– Не знал, что у тебя есть знакомые волшебники.
– Они не любят сознаваться в своих способностях, – пожала плечами Катя. – Будь я волшебником, то никому в этом не призналась.
– А почему я должен держаться от тебя подальше?
– Ну… он очень ревнивый и обидчивый, – уклончиво сказала Катя и нервно заерзала на стуле. Разговор приобретал опасный оборот, нужно было срочно уводить его подальше от ревнивого друга-фокусника со странными угрозами.
– Тогда пусть скажет мне это в лицо! – воскликнул Шурик и, взяв себя в руки, тихо добавил: – Я буду рядом, если только ты не захочешь, чтобы я держался от тебя подальше.
– Не делай из невинной шутки трагедию, – раздраженно сказала Катя и шмыгнула носом, как бы намекая, что болеющим нужно потакать и делать так, как они говорят.
– Я просто хотел у тебя спросить, чего хочешь ты.
– Выздороветь! – воскликнула она. Слово больно царапнуло горло.
– Я не о том вовсе. Ты разве не видишь, что с нами происходит?
– Мы сидим на кухне и спорим о пустяках. Все верно?
Шурик глубоко вздохнул. Она впервые видела, как он злится. У них что там, чемпионат по обидчивости?
– Не совсем подходящая атмосфера, чтобы выяснять отношения, – не выдержала Катя. Бессмысленно было мучить Шурика, изображая непонимание. – Мне нечего тебе ответить.
– Это и есть ответ!
Шурик вскочил со стула, случайно зацепив кружку рукой. Та опрокинулась и, скатившись по столешнице, со звоном разбилась об пол. Чайная лужа на столе, осколки на полу и капли недопитого чая, стекающие по скатерти, – картину этого апокалипсиса дополнял зардевшийся от стыда Шурик.
– Извини, давай я все уберу.
– Обеденное время уже заканчивается, иди, а то опоздаешь, – выпроваживая его из кухни, заявила Катя.
– Я куплю тебе новую кружку! – оправдывался Шурик, зашнуровывая ботинки.
– Не переживай. Мой друг-фокусник склеит кружку силой мысли. Будет как новенькая! – отшутилась Катя, чтобы разрядить атмосферу. – Спасибо за заботу. И вот, держи свой шарф. Дашке привет.
– Выздоравливай, – буркнул Шурик. На фоне его драматичного ухода это пожелание выглядело неуместно. Почти то же самое, как если бы сосед включил перфоратор ни свет ни заря и просверлил на потолке фразу: «С добрым утром!»
Шурик прощально махнул рукой и, не дожидаясь лифта, побежал по лестнице. Катя слушала его торопливые шаги, пока они совсем не стихли. Она закрыла дверь и отправилась убирать осколки.
Литры выпитого чая с лимоном и лекарства от простуды привели Катю в чувство к пятнице. И хотя болезненная бледность делала ее похожей на статую, выглядела она гораздо лучше, нежели в те дни, когда на нее свалилось все: температура, кашель, головная боль, ссора с Ником, разбитая чашка и обиженный Шурик. Ну и времечко!
Триумф репортажа быстро забылся, и на Катю уже никто восторженно не смотрел. Корректор, с которой она столкнулась у входа, сделала вид, что встретилась с пустым местом. Ах, как в старые добрые времена… Одна Дарья продолжала источать дружелюбие и поздравила вернувшуюся в строй коллегу имбирным печеньем. За дни одиночества в кабинете Дарья накопила огромный потенциал собеседницы, а потому говорила без умолку. Катя даже предположить не могла, что по этой болтовне можно скучать.
После работы она отправилась на вокзал, чтобы купить билет. На лестнице ей встретился Шурик, который буркнул неопределенное «привет-пока» и ускорил шаг. Катя остановилась на лестничном пролете, чтобы позволить беглецу скрыться. Прежняя неловкость вернулась в их общение, точно дружественные беседы и совместные прогулки были сном. Она вздохнула, услышав, как громко хлопнула дверь внизу, и спустилась по лестнице. Раньше казалось, что игнорировать людей не составляет особого труда. Это действительно просто, если ты безразличен к ним. Но стоит этим людям вторгнуться в твою жизнь, как равнодушие исчезает.
