— Что, что происходит!? — закричал Роман. — Что делать?!
— А пока ничего, — ответил барон, явно наслаждаясь происходящим. — Пришлось его разбудить. Некрасиво как-то умертвить спящего. Но он почему-то не обрадовался. Надо же, такой vieux routier,[6] а меня прозевал. Нет, а как приготовился! — и де Грасси показал на сколоченный из грубых досок гроб, до половины наполненный какой-то коричневой, комками, пылью. — Спал, негодяй, в гробу, да еще привез с собой родную землю.
— Что делать?! — опять заорал Роман: враг продолжал вопить и кружиться.
— А ничего. Это агония. Я вырезал ему сердце. Но последнее слово за вами. Держите, — и протянул Петровичу меч.
Это было настоящее произведение искусства — удобная рукоятка, не дававший руке соскользнуть с нее набалдашник с впаянным в него драгоценным камнем, широкое короткое и, вероятно, очень острое лезвие с вязью непонятных письмен.
— И что с ним делать?
— Отсеките ему голову.
— Как??
— А вот так, — и барон показал. — Параллельно земле, от плеча. Вы же хотели?
Глядя на это визжащее чудовище, Роман не знал, хочет ли он этого по-прежнему. Одно дело отомстить человеку, осознающему свои действия, и другое — этому душевнобольному змею горынычу…
Но размахнулся — вжик! — даже сопротивления не почувствовал, лезвие меча как сквозь масло прошло, покатилась голова с плеч, ударилась о пол и отлетела в угол. Прямо на Фролова смотрели остекленевшие желтые глаза с овальными зрачками. Колени у тела подогнулись, и оно рухнуло на край гроба.
— Pardon, je suis confuse,[7] — сказал барон и отпихнул труп ногой в сторону.
Вдруг тело и голова стали на глазах рассыпаться, несколько секунд — и уже остались только две кучки праха.
— Бежим, — сказал де Грасси, забрал меч и вложил его в ножны за спиной.
Роман согласился — граф вопил так, что, наверное, уже все соседи трясущимися пальцами набрали «02».
Они выскочили на улицу, де Грасси порывался побежать, но Фролов взял его за рукав, остановил.
— Не надо. Идем тихо, спокойно, внимания не привлекаем.
Хорошо, что тела не осталось. Ну, покричал кто-то, опрокинул мебель. Да убежал. Никто даже не шелохнется — дело по факту обнаружения пустого гроба не заводят. А то смех был бы, конечно, если камера засняла его, выходящего из подъезда после убийства. А он, глупец, об этом и не подумал. А так бы пришили самосуд. Тьфу ты!
Дошли до Краснопресненской. Барон показал на стоявший у обочины «мерседес-купе»:
— Прокатимся?
— Да, надо бы отсюда поскорее скрыться.
Сели, тронулись.
— Я и не знал, — заметил де Грасси, — сколько у вас на дорогах автомобилей днем, надо было пойти пешком.
Затем он четко и лихо развернулся на стрелке.
— Ух ты! — не выдержал следователь.
— Мой водительский стаж — девяносто восемь лет.
— Впечатляет.
— Домой подбросить?
— Не утруждайтесь. Я думаю, у вас сегодня последний день, так что занимайтесь лучше собой.
Барон рассмеялся.
— Так вы ничего и не поняли. День — первый. Первый за шестьсот лет. А вот будущая ночь — да, будет последней.
— Грустно?
— Нисколько. Мне это нужно было сделать несколько сот лет тому назад. Ада боялся. Но я крещен католиком — а у нас есть чистилище. Вдруг за мои сегодняшние действия мне сделают послабления? Отправят, к примеру, не в девятый круг ада, а хотя бы во второй? На первый, знаете, я особо не рассчитываю.
— Как устроитесь, позвоните.
— Ха-ха! Шутник! Где вас высадить?
— У любой ближайшей станции метро. Через сто метров будет, кстати.
— Хорошо. Приезжайте ко мне после заката. И возьмите с собой Кристину.
— Исключено! — нахмурился Петрович. — Какого черта?
— Ради вас стараюсь! Совместные переживания сплачивают пары! У вас на всю жизнь останется память о приключении!
— От таких приключений инфаркт можно получить.
— А я серьезно. Тогда не получите миллион.
— Ну и катись ты со своим миллионом… Высади меня.
— Ладно, ладно, не горячитесь. Пусть сама решит. Позвоните ей и спросите.
— Нет.
— Вы ортодоксальный исламист? Запрещаете женщине самостоятельно принимать решения?
Роман вздохнул и полез за телефоном. Может быть, сумасшедший вампир прав?
Нажал кнопку вызова.
— Ромочка! — сразу заверещала девушка. — А я все ждала — когда ты позвонишь! Думала, уже забыл меня!
