Маня вынула розовое тельце в небольших оранжевых экземках и подставила мальчика под солнечные лучи.
— На солнышко не смотри, смотри лучше, какое огромное голубое небо, ни конца, ни края… А какое оно чистое…
Сын радостно улыбнулся, как будто понял ее.
— А вон, видишь, облако… Большое, белое, похожее на корабль. Как же тебе объяснить, что это такое? Машина большая. Вот кабина у тебя за спиной, — она наклонила ребенка и показала ему кабину, — тоже была частью машины, она ездила, а корабль плавает… Какое небо, солнце… Еще бывает весна… Такое время года. Тогда все особенное, воздух, деревья… Дышится легко. Тебе понравится, поверь. Подрастешь, я найду дерево, подождем весны, оно расцветет, и я покажу его тебе… Не трогай бобо, их нельзя чесать, — малыш потянулся к оранжевым кружкам. — Слушайся маму. — Маня легонько стукнула Котика по маленькой ручке, малыш заплакал. — Ну вот. Весь кайф испортил. Не ори. Отдам буке. Ну, пожалуйста, миленький…
* * *
Из царапины на плече Куцы капала кровь, блондин сидел на лежбище, постанывая и покачиваясь из стороны в сторону. Старуха вытирал ранку каким-то лоскутом.
— Возьми пеленку, перевяжи, болван!
Щуплый сдернул пеленку с веревки возле Маниного угла и начал рвать ее на мелкие полосы.
— Шире, — подсказала Маня, баюкающая малыша на руках. — Где это его так угораздило?
— Не твое собачье дело, — буркнул блондин.
— Наверно и по башке дали.
— Пшла вон.
— Сколько дерьма… — Юная мать взяла себя в руки. — Как бы инфекция не попала. Тряпка чистая?
— Маня, спирта нет?
— Шутишь?
— Для своего хмыренка где-то прячешь.
Маня презрительно улыбнулась.
— Ты мне спирт приносил?
— Дрянь! И ребенок твой — дрянь!
Малыш заплакал.
— Тише, тише, маленький. Дядя ранен, дядя сердится, ему больно, но ты здесь ни при чем, у тебя свои проблемы — расти побыстрей, а он выздоровеет и сердиться перестанет.
— Заткнись.
— Ну что ты, в самом деле, разорался? Можно подумать, это я тебя саданула. Сигаретку хочешь? — попыталась примириться Маня.
— Дрянь… У нее еще и сигареты есть! Гони все!
— Раз так — фиг тебе!
Блондин приподнялся, громко застонал и сел обратно на свое лежбище.
— Мать твою!.. — выругался он.
— Так что с ним? — обратилась Маня к щуплому.
— Один… замочить его обещался.
— Ну и что?
— Заткнись!
Старуха отошел на безопасное расстояние.
— Из-за бомжа. Хотели у него кое-что отнять. Короче — из окружения Крутого…
С тех пор, как нелепо, по вине Куцы, погиб Кент, они так и не смогли завести себе нового работника. В последние времена с опустившимися личностями возникли проблемы. Они оказались в дефиците. Кто-то умер своей смертью, кто-то исчез, а кого-то подстрелили на охоте. Как выяснилось, при отсутствии чужаков загонщики повадились выслеживать своих, чтобы угодить Крутому и его приближенным. И вот настал такой момент, когда бомжей осталась всего горстка. Крутой понял, в чем дело, и устроил охоту на одного из особо ретивых загонщиков. В ней пригласили принять участие всех свободных граждан территории. В награду тому, кто первый подстрелит загонщика, была назначена молодая симпатичная женщина, принадлежавшая ему же. И Еж, и Куца, и Старуха принимали участие в травле кабана (так именовали жертв). Допустили ошибку — дав тому оторваться. Кто же лучше загонщиков знал все углы и закоулки, все укромные места территории? Загонщика не нашли, со злости растерзали его женщину и, посадив голову на кол, выставили в становище. Затем ходили слухи, что видели след сапога в районе химических болот. Вероятно, загонщик предпочел умереть от отравления или утонуть в жуткой бездне, чем стать мишенью, для недавних приятелей. После этого случая своих бомжей больше никто не трогал, а тех, кто забредал на территорию Крутого, по большей части отлавливали и превращали в работников.
— Я ясно сказал — гони все сигареты.
— У меня всего две.
— Давай обе.
— Ну ты и зануда. Я Ежу пожалуюсь.
— Слушай, ты!.. Возьму твоего сопляка за ноги и стукну башкой об угол.
— Только попробуй, — в Манином голосе прозвучала твердая решимость, она давала понять, что умрет за своего Котика.
— Корми вас, уродов.
— Сам ты урод.
Куца растянулся на лежбище и отвернулся к стенке.
Смеркалось. Старуха зажег сальник и опустил брезентовый полог, чтобы снаружи не было видно огонька: мало ли что. Вскоре появился Еж. Он был хмур, по лицу крепыша легко читалось его настроение.
