Я надеялся, что на моем лице не отразилось всего смущения, которое я ощутил при словах «прочитал в Интернете». Я открыл было рот, намереваясь сказать что-то, но так и не нашел нужных слов. От этого, должно быть, я выглядел ужасно глупо. Мой план, похоже, не срабатывал. Всего лишь за пару минут разговора Фламини доказала свое неоспоримое моральное превосходство и поставила меня в положение провинившегося школьника, который смущенно выслушивает справедливые упреки. Такие трюки по силу только адвокатам.
— Так вот, ты задал прямой вопрос. И я на него отвечу. Я — не какая-нибудь безрассудная авантюристка. Для моих клиентов, от которых отвернулось все общество, я — последняя надежда, которая стоит между ними и тюрьмой. И это требует от меня огромного здравомыслия и ответственности. Я живу в реальном мире, и хорошо понимаю его законы — не только писаные, но и неписаные. Тебе наверняка известно, в какой семье я выросла. Мой папа воспитал во мне хорошее чутье насчёт того, когда можно бросаться в бой, а когда благоразумнее отступить. Если бы не это чутье, я бы не просуществовала так долго на правозащитном поприще в условиях авторитарного режима.
Я поднял на нее изумленный взгляд.
— Что такого? — как ни в чем не бывало, пожала плечами она. — «Авторитаризм» — обыкновенное слово. И оно отлично характеризует политический режим Содружества наций. После того как это открыто сказал второй по популярности политик с экранов телевизора, за такое уже никого не сажают в тюрьму.
«За такое не сажают в тюрьму, если ты — дочь сенатора и оперной певицы, детка», — подумал я скептически, но смолчал и позволил ей продолжать.
— Ты, кажется, собиралась прямо ответить на вопрос, — напомнил я.
— Так вот, выслушав рассказ Питера и Фи, в котором они весьма туманно обрисовали свои планы публично раскрыть информацию о неких преступлениях, которые им якобы известны, я посоветовала им быть очень осторожными. В истории, о которой они говорили, могли быть замешаны интересы весьма влиятельных людей. Питер, связанный обязательствами по хранению секретной информации, был крайне уязвимой целью. Особенно в симбиозе с Фи, беспорядочное диссидентство которой давно сделало ее объектом пристального внимания спецслужб. Я выразила им свою готовность защищать их в случае каких-либо неприятностей, как и надлежит адвокату. И мы подписали договор о правовой помощи на случай, если это понадобится. Но я также посоветовала не спешить и вначале все хорошенько продумать.
— Похоже, что они не больно-то прислушивались к твоим советам, — съязвил я.
— Как и к твоим, — не осталась она в долгу.
— Я — не их адвокат.
— То, что я его их адвокат, не обязывает их следовать моим советам. Кроме того, я уже сказала тебе, что я не знала многих шокирующих подробностей их затеи. И сейчас еще многого не знаю. Я ни за что не могла предположить, что их затея повлечет за собой такие последствия!
— Ты все еще настаиваешь на том, что Питера каким-то образом кто-то подставил, чтобы не дать им с Фи реализовать свой план? — спросил я прямо, посмотрев ей в глаза.
— Ты не можешь верить, что это было совпадением, Димитрис! — хмыкнула она саркастически.
— И как, по-твоему, они все это устроили?
— Понятия не имею. Накачали наркотиками, ввели в состояние гипноза, вынудили шантажом или угрозами. Кто знает? Извини, но, думаю, что ты лучше меня разбираешься в подобных вещах.
От такого прямого намека на мою работу в ЧВК я поморщился.
— Я был солдатом, а не киллером! И ты еще будешь говорить мне, что я набрался стереотипов из Интернета?
— Ладно. Будем считать, что счет по стереотипам — 1:1, — не сильно смутившись, признала Фламини.
— Хорошо. Пусть так. Но если ты не была сторонницей их затеи — зачем тогда бросилась в их защиту?
