— Понимаю, — ответил Михаил и отвернулся.
Он не собирался продолжать беседу, когда сосед по столику снова к нему обратился.
— Позвольте к вам присоединиться.
Теперь настала очередь Михаила удивляться настырности этого человека. Он еще раз внимательно оглядел собеседника. На вид лет сорок пять. Одет был в отличный серый клетчатый костюм. Безупречно выбрит, приличная стрижка.
— Вы похожи на декана, — сказал Михаил, предлагая соседу присесть рядом.
— Так и есть, — улыбнулся тот и жестом попросил официанта переставить блюда на стол Михаила. — Университет Акурейри. Только не декан, а простой преподаватель. Профессор Гримссон. Эйдур Гримссон.
«Прямо, почти как их президент», — улыбнулся про себя Михаил.
— Михаэль, — вдруг сорвалось с его губ. Новое звучание ему очень понравилось. — Михаэль Райз.
Фамилию в свое время он взял матери.
— Университет Акурейри? Вы должны быть знакомы с Йоуне Кристьянссоном?
Профессор Гримссон удивился
— Знаю, безусловно… Вы тоже вулканолог?
— Нет. Но интересуюсь и этим тоже.
Принесли и заказ Михаила.
— Позвольте спросить, — начал профессор, — а зачем вам труд Моргана?
— Да так… Пытаюсь сложить одну мозаику…
— Хочу вам сказать, — продолжал Эйдур, — что у Моргана не все так гладко, как вы думаете?
— Вы знаете больше? — с ехидцей спросил Михаил, но профессор будто бы и не заметил этого.
— Я могу вам рассказать куда больше.
— А факты?
— И факты есть.
«Чего он ко мне пристал? — Михаил вдруг напрягся, хотя агрессивной ауры от Гримссона не уловил. — Навряд ли он из разведки или службы безопасности… Хотя, что тем ребятам из экскурсоводческой фирмы стоит просто рассказать полиции о странном парне, бродящим среди вулканов со скафандром в мешке. Вот могли и заинтересоваться».
Он и так был в неладах с органами, и не только с СБУ. И в России и в США его ждали прямо-таки с распростертыми объятьями. Особенно после случаев с NASA и их «Грифоном» и «Мьёльниром» выкраденным у НПП «Исток». Правда и то и другое пришлось здорово дорабатывать.
— Тогда у меня к вам вопрос, — продолжил беседу Михаил. — Что вы знаете о теории параллельного развития человека?
— Что-что? — не понял профессор. Он даже перестал есть.
— Разные научные школы по-разному описывают движущие силы эволюции. Но в основном они сходятся в том, что современный человек — это результат, так сказать, отделения от человекообразных обезьян. И что он единственный гоминид. Единственный ныне существующий вид рода Homo…
— А-а, я понял. Судя по всему у вас иное мнение.
— Возможно.
— Вы часто путешествуете, — это была констатация факта.
Пару минут Гримссон молчал.
— Знаете, Михаэль, — профессор сосредоточенно уставился на собеседника, — есть такая эволюционная теория, согласно которой праворукость и леворукость являются и не нормой и не патологией. Это адаптивный фенотип, можно сказать, для стабильной и изменчивой среды. Так вот, современные археологические данные указывают на то, что первоначальное одинаковое использования обеих рук, позднее преобразовалось в некую асимметрию, где предпочтение стало отдаваться правой.
— И что? — не понял Михаил.
— И правши и левши сосуществуют в этом мире. И те и другие — люди. Внешне между собой вы их не различите. Только опосредованно, по неким признакам. Тоже касается и вашей теории о параллельном развитии. Предполагается, что есть нормальные Хомо сапиенс, а есть иной…
Тут профессор запнулся.
— Вид? — подсказал слово Михаил.
— Нет. Большинство видов не могут иметь плодовитое потомство… Хотя, бывают исключения. Как у тигров и львов, к примеру… Но все же не вид, а иное… Определения пока не могу сказать… Скорее «вариетет».
— Это ваша теория?
— Я над этим работаю.
— А конкретней?
— Ароморфоз человека.
— Не понимаю, — прикинулся Михаил.