Укутавшись в теплый вязаный шарф, Катя зашагала по улице, пренебрегая общественным транспортом. За время болезни так надоело сидеть в четырех стенах, что загнать ее в душный и пыльный автобус не мог даже пронизывающий ветер. Деревья, воздев тощие ветви к посеревшему небу, беспокойно раскачивались от мощных порывов. Катя спрятала нос в складках шарфа и запустила руки в карманы, ища перчатки. Идея прогуляться до вокзальных касс уже не казалась такой хорошей.
Пятничным вечером вокзал был заполнен суетливыми людьми, стоящими в очередях, опаздывающими на автобусы или ожидающими своего рейса. Катя представила себе, что вся эта снующая толпа в панике уезжает из города, в который скоро должна прийти зима. Люди будто сбегали от холодов, толкаясь в очередях за билетами на юг.
Катя скромно расположилась в конце очереди и стала ждать своей возможности сбежать из промозглого города. Но она ехала на север, в те края, что зима уже успела облюбовать и наградить первым снегом.
Получив заветный билет, Катя долго разглядывала его, прислушиваясь к себе. Ей всегда было интересно, что она почувствует, когда решит вернуться в родной город: радость, печаль, отчаяние, смятение? Выбрать из этих чувств одно, отделив его от остальных, оказалось невозможным: они смешались в ее душе, как акварельные краски.
Катя спрятала билет в сумку, но проделать то же самое с унылыми воспоминаниями не получилось. Возвращаясь домой, ужиная неаппетитными макаронами, укладываясь в постель и даже засыпая, она думала о старом доме, отце и тех местах, что хранили ее детство.
Ей снились качели у дома и дерево с маленькими грушами, похожими на крупные бусины. Если раскачаться посильнее, можно было дотянуться рукой до самых спелых груш, растущих на макушке. Она взлетала все выше, старые качели скрипели все громче… Она стояла на деревянном сиденье, держась руками за перекладины, шершавые от облупившейся краски. Вдалеке виднелся чей-то неясный силуэт. Но в этом сне она была уверена, что видит Ника. Он шел к ней неспешно, пряча руки в карманах джинсов. Лицо его скрывал козырек кепки, смотрящейся на нем нелепо. Она окликнула его, но Ник даже не повернул головы на ее голос – просто прошел мимо. Она попыталась остановить качели и докричаться до уходящего прочь Ника.
Катя проснулась от собственного крика. Имя Ника в последний раз сорвалось с ее губ – и утонуло в тишине комнаты. Потребовалось несколько мгновений, чтобы осознать, что она уже не спит. Воображаемые качели сменились старым диваном со смятыми простынями. На подлокотнике сидела Белка, прижавши уши и уставившись на хозяйку. Очевидно, крик переполошил кошку. Катя шумно выдохнула, приходя в себя. Как раз вовремя затарахтел будильник, и она, оставив его попусту трезвонить, отправилась умываться. Холодная вода смыла остатки дурного сна. Катя взглянула в зеркало и поразилась своему испуганному отражению. Не успела она вернуться в родные края, как кошмары вновь стали ее тревожить.
Распад семьи сильно задел ее, одиннадцатилетнюю девочку, чья чувствительность делала трагедию из любой ситуации. Никто не знал, что каждая ночная ссора родителей обращалась в ее слезы и бессонницу; никто не замечал, что она пряталась в шкафу, когда отец повышал голос. Каждый выживал сам по себе. Катя молчала и терпела, но эмоции, которые она надежно прятала внутри, проявлялись в еженощных кошмарах. Ей не снились монстры или мрачные комнаты… Катю пугали не образы, не жуткие картинки, а чувства. Во сне она могла видеть качели или красочные страницы из детских книжек, но при этом испытывать неуемную тревогу, страх, отчаяние. Сегодняшний сон, в котором она пыталась спрыгнуть с качелей, чтобы догнать Ника, был слабым отголоском тех детских кошмаров. Странным образом давние ощущения вернулись, точно билет, купленный накануне, стал проводником в прошлое.
Действительно ли нужно поехать туда?
Она опустила голову, наблюдая, как вода из крана ускользает сквозь сифон раковины. Мучаясь сомнениями, Катя думала о том, чем закончится погоня за собственными иллюзиями. Принесет ли это успокоение? Удастся ли встретить Ника или он ускользнет от нее, как во сне? Катя знала одно – любая поездка лучше одиночества. Она почти убедила себя, что едет не ради Ника, а чтобы доставить подарок от баб Тани.
