— Я их должен остановить? — с усмешкой спросил Петрович. — Транзитом через Кащенко?
— Нет, — покачал головой де Грасси. — Не думайте, что я желаю спасти человечество — я его ненавижу! Жадные, похотливые создания, за тридцать сребреников готовые предать пророка, а иные за один — отца, мать, брата и сестру. Нажива, нажива, нажива. Вам дан дар — бессмертная душа, жизнью своей в душе можно взращивать ростки прекрасного. Вы же готовы все продать за звон монеток. Вы не смейтесь — человек давно уже синтезировал дешевое питание и нашел способ добывать недорогую энергию, можно спасти миллиарды живущих за гранью бедности людей, но власть имущим это не нужно — им нужно продавать, продавать, продавать то, что пока покупают. Развитие вашей цивилизации — ужасно, ваша жизнь — жизнь скота. Особенно в России — да, да, не перебивайте! Я здесь более десяти лет и все дивлюсь вашей политике. Единение нации достигается очередным выдумыванием внешней угрозы и тряской мускулов. И еще ужасаюсь приоритетам вашего общества. На западе великая протестантская этика говорит — обогащайтесь! Но обогащайтесь трудом! Вы же обогащаетесь перераспределением богатств из рук власть потерявших в руки власть обретших. Вами руководят tondeurs — обиралы. А под ними — так называемый народ, готовый целовать руки за кусок хлеба. Повысили пенсию на полторы тысячи рублей — и вся страна воет в экстазе — как стало хорошо жить! Свобода не нужна, нужен хлеб и экран телевизора, из которого сообщают о достижении благоденствия, основанного на возвращении к однопартийной системе и отмене свободных выборов!
— Для того, кто искренне трудится, все это не является проблемой.
— Искренне? Вы же следователь, в конце концов! Вам что, неизвестно о нарушениях в судопроизводстве? Прокурорском надзоре? Вы что, лично не брали взятки за отказ в возбуждении уголовного дела? Или, наоборот, за безосновательное возбуждение такового?
— Я живу честно, — угрюмо сказал Фролов и выпил так кстати принесенную официанткой порцию виски.
— Ой ли? — барон внимательно посмотрел следователю в глаза.
— Хорошо, — стукнул Роман пустым стаканом о стол. — Почти честно. Но есть же фраза — одно дело, когда добываются известным путем деньги, чтобы купить новый автомобиль. И другое — когда нужно накормить своего ребенка.
— Вот! — засмеялся барон. — Вот! Жалкое человеческое племя! Всякой гнусности есть оправдание. Для всего есть нужное объяснение!
— А вы у убитых вами жертв — ну, хотя бы давно, спустя первое время после трансформации, деньги не отбирали? Вы как-то на бедного не похожи.
— Отбирал. Но я исправился.
— Ну, будь у меня столько времени на раздумывание о смысле существования, я бы тоже исправился.
— Грубите. А ведь я в целом прав. Да вспомните хотя бы Анатоля Франса — я его встречал, душа-человек, хотя и большой насмешник. «Человек — очень мерзкое животное, и человеческие общества потому так скверны, что человек их создает сообразно своим наклонностям».
— В целом — да. Но случаются благостные порывы. Примеры? Моцарт, Бах, Бетховен. Достоевский, Толстой, Чехов.
— Ваша правда. Кстати, я знал Моцарта.
— Вот это да. И сказать нечего.
— К сожалению, мне тоже. Ваш какой-то русский писатель, по-моему, Юрий Кузнецов, заметил: современник не вправе оценивать масштабность происходящих при нем событий. Масштаб живущих рядом с тобой личностей — тоже. Все становится ясно позже. Я разговаривал с Руссо, видел Людовика VI, беседовал с Дюма и с Гюго.
— Они, — вмешалась Кристина, — знали о вашей м… природе?
— Нет, конечно. Дюма в общении был вреден, казалось, несерьезный автор, такое бесконечное — в двадцатом веке появилось подходящее слово «конвейер» — производство сюжетов для самой низкой публики, прошло время — оказывается, отличный писатель! Представляете, с его мастерством какие бы сценарии он складывал для нынешнего Голливуда! Глядишь, и не умер бы по уши в долгах. Кстати, смотря с высоты прожитых лет, могу сказать, что все, что писатели чувствовали и предвидели, сбывалось, несмотря на кажущуюся фантастичность. И технические достижения, и тоталитарные режимы, и полеты в космос, и оружие массового уничтожения.
— И что нас ждет в будущем? — поерзав на стуле, спросила девушка. — Исходя из опыта прожитых столетий?
— Будущее вас удивит. Представьте демонстрацию обывателям в 1913 году любого фильма о современной войне. Представили? А детали — ну какая разница?
