Роману на сон получилось отвести полтора часа. Но — закалка плюс дисциплина, и он вскакивает в семь тридцать, хоть и первые десять минут все было, как в тумане. Красавицу решил не трогать. Пусть спит. Вернется, разбудит, выпустит. А то получится только сон и наваждение, если он ее сегодня еще раз не увидит, если решит, что все это счастье ему приснилось. А сколько уже лет он не вставал с утренней эрекцией?
Кофе, еще раз кофе. Бр-р-р.
Побрился, но не посвежел. Ноги держат — уже хорошо. Оделся, подошел к Кристине, позвал ее тихо.
Она открыла глаза с выражением неудовольствия на лице, но увидела его, заулыбалась, потянулась кошкой.
— Доброе утро, мое чудо, — сказал он.
— Доброе утро, прекрасный принц.
— Уже король.
— Король — замечательно!
— Мне надо на работу. Я сдам отчеты и сразу вернусь. Подождешь меня?
— Мне, — и тут последовал замечательный зевок, — тоже надо на работу. Но я поеду к двум-трем — придумаю что-нибудь.
— Хочешь, я тебе бумажку напишу, как будто к себе вызывал?
— А так можно?
— Конечно, можно.
— Напиши, пожалуйста, я работаю всего месяц — и вдруг сразу прогуливать.
— Дождись меня, не сбеги.
— Но я же не вампир через окно выпрыгнуть…
Он наклонился, чтобы чмокнуть ее в щечку, Кристина обхватила ему шею двумя руками и облизала шею — еле вырвался. Моментально всего охватило возбуждение, но прошелся пешочком к станции метро, проветрился, спало.
Пока трясся в вагоне, думал, что объяснять в отделе? Да ничего. Улизнул маньяк, и все. Ловите сами.
Слепчук рвал и метал, товарищи смотрели косо. Похороны Леонида Фринзона назначили на пятницу. Дело к себе, что и понятно, забрало ГСУ СК. В его кабинете уже толкались смышленые мальчики, сверкая звездочками на погонах, требовали объяснений. Рассказал, что мог, написал, что попросили. Все, умыл руки. Да, на связи. Конечно, готов по первому зову. Да, все в папках. Да, вот файлы. Прощайте.
На выходе столкнулся с Женькой — она просверлила его взглядом, и все. Ничего не сказала. А что она скажет? Есть для такого случая только один вопрос: почему ты — живой, а он — нет? Ты старше, умнее, опытней? Так подскажи, а не бросай наугад вперед глупого мальчишку.
Легший на похмелье недосып разрывал голову на куски. Сегодня все кончится. Продержаться до вечера — и все, будут сведены счеты и с врагом, и с его, Роминой, совестью.
В метро немного укачало — не хватало еще заснуть. Он представил, как его, спящего, на конечной станции обшаривает мент-сержант в надежде поживиться тугим кошельком, находит «корку» и в ужасе уносит ноги, и улыбнулся. Рано спать. Еще есть дела.
Выйдя на «Проспекте Вернадского», купил цветы. Не важно, как отреагирует красавица, важно, что самому приятно.
Стараясь сильно не шуметь, вошел в квартиру — посчитал, что она еще спит. Но на кухне уже что-то шипело и скворчало. Заглянул — Кристина уже одета, напевает что-то в нос. Молодец!
— Я думал, ты еще спишь, — сказал Фролов, протягивая ей цветы.
— Ой, спасибо!.. Спишь? Нет, это не про меня! Я — хорошая девушка!
— Самая лучшая на свете.
— Еще раз спасибо! — чмокнула его в щеку и засмеялась. — Ты тоже ничего. Садись за стол, буду тебя кормить. Хотя приготовить было нелегко. Судя по твоему холодильнику, ты тоже одной кровью питаешься.
— Я тебя потом отвезу на работу, — сказал Роман, усаживаясь.
— Нет-нет, — запротестовала она, — сама доеду. Отсыпайся.
— Ну, да. Покой нам только снится.
Она тоже села за стол. Некоторое время жевали, не разговаривали.
— Чаю? — спросила красавица.
— Чаю, — ответил хозяин.
Помолчал, помолчал, не выдержал, спросил:
— Я тебя еще увижу?
Она подперла голову ладонями, внимательно посмотрела на него и сказала:
— Столько раз, сколько захочешь. Я всегда буду с тобой. Если только…
— Что «только»?
— У меня есть два пункта: измены и алкоголизм.
— Насчет первого не беспокойся. А вот алкоголизм…
— Да брось, — рассмеялась она. — Ты настоящих алкоголиков не видел!
Петрович вспомнил три трупа в квартире без мебели — все давно пропито — на Рябиновой улице в 1997 году, отравились смесью денатурата и метилового спирта, и сказал:
— Видел, и больше, чем нужно.
— Тогда будем считать, что тебе это не грозит, — она приподнялась и поцеловала его в губы.
Он сделал глоток горячего чаю и произнес:
— Мне кажется, что все это происходит не со мной.