— Глупости. Слушай… Я тут рядом с нашим вчерашним собеседником… В общем, за твоих подруг мы отомстили. Все. Графа больше нет. Но наш новый товарищ просит, чтобы вечером ты была рядом, когда я его отправлю в последний путь…
— Не рядом, не рядом! — запротестовал барон. — Я ведь не изверг — подвергать милые глазки прелестной мадемуазель такому испытанию. Нет! Нет! Просто быть где-нибудь поблизости, чтобы ощущать свою причастность к происходящему! Вас это навеки свяжет, уверен.
— Я все слышала, — ответила Кристина. Роман почувствовал, как она, раздумывая, кусает губы — он уже отметил эту ее привычку. — А новых графов точно не будет?
— Откуда? — крикнул де Грасси. — Конечно, нет!
— Почему бы и не приехать…
— Ты этого точно хочешь? Я боюсь, барон передумает и еще, чего доброго, меня убьет в припадке ненависти к человечеству, а тут еще придется и тебя подвергнуть опасности.
Услышав о «ненависти к человечеству», барон состроил невинную рожицу.
— Ром, честно, — сказала девушка, — мне спокойней всего с тобою рядом. И не прими за бахвальство, я себе не прощу, если с тобой что-то случится, а буду знать, что могла этому помешать, но ничего не сделала.
Петрович зажал трубку ладонью и шепнул водителю:
— Прежде всего отдадите мне свой меч.
Тот кивнул и даже сделал жест рукой — мол, само собой.
— Спасибо, Кристин, — сказал он в телефон, — я тобою восхищен.
— Звони! — весело крикнула она и отключилась.
— Обожаю русский язык! — произнес де Грасси. — Как там — «огонь-баба»?
— Просто ветер в голове гуляет, недостаточно приключений.
— Я поражен! Вы говорите, как тщедушный старикашка! Да что может быть прекрасней благих порывов юности! Первой любви! — тут он понизил голос. — Ну, или второй первой любви. Или третьей. Скучный, педантичный представитель правоохранительных органов — что она в вас нашла?
— Я просто боюсь за нее. Поменяете свое поведение, или новые нинзя к вам в окно залезут — что тогда?
— Исключено. Если я почувствую их приближение, я вас сам выгоню. Мне, конечно, больше шестисот лет, но старческим маразмом я не страдаю.
— Надеюсь, — сказал на прощание следователь и вышел, хлопнув дверью.
— Стойте! — крикнул вампир, опустив стекло и протягивая квадратный листок зеленой бумаги. — Я вам адрес написал!
Петрович взял его и молча кивнул головой.
Перед тем как войти на станцию, он набрал номер Молодчанинова.
— Да, — ответил тот.
— Здравствуйте, Владимир Павлович.
— Здравствуй, майор.
— Убийца вашей дочери уже на пути в ад.
— Это точно? — Роман услышал нотки сдержанной радости.
— Более чем точно. Я это сделал сам.
— Как это… произошло?
— Как надо. Строго по расписанию.
— Тогда… За мной ведь должок, правильно? Мои люди с тобой свяжутся. Только чем ты подтвердишь свои слова?
— Слушайте, — рассердился Фролов, — я вам не наемный киллер фотографии своих жертв в качестве доказательств предоставлять! И не надо мне никаких денег, забудьте! Он моего друга вчера убил, так что это было мое собственное дело…
— Да, я знаю о вашей заварушке на Пресне.
— Вот и все.
— Все равно должок.
— Все равно не надо. Прощайте, — и сунул трубку в карман.
Болтаясь в вагоне поезда метро, думал о том, что пора начинать новую жизнь. Насмотрелся за свои годы на синюшные наркоманские рожи, наслушался криков начальников, исписал мелким почерком тысячи страниц уголовных дел — хватит. Сыт он по горло таким призванием — ловить убийц. Стыдно до сих пор такой вопрос себе задавать, но все-таки — что бы случилось, если бы они с Ленькой тогда в парке разделились наоборот — он вправо, Фринзон — влево? Кате бы сказали, что папа уехал в долгосрочную командировку туда, откуда нельзя позвонить. Прошел бы год, два, глядишь, и успокоилась. Вон, «папозаменитель» в трениках уже сидит на диване, забравшись на него с ногами, смотрит телепередачи.
К черту.
Дома принялся за уборку — хотел занять чем-нибудь руки, чтобы освободить от тяжелых мыслей голову. Так увлекся, что не заметил, как приблизился вечер.
Раздался звонок от Кристины.
— Привет!
— Салют.
— Я работу закончила, что мне делать?
— Приезжай ко мне.
— Хорошо, только мне еще надо забрать машину.
— Не надо. У тебя прямая ветка, шесть станций. Зачем кружиться, а потом в пробках стоять?
