Ознакомительная версия.
— Что это за история, теперь вам никто уже не расскажет, — встревает Матвей Матвеевич и тут же опять ладонями закрывает себе рот.
Электронные часы на моей руке два раза пикают.
— Это сколько уже? — спрашивает Стелла Иосифовна.
— Девять, — отвечаю я.
— Ух, как засиделись! — озабоченно бормочет Матвей Матвеевич и начинает убирать со стола. — Сейчас уже охрана по кабинетам пойдёт…
Я пытаюсь помочь ему, но Стелла Иосифовна останавливает меня.
— Идите, Алексей, мы тут сами всё уберём и закроем, — говорит она ласково.
Я прощаюсь с Матвеем Матвеевичем и направляюсь к двери.
— Алексей, вы идеально заполняете свою оболочку, — говорит на прощание Стелла Иосифовна и делает мне ручкой.
12. Рыжов. Странный человек
Появился осенью. Евгений Иванович впервые увидел его в конце сентября, в открытом кафе, рядом с неработающей, заколоченной церковью. Он тогда зашёл в последний раз посидеть на веранде и выпить слабенького кофе — закрыть сезон, так сказать. Странный человек прошёл мимо и даже не посмотрел на него, но у Евгения Ивановича внутри что-то стукнуло. Так бывает, когда увидишь в толпе знакомый профиль, но никак не можешь вспомнить, чей же он этот профиль, именно.
Выглядел странный человек, естественно, странно. Во-первых, одет он был не по сезону тепло, в пальто и шерстяной берет, а под пальто, наверняка, был ещё и костюм, возможно, тоже шерстяной. Во-вторых, на нём были чёрные очки в пол лица, какие вышли из моды ещё году в шестьдесят седьмом, а то и раньше.
В следующий раз Евгений Иванович увидел его в октябре, когда улицы уже были мокрыми, с прилипшими к ним жёлтыми листьями разных мастей, а небо грязным. Евгений Иванович медленно шёл домой в общежитие по мокрому чёрному асфальту улицы Первопроходцев и о чём-то нехорошем себе думал, когда навстречу показался человек в чёрном плаще с поднятым воротником, шляпе и чёрных очках «стрекоза». Глаз под чёрными очками видно не было. В правой руке человек держал кейс, а в левой — тонкую чёрную трость. В углу рта дымился окурок. «Будто из шпионского фильма сбежал, — подумал Евгений Иванович, — плащ — шляпа — очки — сигарета. И зачем он так вырядился, интересно?»
Внешность «шпиона» на какое-то время заняла мысли Евгения Ивановича, и он вдруг понял, что откуда-то помнит это его лицо, ни молодое, ни старое. Он даже хотел окликнуть странного человека, но тот, как и подобает настоящему шпиону, уже скрылся за углом ближайшего дома. Идти за ним Евгений Иванович не решился.
Третья встреча случилась уже зимой, перед самой сессией, во время большого перерыва, который предназначался для приёма пищи.
Институтское «стойло» было переполнено. Голодные студенты закрыли телами амбразуру в стене, из которой крупная дама в несвежем белом халате (Евгений Иванович её тоже «видел» — б-р-р-р) отпускала пищу. «Две сосиски и пюре! Две сосиски, пюре и компот!» — слышалось из толпы, щёлкали костяшки счёт, и звенела мелочь в маленькой белой тарелочке.
Евгений Иванович доедал последнюю сосиску. Ещё оставались кекс, посыпанный сахарной пудрой и стакан бледного чаю. Вообще-то, Евгению Ивановичу не слишком-то нравилось принимать пищу среди студентов, но идти в преподавательскую столовую в другой корпус по морозу было просто лень.
— Здравствуйте, Евгений Иванович, — сказал странный человек, который, оказывается, стоял по другую сторону стола. Евгений Иванович так увлёкся сосиской, что не заметил, как тот подошёл. На этот раз на человеке было коричневое пальто с каракулевым воротником, каракулевая же шапка-пирожок и те самые огромные чёрные очки. Он был только что с улицы — на маленьких седых усиках блестели ещё не растаявшие льдинки.
— Я вас не знаю, — ответил Евгений Иванович от неожиданности.
— Знаете, знаете, просто боитесь вспомнить.
— Я вас не знаю, — повторил Евгений Иванович.
— А помнишь, товарищ, друзей дорогих? Винтовка, винтовка, одна на троих… — напел незнакомец хрипловатым баритоном.
— Не понимаю…
Незнакомец снял очки и положил их на стол. Правого глаза у него не было, вместо него на Евгения Ивановича смотрел стеклянный протез. От протеза через бровь по лбу тянулся тугой верёвочкой шрам, который под прямым углом пересекали две глубокие морщины. Здоровый глаз грязно голубого цвета был сощурен, будто странный человек смотрел на яркое солнце. На тонких бледных губах играла непонятная пока улыбка. Во всём же остальном, это был постаревший, но теперь безошибочно узнаваемый…
— Илья… — вырвалось у Евгения Ивановича, — Илья! Как ты, ты же… — И он бросился прямо через стол его обнимать, но тот жестом отстранил его.