— Огонь не жечь, — цыкнул бригадир на Старуху, и тот послушно потушил сальник.
В темноте отчетливей стало видно повязку на плече блондина.
— Что с тобой?
— Да арматурина. Пытался пролезть в одно отверстие, показалось — внизу консервные банки навалены, надавил на балку, а тут она как выскочит и в плечо.
— А консервы?
— Черепки какие-то оказались.
— Значит, ничего не нашли?
— Нет. Да куда с этим плечом?..
— Без бомжа плохо, — вставил свое слово щуплый.
— У меня тоже пусто, — под Ежом затрещали доски его кровати.
— Что будем делать? — после паузы спросил Куца. — Тут у Мани запас сигарет.
— Три штуки, — подала голос Маня.
— Если ее потрясти, может, и все пять…
— Не смеши.
— Может, у нее еще что есть.
— В долгах, как в шелках.
— Ведь убить могут.
— Мясо шею свернет.
— Убить не убьют, — Еж не на шутку был озабочен, — а в бомжатник отправить могут. На отработку, месяцев на шесть.
— Вот это перспектива! — присвистнул Куца.
— Есть еще варианты — сбежать…
— Бегали уже.
— Если бы была война, — вмешался Старуха, — переметнулись бы…
— Если бы, если бы, если бы… бежать бесполезно. Вот Старуху если продать в рабы…
— Чего? — обиделся щуплый.
— Да кому он нужен? А, Еж?
— Я тебя зарежу, белобрысая харя, пока ты однорукий!..
— Ну, ты!..
— Быстро заткнулись, — оборвал перепалку Еж. — Куца дело говорит.
— Да ты что? — Старуха готовился заплакать.
— За него много не дадут, — сказал блондин. — Дохлый. По лицу видно — глупый. Какая от него польза, мы хорошо знаем, хорошо, если себя прокормит. Что мы за него получим? Скостят месяца три и все по новой. Ерунда. Идем дальше. Я… Ну, сейчас я не годный к продаже, а пока плечо заживет, поздно будет. Следующий клиент — Маня. Это товар годный, она вон даже округлилась слегка. Ее как нечего делать на хорошего бомжа поменять. Но… Резонный вопрос — хорошо ли нам самим будет без бабы? То-то и оно. Без бабы жить плохо. Не престижно. Слухи всякие пойдут, пакости… отмойся потом. Запишут в голубую братию и это будет не смешно. Так что Маня отпадает. Остается последний вариант — пожертвовать нашим драгоценным котеночком. Он, пожалуй, тоже стоит хорошего бомжа да еще и отсрочки на пару месяцев впридачу. Доводы? Мальчик. Не урод. Крепкий. Неплохо откормленный. Хочешь — делай из него отбивную, хочешь — расти воина или слугу. Как? А мы себе еще заведем, Маня не подкачает!
Повисло тягостное молчание. Наконец заговорил Еж.
— Вот и я о том же думаю. Чуть голову не сломал. Деваться некуда, придется продавать. Сама посуди, Маня, ну не сожрать же его в самом деле… Маня?!
— А где она? — вскочил Куца. — Где Маня, я тебя спрашиваю, козел? — обратился он к Старухе, чья лежанка по ранжиру находилась ближе всех в Маниному месту у выхода.
— Вышла.
— А ребенок?
— Вроде с ней.
— Вот это да! — Еж вскочил. — Сбежала!
— Давно вышла? — Блондин насторожился, как гончий пес.
— Минут пять — десять.
— В темноте не так-то просто найти.
— Достанется кому-нибудь.
— Догоним.
— Почуяла, дрянь.
Подростки бросились в темноту.
* * *
Крутой сидел в плетеном кресле за столом под тентом, натянутым перед входом в небольшой домик, похожий на строительный вагончик. Он пил кофе. Два охранника привели, поддерживая под руки Куцу. За ним следовало еще несколько человек.
— Это тот дурик, запутавшийся в ловушке?
Один из охранников почтительно кивнул.
— Осел! Ты думаешь, у Одноглазого лучше? Бомжом возмечтал стать? Или в кабанчики наметился? Козел, награда достается не тому, кто убегает, а тому, кто настигает. — Хозяин отхлебнул из фарфоровой чашки. — Он не был под кайфом?
— Нет.
Крутой откинулся на спинку кресла и отвернулся. Казалось, он о чем-то задумался.
— Давай, рассказывай, какие у тебя проблемы? Ну?
Куца молчал. Подросток никак не мог собраться с мыслями и лихорадочно решал: говорить правду или пуститься на хитрость. Пауза затянулась, и была прервана легким свистом лозы, треском рубашки или кожи и диким воплем блондина. Специальная лоза причиняла адскую боль.
— Больно? — поморщился Крутой. — Ты не знаешь, как бывает больно, когда снимают кожу чулком, например… Впрочем, твоя шкура попорчена, но мы можем придумать что-нибудь повеселей. Как? — пустая чашка была отодвинута от края стола.