— Эволюционные изменения, приводящие к повышению уровня организации организма. В моем случае — человека. Сейчас полагают, — продолжал профессор. Он уже забыл о еде. Зрачки его расширились от возбуждения, — что эволюция человека протекала линейно и однонаправлено. Но существовали и тупиковые ветви, а также множество параллелизмов.
— Примеры.
— Пожалуйста: как известно, от австралопитеков произошел Homo habilis, а от него — питекантроп. Так? Но что вы скажете о черепе Kenyanthropus platyops, найденном в девяносто девятом году? Он, безусловно, по ряду признаков ближе к человеку, чем австралопитеки… Правда, надо сказать, что по другим — дальше. Но вопрос в том — что появился альтернативный вариант. Что если австралопитеки и произошедшие от них Homo habilis являются слепой ветвью? Что если питекантропы произошли не от них, а от линии кениантропов? Такая же история наблюдается и с неандертальцами и Хомо сапиенсами.
Михаил перестал улавливать связь в рассказе профессора.
Кажется, тот это заметил и немного успокоился.
— Я полагаю, — продолжил тот, — что мы — человечество — в некотором роде тоже слепая ветвь эволюции, не смотря на многие достижения науки и техники. Когда-то, одна из ветвей отделилась от нашей, либо мы от ее, и каждая пошла своим путем.
— Тогда где же эта ветвь?
— Вот самый главный вопрос!
Гримссон откинулся назад…
Прозвучал сигнал, разрешающий расстегнуть ремни безопасности. Михаил открыл уставшие за день глаза.
Самолет набирал высоту.
Хитроу, как всегда встречал дождем. Впрочем, для Англии это было не удивительным.
Добравшись на поезде до центра Лондона, Михаил пересел на такси и направился к вокзалу Виктория. А оттуда снова поездом, но уже до Гастингса.
Четыре года назад он приобрел там небольшую квартирку. Как истинный конспиратор, ею он пользовался в очень крайних случаях. И надеялся, что об ее существовании ни одна живая душа из соответствующих органов не знает.
Всю дорогу он дремал. В голове изредка мелькала мысль о том, как все же вернуться на «родину» и повидаться с братом.
А повидаться с ним надо было.
Михаил никогда не видел повешенного человека.
Его хватил ступор. Вокруг суетились люди, пытались снять мать и даже оживить. Но даже не профессионалу было видно, что уже поздно.
Через неделю он получил письмо. Судя по штемпелю, его послала мать за несколько дней до своего самоубийства.
«Дорогой мой мальчик!
Меня уже нет на этом свете. Мне не хватило бы сил объясниться сразу, потому я решила написать это письмо.
Прошу тебя не судить меня. Я — слабая женщина, у которой отняли детей. Мне тяжело было бороться с Ними.
Мы совершаем много ошибок в своей жизни. И исправляя их, снова совершаем новые.
Поверь, что я любила и тебя и Андрея очень сильно. Когда мне пришлось стать перед выбором, кого спасти, а кого бросить, я совершила позорный поступок, в котором до сих пор себя упрекаю.
Прости меня, сынок! Прости мою трусость тогда… И мою трусость сейчас.
Я никогда не перестану любить вас обоих!
P.S. Спаси брата, если сможешь».
Горячая слеза медленно потекла по щеке Михаила…
Вагон резко качнуло, и Михаил сквозь туман дремы сообразил, что приехал.
Вставать совсем не хотелось. Хотя вдруг голова резко прояснилась и тело отчего-то задрожало. Испытав еле заметное чувство тревоги, Михаил быстро собрался и вышел из вагона.
До своей квартиры он не доехал какой-то квартал-второй, и, рассчитавшись с водителем, вылез из такси. Заметно потемнело, но теплый свет фонарей радовал глаз.
Уже поравнявшись с магазинчиком, стоящем в десятке метров от дома, он столкнулся нос к носу с подтянутым брюнетом. Тот нес в бумажном пакете какую-то снедь.
«Типичный любитель здоровой пищи», — усмехнулся Михаил, но тут же напрягся.
Его насторожил тот пронзительный взгляд брюнета, какой бывает у человека, неожиданно увидевшего перед собой спокойно гуляющего тигра.
