– Как ты думаешь, – прохрипел Олло, продираясь сквозь густые заросли крапивы, – что этой стерве Любе от нас нужно?
В это время Геремор, решивший обойти крапиву стороной, вяз в черной жиже на топком берегу ручья. Заляпанные грязью ножны с мечом больно впивались в бок.
– Чего ж тут думать… ай! Хочет прибрать… ой-ой-ой! Пиявки!
– Какие пиявки, – рассердился Олло, – что ты мелешь?! Нет у нас пиявок.
– Здесь пиявки, в ручье!
– А мы-то причем? Зачем за нами гоняться?
– Олло, ты осел! В ручье пиявки, и Люба хочет прибрать к рукам наш воплощатель.
– Не вижу связи.
– Между чем и чем?
– Между воплощателем и пиявками. И вообще, сам ты осел!
Остановились на берегу ручья.
– Жрать хочу, – простонал Олло.
– Вот же земляника, – сказала Наташа. Не сходя с места, она набрала целую горсть ягод, от одного вида которых эльф едва не подавился слюной.
– Где взяла?
– Как – где? Вот, целая поляна, бери – не хочу. Странно: эльфы, лесные жители, а землянику не видите.
Олло и Геремор распластались на траве в поисках ягод.
– Откуда эта чушь про лесных эльфов? – сказал Геремор. Его руки мелькали в воздухе, забрасывая в рот земляничину за земляничиной. – В лесу только медведи живут. Кстати, здесь есть медведи?
Наташа пожала плечами.
– Причем здесь медведи? – сказал Олло. – Что дальше-то делать будем?
– Надо в город идти, – сказала Наташа. – Там бабушка. Там Ми… Слушайте! Расскажите, наконец, что случалось с Мишей?
Лишь когда волна алого света прокатилась по холму, но так и не догнала улепетывающих эльфов, Люба поняла свою оплошность. Мощнейшее приворотное заклинание, улучшенное самим Заззу, обрушилось на несчастных Любиных соратников, не разбирая старых и молодых, мужчин и женщин, людей и не людей.
Первую минуту над холмом стояла абсолютная тишина, не нарушаемая даже шумом ветра. Люди стояли в оцепенении. Сраженные заклятием насекомые безвольно шевелили лапками в траве. Люба с подозрением следила за лежащим на листе лопуха огромным шмелем, похожим на полосатый пирожок. Шмель бестолково бил крылышками и в его фасеточных глазах светилось бесконечное обожание.
К счастью люди все же первыми пришли в себя.
– Киска моя, – проблеял Заззу и охнул. За короткое время он получил уже четвертую порцию «Недельки».
Первой коварная Люба, поразила его сердце еще в эльфийской столице. Едва вырвавшись из кавланьего плена, девушка повстречала бродячего торговца заклинаниями. За электрический фонарик и перочинный нож он вручил ей свой лучший товар – заклинание «Неделька». Через час, оказавшись в толпе эльфов, собравшихся поглядеть на торжественный выезд молодого короля, и узнав, что «Вон тот лысый старик впереди гвардейцев – и есть Заззу», Люба, не долго думая, пустила заклинание в ход. Заззу, боевой маг высшего уровня, защищенный от всех мыслимых смертельных заклятий, нагонявший такой страх на врагов королевства, что битвы, в которых он участвовал, завершались даже не начавшись, по иронии судьбы оказался беззащитен перед легкомысленным любовным волшебством.
Второй и третий удары пришлись на несчастного мага, когда он испытывал на себе усовершенствованную версию заклинания.
И вот теперь еще одна доза, от которой у крепкого старика затряслись коленки и закружилась голова.
– Киска моя, будь осторожней.
На него никто не обратил внимания. Все взоры были обращены к Любе.
– Красотка, грудь твоя подобна двум вулканам! – продекламировал Гиллигилл голосом влюбленного носорога.
– Что за вульгарность! – рявкнуло у Любы за спиной. Девушка обернулась.
Виктор Антонович, ободранный и всклокоченный, похожий на свирепое огородное пугало в очках, стоял во главе двух десятков сподвижников, держа наизготовку свой адский аппарат.
– Не твоего ума дело! – прорычал орк, закатывая остатки рукавов черной кожаной куртки.
– Ах ты жабомордый! – прошипел Чертопрыщенко. – Моей женщины домогаешься?!
