– Ты же мне сама говорила, что волшебник, когда видит будущее, должен использовать полученные сведения, чтобы предотвращать нежелательные события, а не мириться с ними.
– Сашок, да ты‑то что так волнуешься? – уж слишком бодреньким голосом вмешалась в наш разговор Яга. – Ведь тебе останется Анфиска. Любит она тебя просто до опупения! Баба она страстная, а теперь ещё и красивая! Женишься на ней, и вуаля! А Василисе пора делом заниматься, погуляла, и хватит.
Меня эта речь разозлила ещё больше – надо же, баба Вера всё решила за нас, разложила по полочкам – кому и что делать. А ведь именно эти приготовления Яги почувствовала Василиса, именно из‑за них ей пришлось скрепя сердце готовить Анфису мне в жёны, чтобы не разрушилось пророчество Пелакина. И всё только потому, что кое‑кому захотелось пожить в своё удовольствие, проматывая сто лет назад заработанный капиталец. Я посмотрел на Василису и накрыл её моим заклинанием прозрачной каски, а Яге спокойно сказал:
– Верочка, ты забыла самое главное – хранитель Заповедного леса должен быть одиноким, и самое главное, он не может никого любить. А Василиса не одинока, так как является моей законной женой, а что самое главное, она меня любит.
Мне показалось, что после моих слов с Василисы будто пелена какая‑то спала:
– Да, бабуля, а ведь точно, не получится у меня стать Ягой сейчас.
– Что значит – не получится? – заволновалась баба Вера.
Я почувствовал, как волшебные щупальца ментальных заклинаний поочерёдно заскользили по нашим мысленным каскам, но внутрь пробраться не смогли.
– А то и значит, не примет меня Заповедный лес как хранителя, ведь ему нужна одинокая и свободная женщина, и как я могла такое забыть?
– Что значит не свободна? Я сейчас своей властью отменю ваш брак. Тоже мне, преграда нашлась! Только скажи!
– Вот тебе мое слово: я люблю Александра, он мой муж, и разводиться с ним я не собираюсь.
– Любишь? После того, что он с Анфиской вытворял? Да этот охальник тебе почти рога наставил! Несколько раз с ней целовался, сама подглядывала!
– Я тоже видела – чисто дружески и для сотворения заклинания – не измена нисколько. Ещё раз повторяю: я его люблю и бросать не собираюсь.
Баба Вера какое‑то время помолчала, она явно оказалась обескуражена неудавшимся внушением, но виду не подала, стараясь держать марку:
– И не стыдно тебе? Старенькую больную бабушку хранителем до скончания веков собралась оставить?
– Во‑первых, не навсегда, мы с тобой в прошлый раз договаривались на тридцать пять лет – маленькая Верочка уже ждет своей очереди, чтобы стать Ягой. А во‑вторых, я с тобой не так давно тренировалась на мечах, на старенькую и больную ты никак не тянешь. Да и с Алексой ты дралась на равных, а она крепкая тренированная девчонка – воин клана Воздуха.
– Ах, значит, так? – насупилась Яга. – Не хотите отпустить? Но и как цепную собачку меня возле избушки на курьих ножках оставить не сможете! Я отправляюсь путешествовать!
– Бабуленька, да что ты так переживаешь! Никто не собирается силой заставлять тебя что‑либо делать. Хочешь путешествовать – пожалуйста, я только порадуюсь за тебя!
– А не врёшь? – Яга недоверчиво посмотрела на нас, словно пытаясь просверлить взглядом сквозные отверстия. – Ладно. Иди, Васенька, обниму тебя. Не держи на меня зла, ты ведь мне как дочь за эти тридцать лет стала. И всё. Хватит нежностей, не люблю я этого. Верочку береги. Пойду, а то меня совсем на жалость пробьёт. Прощевайте и не кашляйте.
Яга надела шляпу, перекинула мандолину через плечо и пошла прочь, и вскоре её высокая стройная фигура затерялась в толпе, а у меня в голове вдруг зазвучала песня: «Я была молода, и самца я себе выбирала». Нет, всё не так – подумалось мне, никто меня не выбирал, решение принимал я сам и отступаться от него не собираюсь!
Мы с Василисой остались на лавочке вдвоем, я не сдержался и начал задавать вопросы, которые за время разговора с бабой Верой меня прямо‑таки переполнили:
– А как Заповедный лес отнесётся к тому, что Яга путешествует?
