Илья помолчал, прожевывая еду. Промокнул рот салфеткой и ответил:
— Я свяжусь с юристом. Зачем искать правду там, где нужно обращаться к праву?
— Для меня это одно и то же, — ей не нравилось, как натянуто и фальшиво звучат её фразы, хотелось теплого разговора, а получалось опять непонятно что. Видимо ни собеседник, ни холодная камерность его дома не располагали к теплу. — Право имеет силу только тогда, когда в нем есть правда. В правде — сила.
В низко висящей над столом люстре отражалось солнце, но и оно не давало тепла.
— Правда разная, а закон один. У тебя — своя правда, у меня — своя. Чья же правдивей? — пожал плечами Илья.
— Правда — она и есть правда, — возразила Аня, чувствуя, что начинает злиться. — Ты или живешь в соответствии со своим моральным компасом по правде, или живешь, как попало — категорический императив, если хочешь.
— Кек, ты красишь мир в черно-белое, и все о морали своей печешься. Не боишься надорваться?
— То, что ты говоришь — неправильно, Илья!
Все аргументы разбежались от переполняющих её эмоций. Все тезисы, легко разбивающие суждения Ильи, настырно лежали глубоко внутри, и только когда спор закончится, и эмоции улягутся, аргументы всплывут и будут мучить невысказанной правдой.
— Детка, теория разумного эгоизма уже давно правит бал, и все мы знаем, что даже альтруизм — эгоистичен. Признай это, и жить будет рили проще.
— Знаешь, ты… Ты просто пузырь! Дуешься, а внутри — пусто!
Повисла тишина. Ане было обидно и еще что-то. Это было отчаяние. Она не найдет в нем тепла. Оно может и есть, но не для неё. И чем больше она к нему привязывается, тем больнее ей будет потом.
Она встала. Он кинул ей вслед монотонно и до гадства уверено, будто она никуда не сможет деться и обязана подчиниться, будто он уже купил её.
— В 18:30 жду тебя внизу в нормальном виде.
Аня поднялась в комнату. Внутри все рвалось. У неё больше не было сил оставаться здесь, в этом чужом холодном доме с этим чужим человеком. Это место ее доканывало. Ей показалось, что ночью у нее получилось пробиться к нему, оказалось — показалось. Она должна уйти. Куда угодно, но подальше отсюда. Лучше быть одной, чем быть одной с кем-то.
Осмотрелась вокруг. Здесь не было ничего, что принадлежало бы ей. Разве что коробка, подаренная ей Егорушкой. Она схватила её и сумку, где лежали все документы, которые она, бегая по очередям, пыталась восстановить всю прошлую неделю.
— Далеко собралась? — от неожиданности Аня вздрогнула.
На пороге прислонившись к косяку, стоял Илья.
— Решила пожить у знакомой, пока не найду себе жилье, — стараясь, чтобы голос звучал как можно более твердо, ответила она, шумно застегивая сумку.
— У тебя разве еще кто-то остался? — настороженно сузил глаза Илья.
— Я… — Аня облизала пересохшие губы. — Илья, я не могу так… Мне тяжело…Зачем я тебе?
— Какая разница? Камон, тебе некуда идти!
— Зачем ты притащил меня сюда? Что ты от меня хочешь?!
— Тебе что-то не нравится? Я к тебе не лезу… Или тебе не хватает побоев и жестокого обращения? Покупаю тебе шмот, хочу вывести в люди. Но ты отвергаешь мою помощь! Залезла в эту уродливую одежду! Не берешь деньги, что я оставляю!
— Зачем тебе все это нужно? Зачем тебе я?! — настойчиво допытывалась Аня.
Она поняла, что он не хочет отвечать, что переводит стрелки, но ей нужен был ответ.
— Да ладно, любая тёлка на твоем месте писала бы от радости кипятком! Чего тебе не хватает? Может, ты, как любая целка, — он подошел к ней вплотную и прошипел, — хочешь, чтобы тебя трахнули? А я зря развожу с тобой сантименты.
Она сглотнула и сделала шаг назад.
— Мне от тебя ничего не надо, — прошептала она. — А ты, ты так и не ответил в честь чего ты такой добренький со мной?
— Какая разница! — зарычал он.
Никогда она не видела его таким раздражённым. Впервые за маской равнодушия, проявилось что-то настоящее, пусть и страшное, но искреннее. И она не могла так просто оставить эту ниточку.
