— Есть! — радостно крикнул Лу, когда парус был поднят и Алан с Робертом установили его против ветра. Они пошли очень быстро, и Лу подставлял лицо ветру и хохотал от счастья. Когда спинакер надулся от ветра, как ветровой конус, и с ветром на парусах они полетели к следующему бую, Квентин позволил себе оглянуться и бросить взгляд на корму, полюбовавшись захватывающим зрелищем: яхт двадцать пять, надув паруса, мчались по волнам, силясь их догнать. Неплохо. Он переглянулся с Лу, и они обменялись улыбками. Ни тот ни другой не сказали ни слова. В словах они не нуждались. И без слов все было понятно.
После получасового стояния в очереди Лу с семейством наконец попали на каток.
— Вы давайте веселитесь, — сказал Лу, хлопая руками и притопывая от холода, — а я — в кофейню и буду смотреть, как вы катаетесь.
— А я-то рассчитывала, что и ты встанешь на коньки, — рассмеялась Рут.
— Нет. — Он поморщился. — Вот уж полчаса, к я гляжу на пожилых людей на льду, некоторые из них даже постарше меня, и должен сказать, что вид у них дурацкий. Что, если меня увидит какой-нибудь знакомый? Нет, спасибо, лучше уж я здесь побуду. А потом, они новые и только что из чистки. — Последнее относилось к брюкам.
— Ладно, — решительно сказала Рут, — тогда, будь любезен, присмотри за Пудом, пока мы с Люси будем кататься.
— Пойдем-ка, Люси! — Он поспешно взял за руку дочь. — Пойдем, возьмем коньки. — И подмигнув смеющейся Рут, он отправился за коньками.
На пути к выдаче он сумел опередить Самодовольного Папашу, ведшего теперь за собой, как крысолов с дудочкой, целую толпу детей. Он молча торжествовал победу, пробившись к конькам первым. Лед был совсем рядом, и в Лу взыграл мальчишка.
— Размер? — спросил мужчина за стойкой.
— Десятый, пожалуйста, — ответил Лу и опустил взгляд вниз, на Люси, ожидая, что она сама скажет свой размер. Но большие карие глаза глядели на него непонимающе.
— Скажи дяде свой размер, милая, — проговорил Лу, чувствуя, как самодовольный папаша дышит ему в затылок.
— Я не знаю, папа, — почти шепотом ответила Люси.
— Тебе ведь четыре года, да?
— Пять. — Она нахмурилась.
— Ей пять лет, — сказал Лу, обращаясь к мужчине. — Какой размер обычно бывает у пятилетних?
— Смотря какой ребенок.
Вздохнув, Лу вытащил свой «Блэкбери», но очереди, однако, не уступил. Стоявший за ним с кенгурятником на животе Самодовольный Папаша сказал поверх его головы:
— Две пары четвертого размера, одна третьего и одиннадцатый, пожалуйста.
В ожидании ответа на «Блэкбери» Лу таращил глаза и гримасничал, изображая Самодовольного Папашу. Люси, посмеиваясь, тоже стала гримасничать.
— Алло?
— Какой размер у Люси? Рут засмеялась.
— Двадцать шесть.
— Ладно. Спасибо. — Он дал отбой.
Выйдя на лед, Лу сразу же ухватился за бортик. Взяв за руку Люси, он повел ее по льду. Рут стояла с Пудом, который брыкался и, возбужденно прыгая в коляске, тыкал пальцем вокруг.
— Погоди, милая. — И голос, и ноги в щиколотках у него дрожали. — Лед — штука опасная, надо двигаться осторожно. Держись-ка лучше за бортик, ладно?
Люси взялась одной рукой за бортик и медленно заковыляла по льду, пока Лу балансировал на тонких лезвиях.
Потом Люси попробовала двигаться быстрее.
— Осторожно, лапочка, — дрожащим голосом сказал Лу, с опаской глядя на холодный твердый лед, — страшно было вообразить, чем может обернуться падение на этот лед. Он даже и вспомнить не мог, когда падал в последний раз — должно быть, в детстве, ведь падения — это неизбежный спутник детства.
Расстояние между ним и Люси все росло.
— Не отставай от нее, Лу! — крикнула Рут, находившаяся по другую сторону бортика. Она шла там с ним вровень, и он различал в ее голосе усмешку.
— Тебе, кажется, это доставляет удовольствие. — Он даже глаз на нее не поднимал, настолько поглощен был своими стараниями устоять на ногах.
— Конечно.