— Мне тоже.
— Я имею в виду — зачем я тебе нужен.
— А я тебе?
— Ты — мечта каждого мужчины. Ты очень красивая.
— Но вредная. А ты — мужественный, сильный и смелый.
— Уточняю. Я — следователь. Маньяки, убийцы, наркоманы — все по моей части.
— У тебя к вечеру будет миллион евро. Можно про наркоманов забыть.
— Это так важно — миллион евро?
— Не сердись, я шучу. Я не меркантильная.
— Ну да. Между прочим, евро вместо долларов образовались благодаря тебе.
— Ну, я же не просто так пять лет бизнесу училась. Это просто бизнес. Удачно проведенные переговоры.
Роман допил чай. Выдернул из коробки салфетку, вытер губы, сказал:
— Нас ждет очень долгий путь. Надо еще будет друг к другу притереться.
— Тогда давай начнем прямо сейчас.
— Что?
— Притираться.
— То есть?
— Пойдем в кроватку да попритираемся друг к другу.
— Ты разве не спешишь?
— Еще полчаса есть.
— Пошли.
Взял ее за руку, а уже и сам весь пылает, и у нее ладошка горячая — горячая…
Как за ней захлопнулась дверь, не слышал — спал беспробудным сном. Но, конечно, не выспался — разбудил телефон. Посмотрел на дисплей — барон.
— Что, уже пора? — не здороваясь, произнес в трубку.
— Давно пора! В третий раз звоню!
— Куда отправляться?
— Малая Грузинская, подъедете, позвоните.
— Скоро буду.
Торопливо оделся, взгляд упал на лежавший на полу презерватив — давно в этой квартире под ногами не валялись использованные презервативы. Будем считать, что жизнь начинается заново.
Спать уже не хотелось. Охватывало возбужденное предвкушение опасности — так он всегда чувствовал себя перед задержанием. Меч — не меч, взял с собою на всякий случай и «ПМ», и запасные обоймы.
Потолкался в метро, сделал одну пересадку, и вот уже почти бежал вверх по Краснопресненской улице. Зоопарк — он ходил сюда с Катей. Блин! Сегодня же вторник! Хорош папаша, ничего не скажешь!
На ходу набрал бывшую супругу.
— Привет.
— Привет.
— Я, — кашлянул следователь, — не смогу сегодня приехать. Объясни ребенку сама, мне стыдно.
— Что я ей объясню? Что папины дела ему важнее собственной дочери?!
Эх, все не так, все не так…
— Леня погиб. Я сегодня буду брать убийцу.
Долгая, очень долгая пауза.
— Ладно, Ром, извини. Когда будешь?
— Завтра — двести процентов.
— Не обещай!
— Хорошо. Буду стараться завтра.
— Ладно. Я с ней поговорю. Давай.
— Пока.
Вот так. Была бы нормальным человеком чаще одного раза в год — можно было и не разводиться. Но нет. Все, что ни делается — к лучшему. Тогда бы не появилась Кристина. Он ухватится за нее руками и зубами. Ну и миллионом евро, конечно.
Зашагал по Грузинской, позвонил барону. Ба, да вот же он! Спрятал телефон обратно.
Де Грасси сверкал здоровьем, цвел на глазах. Роман подошел к нему, поздоровался.
— Что-то вы сегодня не похожи на себя вчерашнего! — не выдержал Петрович.
— А-а, — пренебрежительно махнул рукой де Грасси, — несколько литров крови да старое лекарство умножают силы в несколько раз! Как по-русски будет, «огурчик»? Знаете, — он взял Фролова за пуговицу пиджака, — я сегодня встретил рассвет! Это такое чудо! Восход был délicieux!..[4] Но вы не поймете, черствый, приземленный человек! Поэтому мою э… ликвидацию произведем поздно вечером — я еще хочу насладиться закатом.
— Как скажете. А что сейчас?
— А что сейчас? Четвертый этаж, пятнадцатая квартира. Вы — в дверь, я — в окно. Приступим?
— Приступим, — кивнул следователь, обогнул дом и, приподняв борт пиджака к лицу, закрываясь от возможной камеры, вошел в подъезд. Дверь в него оказалась открыта — ну и хорошо, не надо возиться с кодом. Поднялся на нужный этаж, припал к двери. Хорошая, прочная, сразу не откроешь.
Ждал, ждал… Почему так долго? Что он копается?
Вдруг из квартиры раздались звуки борьбы, падающих предметов, звон бьющегося стекла, возглас «Merde!».[5] И за этим — страшный, душераздирающий вопль. Роман стал звонить в дверь и барабанить в нее ногами — пусть враг знает, де Грасси не один!
Тут щелкнул замок, Петрович услышал:
— Быстрей!
Вскочил вовнутрь — черные шторы раздвинуты, по комнате кружится полуголый граф, вопит, в груди у него зияет дыра, а из раны прямо-таки хлещет на пол черная кровь.
