стояли не просто чистыми, но еще и пустыми.
И вот в эту безнадежную борьбу вмешался профессор Грубов. Сложность задачи только подстегивала его. Он затворился в своей лаборатории и грыз физиологию, пока перед ним не забрезжил свет гениально простого решения.
Итак, не прошло и двух недель с начала его штудий, как я, его добровольный помощник, проглотил первую капсулу «Грубовского деуринизатора-дефекализатора», сокращенно ГДЕД. Небольшая по размеру, скользкая на ощупь и легкая, она скользнула в мой желудок и начала свой путь по извилистым путям организма к выходу. Вернее, к выходам.
Весь тот день профессор загружал в меня огромные количества разнообразных продуктов питания и напитков. Когда, наконец, его усилия возымели эффект, он мощной дланью остановил мое стремление к туалету.
— Не стоит, — мягко сказал он. — Уверяю, вам это не понадобится.
Я послушался его и остался на месте, однако желание у меня при этом совсем пропало. Непривычная обстановка закрепощает, так я и сказал профессору.
— Ничего, тем лучше, — сверкнув глазами сказал он. — Тем более полным будет испытание.
Мне не понравился блеск его глаз, однако делать было нечего — я давно уже понял, что ради науки профессор готов практически на все. Он продолжал потчевать меня едой и напитками, тяжесть в желудке росла, однако желание все не приходило. Наконец, после очередной тарелки тушеной капусты, запитой густым кефиром, я понял, что испытание близко.
— Можно… все же… — умоляюще промямлил я, косясь в сторону туалета.
— Это говорите не вы, мой друг, — задушевно похлопывая меня по животу, ответил профессор. — Это говорит ваша прямая кишка. А я не хочу и не буду разговаривать с нею. Я хочу разговаривать с вами — интеллигентным человеком, готовым ради науки преодолевать мелкие трудности!
Я попытался вырваться — вернее, если верить профессору, попыталась вырваться моя прямая кишка, но профессор держал ее, причем очень крепко.
Брюки, как известно, относятся к не очень большому числу предметов, в русском названии которых существует только множественное число. Этот факт объясняется тем, что они происходят от голландских broek — двух отдельных штанин, надевающихся по отдельности и завязываемых сверху веревочкой, в полном согласии с голландской морской модой петровских времен.
В результате моей потасовки с профессором мои брюки не выдержали начавшегося на полную мощность испытания и в непередаваемо короткое время превратились в голландские broek, распавшись по своему самому главному шву. От стыда я закрыл глаза, но, как ни странно, ничего не почувствовал — кроме совершенно обоснованного облегчения.
— Браво, дорогой друг, браво, — промурлыкал профессор. Я осмелился открыть глаза.
Вокруг меня валялись небольшие, идеально круглые шары — некоторые коричневого, некоторые желтого цвета. Я осторожно поерзал и еще один шарик поменьше отлетел в сторону.
— Что это, профессор? — слабым голосом спросил я.
— Это мой ГДЕД, собственной, так сказать, персоной, — профессор ласково погладил один из шаров. — можете потрогать.
ГДЕД на ощупь был теплым и гладким.
— Полный успех, — воодушевленно сказал профессор. — Ни грязи, ни запаха. Прочная пленка из поливинилгидрита, гарантия сохранности — две недели. Одной капсулы хватает примерно на триста восемьдесят килограммов отходов.
Я осторожно встал, broek висели на одном ремне. Профессор пригляделся к ним повнимательнее.
— Любопытная идея, — одобрительно сказал он. — Идеально для ГДЕДа, не правда ли?
Я мог с ним только согласиться.
Следующий месяц прошел во всесторонних испытаниях ГДЕДа. Профессор требовал скрупулезно документировать любое его применение, но некоторые его требования я проигнорировал — правда профессор считал, что за это отвечаю не я, а некоторые ретроградные органы моего тела. Пусть так, но все равно вести видеосъемку испытаний я не стал, ограничившись подробными письменными отчетами. И broek носил только дома.
В первое время я не знал с ГДЕДом особых хлопот — пока меня не прихватило в моей конторе и я, чтобы не привлекать излишнего внимания, отправился в туалет, где сделал все дела по старинке. Однако тут выяснилось, что порождаемые ГДЕДом шарики не хотят ни тонуть, ни смываться. Так как профессор, во избежание шпионажа конкурентов строго настрого запретил мне оставлять результаты работы ГДЕДа на виду, пришлось их вылавливать — что оказалось довольно сложной задачей, так как шарик был скользким. Отдельное неудобство было в том, что кабинку у нас маленькие и попытки вылавливания пришлось делать при открытой дверце, что вызвало несомненный интерес сослуживцев. Пришлось придумать историю о том, что вчера проглотил недавно вставленный золотой зуб.
К сожалению, не обошлось без казусов — ГДЕД обосновался не только в нужных выходах, а решил работать на всех доступных. Проявилось это в том, что через три недели, слегка простыв я, вместо кашля и чихания начал плеваться этими дурацкими шариками, на этот раз — мутно-белого и зеленоватого цвета, а заполучив насморк был вынужден вместо носового платка использовать пылесос. Через месяц ГДЕД добрался до потовых желез и это уже вызвало проблемы: пленка была прочной, отрывалась только по достижению заданного минимального объема, а до того висела и наливалась, как виноград — обнаружилось это в бане и принесло мне некоторые неудобства, а также совершенно излишнее внимание окружающих.
Но, несмотря на эти мелкие шероховатости проект был доведен до конца и сдан счастливому заказчику, что принесло профессору Грубову достаточные средства для того, чтобы расплатиться с долгами и начать новые, еще более удивительные исследования.
Глава 9. Преобразование природы
Профессор Грубов сменил область деятельности.
Конечно же, не по своей воле, а интригами своего врага, профессора Левандовского. Случилось это после того, как Левандовский назвал одно из последних изобретений Грубова — Многоствольный Карабин с Криволинейной Траекторией Стрельбы (МноКаКриТраСтр) граблями. В принципе, он и впрямь был похожи на грабли — а как еще можно реализовать стрельбу за угол из десятка стволов? Ехидный критик не учел того, что макет МноКаКриТраСтра был действующим, хотя и мелкокалиберным. Итогом обсуждения на научно-техническом совете был тот факт, что Грубов загнал Левандовского на крышу главного корпуса, попутно начинив его парой сотен очень мелких пуль. После чего ему пришлось уволиться по собственному желанию, хотя, конечно, никакого желания увольняться у профессора не было. Он по этому поводу очень сильно возмущался — даже написал в заявлении, что увольняется по собственному желанию профессора Левандовского, присовокупив пару ярких эпитетов в его адрес. Скандал заминали на уровне ректора, который, от греха подальше, предложил Грубову возглавить лабораторию на кафедре генетики. Профессор отказался, и тогда наш хитроумный руководитель со вздохом сказал, что придется назначить на этот пост Левандовского — так вопрос был улажен.
Некоторое время профессор пребывал в депрессии.