– Прекрасно, можешь не волноваться, думаешь, откуда у бабы Веры состояние взялось? Она в конце девятнадцатого века несколько лет путешествовала по Италии и заработала, уж как ей это удалось – не знаю, но Заповедный лес тогда ничуть не пострадал.
– Это радует, смущает другое, если вы вот так запросто умеете влезать в голову друг другу, стирать или добавлять воспоминания и зрительные образы, ставить запреты и внушать какие‑то мысли, то тогда чему вообще можно верить? Ведь если рассуждать логически, то ты могла мне внушить все события последних недель, да и первую нашу встречу у тёти Лизы тоже?
Василиса внезапно помрачнела и сказала, глядя мне прямо в глаза:
– Я могу тебе поклясться, что всё, что произошло с нами, – чистая правда и никто тебе ничего не внушал, да и вообще, к тебе в голову я практически не лазила – не по‑людски это. Даже когда ты меня обвинял в том, что мысли читаю, то я читала их по твоей физиономии большей частью.
– Практически не лазила? А вот с этого момента, пожалуйста, поподробнее, то есть кое в чём ты мной всё‑таки манипулировала?
– Хорошо, зануда ты мой, я на тебя воздействовала всего два раза исключительно для того, чтобы убрать кое‑какие комплексы и вредные привычки. И могу пообещать, что больше никогда к тебе применять ничего подобного я не собираюсь, тем более что ты придумал какую‑то новую, никому не известную систему защиты. Кстати, её обязательно надо показать Николаю!
– Постой, не уводи разговор в сторону! И каких же привычек я лишился по твоей милости?
– А вот этого я не скажу, а то могут опять проявиться, а ты мне без них гораздо больше нравишься. А теперь считаю эту тему закрытой, и больше возвращаться к подобным разговорам я не намерена никогда! И если ты мне ещё хоть раз скажешь что‑то подобное, то я очень обижусь. Понятно?
Я смотрел на Василису и понимал – сейчас от неё добиться ничего не удастся, да и надо ли пытаться, когда мне её честного слова вполне достаточно?
– Хорошо, предположим, что устранение вредных привычек пошло мне на пользу. А какую Верочку тебе надо беречь?
– Ты просто неисправимый тупица! Через девять месяцев у меня родится наша с тобой дочь – ты станешь отцом, а я матерью, так понятно?
– Василиса! – Я набросился на жену и заключил её в объятия. – А почему ты мне сразу не сказала?
– Тихо ты, задушишь, кабан! Мог бы и сам увидеть – знаний у тебя для этого уже достаточно.
Я присмотрелся и увидел – внутри ещё плоского животика Василисы прятался маленький, несмышлёный и совершенно несамостоятельный человечек. Я растрогался и не знал, что сказать, а к голове вновь прикатила незамысловатая мелодия песни Яги: «По его голубым, по его васильковым глазам. Только эти глаза, они ж в душу мне, падлы, налгали». Нет, подумалось мне, прекрасные зелёные глаза моей любимой меня ничуть не подвели – я заглянул в них, прочитал в её взгляде наше с ней счастье и нисколько не ошибся!
– Василиса, как же замечательно! Это такое чудо! Да, и ещё, пока не забыл. А про какие тридцать пять лет вы говорили?
– Это тоже традиция, в восемнадцать лет девочка взрослеет, выходит замуж, заводит детей. К тридцати пяти они вырастают, и она становится готовой принять пост хранителя.
– Так если ты не выходила замуж, почему же тебя собрались сделать хранителем?
– А как, по‑твоему, я могла выйти замуж, если ты в пятилетнем возрасте околдовал меня лепестком цветика‑семицветика, а потом на тридцать лет исчез из моей жизни?
– Ты серьезно? – удивился я.
Василиса расхохоталась и не стала отвечать на мой вопрос, от волшебных звуков её смеха барометр моего настроения взлетел вверх, а в голове с новой силой зазвучала песня Яги: «И теперь он слепой ходит‑бродит вокруг по окрестным лесам». А вот это уж дудки, подумал я, не бывать такому, приближается десятилетие добра и справедливости, про которое в книге снов Пелакина записано. Нам до его начала совсем немного ждать осталось, и мы во все глаза станем приглядывать, чтобы никакое зло не помешало сбыться великому предсказанию!
2009–2015, с. Глушицы