Оттолкнувшись левой ногой движением, которое вышло более размашистым, чем он намеревался, он чуть не рухнул на лед. Чувствуя себя каким-то Бемби, делающим первые шаги, он заковылял вперед, вихляясь и беспорядочно дергаясь всем телом, как муха, попавшая в липкий джем. Совсем близко от него раздавался теперь уже отчетливый смех Рут. Но он все-таки продвигался вперед. Оторвав наконец взгляд ото льда, он не сводил его с Люси: еле видимая теперь в своем красном пальто, она была уже на середине катка.
Самодовольный Папаша промчался мимо него, мерно взмахивая руками — эдакий бобслеист на соревнованиях. В своем стремительном скольжении он чуть не сбил Лу с ног. Следом за отцом катили его детишки. Они держались за руки и — не почудилось ли это Лу? — пели. Да, пели! Осторожно оторвавшись от бортика, он выпрямился, стараясь сохранить равновесие. Затем очень постепенно сделал скользящий шаг вперед и чуть не упал навзничь, спина его выгнулась, и еще секунда — и он оказался бы в позе краба, но он удержался на ногах.
— Привет, папа! — крикнула Люси. Она проехала мимо, завершая первый круг.
Лу отъехал от бортика и от неуклюжих новичков, ковылявших рядом; он вознамерился сравняться с Самодовольным Папашей и победить его, катавшегося как заправский спортсмен.
Теперь и Лу находился почти на середине. Приободрившись и почувствовав себя увереннее, он двинулся дальше, стараясь помогать себе руками, как это делали другие. Он набирал скорость. Обходя детей и увертываясь от стариков, он скользил по льду, согнувшись в три погибели и размахивая руками, больше похожий на хоккеиста, чем на грациозного конькобежца. То и дело он натыкался на детей, сбивая с ног некоторых из них. Какой-то ребенок даже заплакал. Он врезался в катавшуюся взявшись за руки парочку. Занятый тем, чтоб не упасть, он не имел даже времени извиняться. Он проехал мимо Люси, но остановиться не смог, он катил все быстрее и быстрее, нарезая круги. Свет фонариков на деревьях расплывался перед глазами. Звуки и фигуры катающихся сливались, кружа вокруг. Как будто крутишься на карусели. Он улыбался, с каждым кругом напряжение ослабевало. Он миновал Самодовольного Папашу, промчался мимо Рут, окликнувшей его и щелкнувшей снимок. Остановиться он не мог. Он и не хотел останавливаться, не зная, как это сделать. Он радовался ветру, ерошившему его волосы, городским огням вокруг, свежему морозному воздуху, небу и звездам, зажигавшимся на нем с наступлением вечера и темноты, сгустившейся в этот ранний час. Он чувствовал свободу и был полон жизни, что не случалось с ним уже давно. Он кружил еще и еще.
«Александра» и ее экипаж в третий, и последний, раз переменили курс. За последний час скорость и согласованность их действий увеличились, и Лу справлялся со всем, что вызывало заминки ранее.
Они подходили к последнему бую, и надо было еще раз опустить спинакер.
Лу проверил концы. Джеф поднял парус, Лу привел его в бейдевинд, а Люк снял его с крюйсов. Роберт изготовился принять свободный конец грота-шкота, чтобы им можно было тащить спинакер. Как только он занял свое место, работа закипела. Джеф отпустил фал и помог стащить вниз спинакер. Джой отпустил ванту, чтобы спинакер мог болтаться, как флаг, за бортом судна. Когда спинакер был втянут на яхту, Люк установил парус к ветру, меняя курс, Джой сделал то же самое с миттель-шпангоутом, Джеф спустил мачту, и Лу уложил ее.
Со спущенным напоследок спинакером и приближаясь к линии финиша, они радировали дежурному на полосе частот 37 и стали ждать результата. Они были не первыми, но радовались и тому, как все вышло. На финише Лу взглянул на Квентина, и они обменялись улыбками. Ни тот ни другой не сказали ни слова. В словах они не нуждались. И без слов все было понятно.
Лежа на спине посреди катка и глядя на проносящихся мимо него людей, Лу хватался руками за ноющую грудь, стараясь унять смех, и не мог. С ним случилось то, чего он всю жизнь так боялся, — он упал самым трагическим и самым смешным образом. Он валялся посреди катка, и Люси, тоже смеясь, тянула его за руку, пытаясь поднять. Они скользили с ней по кругу, когда Лу в припадке самонадеянности споткнулся и упал на спину. К счастью, он ничего себе не сломал, пострадала лишь его гордость, но даже это не слишком его опечалило.