— Для меня есть разница! Я хочу знать — зачем?! — потребовала она.
Илья вздрогнул, проглотил комок и выдохнул:
— Раньше я точно знал — зачем, а теперь — запутался.
Он сжал голову руками и стал, раскачиваясь, ходить по комнате.
— Илья? — испуганно прошептала Аня.
— Не знаю зачем! Это не логично, ты не вписываешься в мои планы… — повторял он, уставившись в одну точку. — Аня, уходи!
Аня не двинулась с места: всё это выглядело до боли знакомо. Она пару раз видела такое на работе.
Лицо Ильи скривилось. Он закричал. Этот крик, услышав однажды, не спутаешь ни с каким другим криком. Крик был ей хорошо знаком.
Илья упал, потеряв сознание, забился в эпилептическом припадке.
Аня постаралась дышать ровно и не паниковать. Оглядела комнату.
На кровати валялось полотенце. Она схватила его. Свернула валиком. Подбежала к бьющемуся в конвульсиях Илье. Повернула голову немного вбок. Надавила на подбородок, разжимая стиснутые намертво зубы. Засунула полотенце между зубов. Села рядом на пол. Положила его голову себе на колени. Стала гладить по волосам.
— Тише, Илья, тиш-ш-е, — бормотала она. — Всё хорош-ш-о.
Аня смотрела на часы: минута… три…
Приступ длился слишком долго.
Наконец, подергивания стали затихать.
Он пришел в себя.
— Теперь ты точно уйдешь, — голос был слабый.
Илья попытался встать.
— Не торопись, Илья, — ласково удержала она его. — Нет. Теперь я точно останусь.
***
После приступа Аня решила все-таки пойти с Ильей. Но и не подумала делать так, как он ей велел. В 18:35 она вышла к нему в своей повседневной одежде.
Илья стиснул зубы, недовольно процедил.
— Shit.
Клуб Ильи назывался по-дурацки: «Дети Хаоса». Аня никогда прежде в клубах не бывала и сразу пожалела о своем решении пойти.
Друзья Ильи естественно прибыли при всех понтах. Их одежда не то чтобы отличалась изысканностью или утонченностью, наоборот, девушки и парни пришли в кроссовках и в полуспортивных вещах, но с бирками и лейблами, которые позволяли идентифицировать «своих». Аня отсутствием всех этих атрибутов богатства и значимости сразу же противопоставила себя присутствующим.
Разговоры пошли о том, кто какое шмотье купил в Милане и какие тренды будут модными в следующем сезоне. Громкие смешки, грубые шуточки.
Собралось человек тридцать. Стало шумно. Музыка играла фоном.
Среди остальных знакомых Ильи сразу выделилась яркая девушка с блондинисто-розовыми волосами. Точнее, Аня заметила ее платье, сшитое, словно из старых футболок полуспортивного кроя. Она бы может и не обратила на него внимания, если бы не перевернутый символ анархии на спине. Аня знала этот символ, потому что Матфей увлекался анархическими идеями.
Парни и девушки сидели в приглушенном розовато-сиреневом свете. На мягких диванах и креслах, расставленных широким кругом. Курили кальяны.
Разговоры, смешки мешались с музыкой и дымом.
Илья застыл на диване, прикрыв глаза и небрежно сложив ноги на столик. Рядом, прижавшись к нему, сидела та самая девушка, которую Аня заметила из-за платья.
Девушку звали Лика. Она была очень красива: каре и идеально правильные черты лица, большие глаза, маленький носик и пухлые губы, на запястье — тату лисы. Она будто выпала из другого, параллельного Аниному, мира.
Аня продолжала разглядывать ее платье: вверху, задом наперед надпись: «INTERЛОГ», чуть ниже нарисованы перевернутые раскрытые ножницы, ручки которых держат «vetements», а лезвия режут «interлог». Внизу все это зеркально повторялось.
Лика, в отличие от напряженной, притаившейся от всех в уголке Ани, была уверена в себе и полностью расслаблена. Она сидела на диване, прижав к груди ноги, и пухлыми губами выводила красивым грудным голосом пухлые фразы. Она говорила их как нечто весомое, ее голос завораживал, и Аня не сразу поняла всю их пустоту.
— Принципиально хожу в мужские туалеты, — Лика затянулась кальяном и выдохнула кольцо дыма, округлив рот буквой «О», от чего стала похожа на американскую девушку с плакатов в стиле pin-up. — Я за гендерно-нейтральные туалеты.
