую комнатку, сражаться с письменным прибором, именуемым перьевой ручкой и чернильницей.
Писал я ещё три дня до самого воскресения, стараясь вспомнить как можно больше об этом времени. К своему удивлению с пером и чернилами освоился довольно быстро и даже начал находить некое удовольствие от неторопливого царапанья пёрышком по чистому бумажному листу.
По вечерам заходил к Савватеевне, если она была у себя в номере, а не укатывала на очередную тусовку со своим давним ухажёром. А вот с Екатериной Балашовой встретиться не удалось ни разу. Видимо у них с царевичем любовь вспыхнула нешуточная. Но поскольку Савватеевна по этому поводу нисколько не волновалась, то и я не буду заморачиваться.
В понедельник Мещеряков мне сообщил, что император желает ещё раз со мной увидеться, но добавил, что прежде чем предстать перед царскими очами, мне необходимо воспользоваться услугами гримёра, и замаскировать наиболее яркие свидетельства моего «падения с лестницы». Негоже мол, являться с побитой мордой к Его Императорскому Величеству. Негоже так негоже! Перед тем как отправить меня на аудиенцию к Его Величеству над моей мордой лица основательно поработал специально приглашённый театральный гримёр, и я прибыл на приём к императору с более или менее благопристойной физиономией.
Царь с любопытством осмотрел меня и произнёс:
— Нормально выглядишь, «внучек». А мне доложили, что избили тебя. Мол, вся физиономия в синяках.
— Никак нет, Ваше Императорское Величество! — довольно громко произнёс я.
— Что никак нет? — с весёлым недоумением спросил царь.
— Никто меня не избивал. Я сам нечаянно свалился! С лестницы!
— С лестницы? — сдерживая смех, спросил Его Величество.
— Так точно! С лестницы! — подтвердил я.
Царь, глядя на меня, откровенно расхохотался. Я же продолжал стоять как оловянный солдатик и преданно смотреть на его величество. Просмеявшись, царь предложил мне присесть и начал расспрашивать о том мире и моей жизни там. Похоже, ему было просто по человечески любопытно, и я постарался это любопытство монаршей особы удовлетворить.
Постепенно он стал задавать вопросы касающиеся государственного устройства стран того мира. Я, как мог, рассказал об американской демократии. О том, как ловко разводят тамошние жирные коты американский и не только американский народ при помощи своей двухпартийной системы.
Набравшись нахальства, предложил царю даровать народу свободу слова, собраний, ну и конституцию. Царь удивлённо на меня уставился, а потом спросил:
— И для чего же мне это делать? Какой в этом смысл и главное польза?
— Вы не поверите Ваше Величество, но делать это нужно для сохранения и укрепления самодержавия.
— Это как? Разъясни!
— Для вас наверняка не секрет, что в России сейчас сложились четыре большие социальные группы или если использовать терминологию некоторых революционных теоретиков — четыре класса. Это дворянство, буржуазия, крестьянство, рабочий класс, ну и небольшая прослойка можно назвать её разночинной интеллигенцией, но их мало.
— Мал клоп да уж больно вонюч! — прокомментировал царь мои слова о социальной прослойке.
Я, конечно, не разделял императорский взгляд на российскую интеллигенцию, но удивился почти полным совпадением его определения данного слоя общества с ленинским. Хотя царь выразился более интеллигентно. Видимо некоторые изъяны дворцового воспитания не позволяли ему называть вещи своими именами. Пока я размышлял над данным