— Жень, — сказал Илья, — мне с тобой очень надо поговорить, но только не здесь.
Сосиска была брошена недоеденной, и Евгений Иванович с Ильёй пошли, точнее, потрусили по морозу в небольшой старинный дом недалеко от железнодорожной станции, к Илье домой, в его однокомнатную квартиру на цокольном этаже, куда можно было попасть только с чёрного хода.
— Раньше здесь жила прислуга, — объяснил Илья, когда они с Евгением Ивановичем, держась за шаткую деревянную перилину, спускались по скользкой лестнице вниз, — а теперь вот, заслуженные научные работники…
Оказалось, что Илья (весь в «соплях» — доктор, профессор, лауреат) живёт в Сенишах уже давно, служит в местном «почтовом ящике» под названием «НИИгеомаш» не абы кем, а целым замом по науке. Чем он там занимается, правда, не сказал, (Евгений Иванович всё понял и не настаивал) но поведал, что этот самый НИИгеомаш здесь за глаза называют «айсбергом», поскольку его видимая часть есть лишь малая часть его действительного объёма. Евгений Иванович бывал там, в прошлом семестре — водил туда студентов на практику, но в той части здания, где работал Илья, не был ни разу, поскольку не имел туда допуска.
Квартира Ильи состояла из коридора, квадратной комнаты с одним окном и маленькой кухни, где кроме двухконфорочной плиты смог бы уместиться только один человек. Пока Евгений Иванович осматривался в комнате, в центре которой стоял похожий на древнее орудие пыток силовой тренажёр, а по периметру развешаны и расставлены разные экзотические предметы (говорящие за то, что хозяин не раз и не два бывал в загранкомандировках), Илья на кухне ловко управился с туркой и квартиру наполнил запах натурального кофе. Наличие натурального кофе в доме тоже говорило о многом.
Илья усадил Евгения Ивановича на упругий полосатый диванчик, а себе придвинул кресло. Две малюсенькие чашечки кофе он поставил на столик на колёсиках, на котором потом появилась вазочка с шоколадными конфетами, а ещё через пару минут, блюдо с мандаринами. В заключение Илья достал из бара «глиняную» бутылку рижского бальзама и капнул из неё себе и Евгению Ивановичу в кофе.
Илья сразу же заговорил о самом главном. Чудесное его воскрешение объяснялось просто — тяжёлый снаряд, устроивший воронку, в которую тогда, в сорок первом, забрались Илья с Евгением Ивановичем, пробил свод советской минной галереи. Евгений Иванович провалился туда и утащил за собой тяжело раненного Илью. Дальше, находившиеся в галерее сапёры зачем-то выпихнули Евгения Ивановича обратно наверх, а Илью сдали в санбат. Потом был госпиталь в Ярославле, где Илья провалялся всю первую половину сорок второго года, а потом комиссованный и уже негодный ни к военной службе, ни к работе на заводе, откуда ушёл на фронт, он поступил в строительный институт на специальность «Мосты и тоннели». Про минную галерею Илья знал со слов какого-то маленького лысого военврача, которого видел только один раз в полевом госпитале, потому как сам после ранения был без сознания несколько суток. Его собственные воспоминания заканчивались на подбитом пэтээрщиками танке.
После того, как услышал это из уст самого настоящего, живого Ильи, Евгений Иванович выдохнул с облегчением. Эта история с его путешествием к центру земли и обратно уже много лет не давала ему покоя. Он никогда никому о ней не рассказывал, ни во время войны, ни после — боялся, что примут за сумасшедшего. Тогда вообще было очень вредно рассказывать подобные истории, особенно кому-нибудь из надзорных органов. Оставался, конечно, ещё вопрос, почему неизвестные сапёры оставили себе Илью, а его вытолкали обратно на поверхность, но это уже, как говориться, были сущие пустяки.
Но радость Евгения Ивановича оказалась недолгой. Илья после второй чашки кофе начал вдруг говорить о таких странных и неправдоподобных вещах, что в пору было покрутить пальцем у виска или добродушно сказать: «Ну, ты, старик, загнул…» А Илья всё говорил, говорил, говорил, словно прорвало его, будто он отсидел червонец в одиночной камере и только что откинулся.
Про бункеры сверхглубокого залегания и тоннели к ним Евгений Иванович, разумеется, знал, поскольку некоторые из них сам проектировал, но то, о чём рассказал Илья, казалось фантастикой. Евгений Иванович давно приучил себя к мысли, что проявления НТР всегда более фантастичны, чем самая смелая советская фантастика, но теперь он, инженер-строитель с тридцатилетним стажем, видавший разные виды на Байконуре, не верил своим собственным ушам.
Ознакомительная версия.