– Хватит! – пискнула Люба.
Гиллигилл шагнул к Чертопрыщенко.
– Твоя женщина? Она? Ах ты, жердь в стеклах! – орк ухватил колдуна-самоучку за грудки.
– Она! Моя! – выкрикнул Виктор Антонович и получил сокрушительный хук в челюсть.
Это послужило сигналом. Все присутствующие, включая женщин, бросились друг на друга с кулаками. Началась свалка. Из общей кучи неслись глухие удары, крики, проклятья и исступленные вопли: «Моя! Моя!».
Люба металась вокруг кучамалы, пытаясь остановить драку.
– Андрюша! – кричала она, вытаскивая за шиворот низенького крепыша. – Андрюша, остановись! Не надо!
Андрюша, которого застали врасплох, позволил оттащить себя, но, спохватившись, рванулся обратно.
– Виктор Антонович! – взмолилась Люба, повиснув на руке у шефа. – Виктор Антонович, вы-то куда?!
Чертопрыщенко бросил на девушку полный обожания взгляд и тут же пропустил удар в глаз. Взвыв от ярости, профессор исчез в общей свалке.
Из-за куста чертополоха выбрался матерый заяц и задумчиво уставился на дерущихся.
Забежав с другой стороны, Люба увидела плотную крашеную даму по имени Марина Олеговна – ту самую, что некогда обезвредила Геремора. Визжа и сквернословя, она охаживала Заззу обломком доски.
– Мариночка, ты-то куда? – завопила Люба, ухватив фурию за бока.
– Сладенькая моя! – пропела Марина Олеговна и запечатлела на Любиных губах долгий страстный поцелуй.
– Дура безмозглая! – Люба бросилась прочь, отплевываясь и остервенело вытирая губы.
Следом поспешал заяц. Время от времени он вскакивал на задние лапы и пытался ухватить девушку за ногу – точь-в-точь любвеобильный пудель, которому не хватает внимания противоположного пола.
Драка кончилась так же внезапно, как и началась. Влюбленная ватага бросилась вслед за Любой.
Впереди всех мчался Виктор Антонович. Он походил на долговязого боксера-профессионала, который зачем-то прикрыл подбитый глаз моноклем на дужке (все, что осталось от разбитых очков). За ним поспешал Заззу. Черный балахон был изодран, лысину украшали четыре багровых полосы, оставленных чьими-то ногтями. Прочие участники битвы выглядели не менее живописно.
Люба, уперев руки в бока, встретила толпу поклонников таким взглядом, от которого зашкалило бы любой счетчик Гейгера. Под этим взглядом воздыхатели встали как вкопанные. Некоторые даже попытались встать по стойке «смирно» – насколько позволяли покрытые синяками тела. Андрюша улыбнулся, но только проиграл от этого в Любиных глазах – выбитые зубы никого не красят.
Люба сверлила компанию свирепым взглядом, и с ней было согласно солнце, ярившееся в безоблачных небесах.
– Виктор Антонович, вам еще нужен сундук? – тихо спросила девушка.
Чертопрыщенко виновато кивнул.
– Тогда давайте подумаем, как его раздобыть.
Повествование ужаснуло Наташу.
– И больше вы его не видели?
Геремор помотал головой. Вымазанные глиной волосы печально взметнулись.
– Я ж говорю, его, вроде, выбросило наружу, а потом все затянуло красным, и… Нет, не помню.
Олло вздохнул – ему тоже нечего было сказать.
Наташа отвернулась, чтоб эльфы не увидели слез.
– И что… Как вы думаете, что они будут теперь делать?
– Думаю, возьмутся за старое, станут охотиться за твоим сундуком, – сказал Геремор.
– Фиг им, а не сундук! – воскликнула Наташа. – Вы ведь спрятали его, да?
– Спрятали, – сказал Олло.
– Где?
Эльфы переглянулись. После короткого молчания Геремор сказал:
– Мы скажем тебе. Только чур уговор: ты в конце концов расскажешь нам, что это за сундук! Договорились?
– Договорились.
– Это не воплощатель, – пробормотал Олло, когда девушка кончила рассказ. – Что угодно, только не воплощатель.
– Все равно ценная штука, – сказал Геремор. – Опытный колдун с таким сундуком много чего может натворить. Правда, Наташа?
Девушка кивнула.
– А что такое «воплощатель»?