— А ты зачем давал показания в пользу Питера? — ответила она риторическим вопросом. — Для меня все просто. Правила адвокатской этики не позволяют бездействовать, когда клиент, пусть и покойный, обвиняется в совершении преступления при столь сомнительных обстоятельствах. Кроме того, дело пестрит «темными пятнами», а следствие с самого начало велось с грубейшими нарушениями. Когда за дело берется Паттерсон, иначе и не бывает. Разве я смогла бы назваться правозащитником после того, как молчаливо прошла мимо такого?
Мне оставалось лишь кивнуть, признавая, что в ее словах есть логика. Некоторое время я молчал. Я размышлял о том, что при общении «на короткой ноге» Лаура оказалась совсем не такой, как я думал. Я полагал, что за ее внешней профессиональной напористостью скрываются не самые благородные мотивы: либо легкомысленная увлеченность щекочущей нервы игрой, свойственная разбалованному ребенку именитых родителей, твердо убежденному в своей неприкосновенности; либо циничный расчет хладнокровного дельца, целеустремленно идущего к своим корыстным целям. Однако все, что она говорила сей час, за стаканом содовой, звучало не только искренне, но и вполне разумно и взвешенно.
Я и сам не заметил, как барьер отчужденности, который я сам возвел между нами, начал понемногу таять. «Не давай одурачить себя! Будь с ней начеку!» — предостерегающе забил в глубинах моего сознания тревожный набат. Но на этот раз я не прислушался к его звукам. Несмотря на множество болезненных уроков, у меня в душе все еще жило неистребимое желание верить людям. Я по-прежнему готов был верить им, если так подсказывала мне моя интуиция. И в этом случае, вопреки всему моему изначальному скепсису, интуиция была на стороне Лаура Фламини.
— Ну что? Я ответила на все твои вопросы? — почувствовав, должно быть, слабину, дерзко спросила адвокат, подняв свои тоненькие черные брови.
Я вздохнул и нехотя сделал неопределенное движение, похожее на кивок.
— Я не слишком сильно доверяю людям, — проворчал я, не глядя на нее. — Здесь нет ничего личного.
— С моей стороны наивно было бы ожидать, что человек с твоим прошлым, Димитрис, вдруг станет доверять незнакомке. Мне будет вполне достаточно того, чтобы ты не вешал на меня ярлыков из-за найденной в Сети грязи. И не доверял мне ровно в той же степени, что и всем остальным.
Я невольно усмехнулся, признав, что такая откровенность подкупает.
— Можешь считать, что ты этого добилась, — буркнул я, и, бросив на нее мимолетный взгляд, увидел, что по ее красивому лицу тоже пробежала улыбка.
Некоторое время мы молчали.
— Ты сказала — «человек с моим прошлым». Ты что-то об этом знаешь? — наконец спросил я.
Фламини улыбнулась и слегка смущенным движением провела пальцем по ободку стакана.
— Я всегда собираю из открытых источников общую информацию о людях, которые фигурируют в моих делах. А ты был важным свидетелем по делу Коллинза. В твоем же случае… признаться, я слегка вышла за рамки чистого профессионализма и… зачиталась. Со мной нечасто такое бывает. У тебя захватывающая и непростая судьба, Димитрис.
Я едва удержался при этих словах, чтобы не выразить удивление. Сложно было поверить, что в жизни случаются такие совпадения. Ведь я, впервые услышав о Фламини, по странной мимолетной прихоти тоже подробно изучил ее биографию!
— Сложно представить себе, каково это: покинуть родной дом и потерять родных, когда тебе всего пятнадцать; внезапно переместиться из знакомой обстановки в чужой мегаполис в десятках тысяч миль от дома; попасть в закрытый интернат со столь строгими порядками. Но все это тебя не сломило. Даже наоборот — закалило. Легендарное олимпийское золото, эта твоя смелая речь на Олимпиаде, блестящая учеба в полицейской академии, успешное продвижение по службе в полиции — это впечатляет.
— Все это давно в прошлом, — буркнул я.
— Я, признаться, не знаю, как ты попал в частную военную компанию. В этой части твоей биографии стоит большое белое пятно. Но Питер и Фи кое-что рассказали мне и об этом этапе твоей жизни.
— Гунвей давно интересуется этим этапом моей жизни, — вспомнив «Высоту 4012», иронично хмыкнул я.