— У меня сегодня друг погиб, — перебил его Фролов. — И вообще-то, из-за вас. Так что ну вас со своими рыбками. Давайте к делу.
— Давайте. Вы снимете на видео, как я уничтожаю лекарство, а потом вы снимете мою смерть. Потом вышлете запись по адресу, который я вам дам, и она вскоре попадет к Отцу.
— Вы хотите инсценировать собственную смерть? Вам не поверят, а потом все равно найдут.
— Вы меня не поняли. Я действительно хочу умереть. Мне надоел этот мир. Мне надоели люди, их общество, а тех гениальных крупиц, которые производят некоторые выдающиеся представители человечества, слишком мало, чтобы наслаждаться ими в течение всего существования. И, наконец, я около шестисот лет не видел рассвет. Я хочу его, наконец, встретить. И я сделаю это.
— А зачем это мне нужно?
— Ну вы же хотите отомстить за смерть друга?
— А как мы найдем вашего суперсолдата?
— У меня есть план.
— Излагайте.
— Сегодня ночью я выпью глоток лекарства. По — еду на Воробьевы горы и увижу восход солнца. Затем пойду искать врага. Я чувствую любого вампира в радиусе километра. Днем он будет спать. Найду его, позвоню вам, вы приедете, мы вместе взломаем дверь, и вы его убьете. Он будет думать, что я тоже сплю, и не примет мер предосторожности.
— А почему раньше не нашли?
— Я настолько сузил круг поисков, что осталось совсем ничего. Ну и днем я его не выслеживал. А ночами он передвигался.
— И как же мы его будем убивать?
— Будем вместе. Хоть я и рыцарь и не могу убить другого рыцаря, кроме как в бою, но пора на это махнуть рукой. С годами правила ведения войн сильно изменились. К тому же — мы ведь не хотим, чтобы завтра погибло множество молодых женщин? Вы можете представить себе целый самолет вампиров-убийц?
— Бр-р! И представлять не хочу.
— Тогда договор?
— Договор.
— Но это не все.
— А что еще?
— Потом у меня дома вы включите камеру и перед ней… умертвите меня.
— Как?! — майор даже вскочил. — Будет запись, как я… э-э… умертвляю вампира?! И как я вас буду умертвлять?!
— Сядьте, мой юный друг. Не горячитесь. Все продумано. Вы будете в маске, вас никто не узнает. Да и кому вы нужны, если уж на то пошло… А умертвить? Да просто. Проткнете мне моим же мечом сердце, а потом отрубите голову.
— Ни за какие коврижки!
— Жуть, — прошептала Кристина.
— И к тому же, — продолжил Роман, — в самый последний момент вы передумаете и разорвете мне горло.
— Я понимал, что вы станете возражать. На это у меня тоже есть предложение. Я вам заплачу.
— Не смешите. Нет таких денег, за которые я на это пойду. Думаю, вы столько и за шестьсот лет не накопили.
Де Грасси вытянул губы в трубочку, затем поиграл желваками. Поднял глаза кверху, будто что-то вспоминая, загнул один палец, другой, потом направил свой взгляд прямо на Петровича и твердо сказал:
— По состоянию на 20:00 сегодняшнего вечера в абсолютном денежном эквиваленте всех имеющихся активов за исключением недвижимости было 1 834 621 000 долларов США и 751 330 000 евро.
— Что? — оторопев, севшим голосом спросил Роман. — И сколько вы мне за свое убийство хотите предложить?
— Большие деньги развращают. Пропадает желание работать и служить обществу. У вас слишком паршивое общество, чтобы ему служить. Но работать каждому человеку желательно. Поэтому, думаю, миллиона хватит.
— Евро! — вдруг произнесла внимательно следившая за разговором девушка.
Барон стал так хохотать, что за соседними столами на их маленькую компанию оглянулись. Он покачал головой, наконец, успокоился и подтвердил:
— Евро.
— Подумать надо, — буркнул Роман.
Де Грасси приблизился к нему и прошептал на ухо:
— Ты что, не видишь, какая девочка? Не замечаешь, как она пожирает тебя глазами? Думаешь, после года-двух ей по-прежнему будет достаточно одних заверений в любви до гроба? Ей нужен твой круглосуточный рабочий график и рассказы про социальное зло, которое тебе будет каждый день встречаться? Не дурачок ли ты?
Де Грасси выпрямился, Петрович посмотрел ему в глаза.
— Сначала убьем графа, потом я скажу.
— Сначала скажете, — произнес барон, — затем я пойду искать. И вообще, найму сейчас автомобиль с тонированными стеклами и уеду в Питер. Или в Архангельск. Или в Салехард. В Надым. Солнца мало, воздух — свежий. А ваше человечество пусть гибнет. Что, не заслужило?
