Долгих десять минут, которые показались мне часом, я бродил по плохо освещенным подземельям, в которых мне не мог помочь никакой навигатор, пытаясь как-то ориентироваться по стенам, изгаженным граффити и черными пятнами от окурков. За это время я так и не встретил ни одного человека, кроме пары грязных бродяг, которые лежали у стен — то ли спящие, то ли мертвые. Низшие слои населения Нового Бомбея, обретавшиеся прежде в этих норах, в последние годы перебрались поближе к солнцу после того, как их более благополучные собратья переехали жить в более благополучные районы. Катакомбы стали почти необитаемыми. И от того сделались еще более мрачными.
Я уже практически признался себе в том, что заблудился, и собирался уже развернуться, когда лабиринт наконец вывел меня к просторному круглому вентиляционному колодцу. Здесь царил жуткий сквозняк, завывания которого распространялись дальше по тоннелям. Футах в тридцати сверху сквозь металлическую решетку и лопасти крутящегося вентилятора пробивался солнечный свет. Свет узким столбом падал на пол, образуя на нем светлый круг и оставляя внешние контуры помещения в полумраке.
Я угрюмо покосился на большой красный знак ® на стене колодца, который был здесь особенно символичен. Затем мой взгляд остановился на силуэте, который стоял спиной ко мне в противоположном конце помещения, у еще одного выхода из подземного лабиринта.
— С каждым разом конспирация все серьезней, — заметил я, обращаясь к силуэту.
— Даже серьезнее, чем ты думаешь, — повернувшись ко мне, ответила Клаудия.
В этом году ей исполнилось пятьдесят. Годы прибавили ей несколько морщин и складок, а также седых волосков, и Клаудия не прибегала к женским хитростям, чтобы скрыть их. Наверное, именно из-за этого она смотрелась гармонично и естественно. Ее и сейчас можно было назвать красивой — красотой зрелой женщины, которая не стыдится своего возраста и на которой года оставили след лишь в той степени, в какой этого было никак не избежать. На ней было длинное платье свободного кроя, скромно скрадывающее очертания фигуры, хотя я не сомневался, что она все еще была в отличной форме.
— Давно не видела тебя, — молвила она, рассматривая меня с теплым, слегка грустным выражением лица.
— Думаю, я с тех пор не слишком изменился, — попробовал пошутить я.
— Ты выглядишь усталым и разбитым, Димитрис. Словно стал старше еще на пару лет. Переживания этих недель не прошли для тебя бесследно.
Я согласно кивнул, не став спорить со столь очевидным фактом.
— Мне очень жаль, — сочувственно произнесла Клаудия. — У меня не было возможности принести тебе мои соболезнования из-за гибели твоего друга. Это страшно и невыносимо печально, когда из жизни уходят молодые люди, полные жизни и энергии.
— Да, это так.
Клаудия выдержала задумчивую паузу.
— Я не была уверена, увижу ли тебя снова. Я долго колебалась, могу ли я вообще устроить встречу при нынешних обстоятельствах.
— Я тоже сомневался, хорошая ли это идея.
— Ты очень дорог мне. Ты сам это знаешь. Но, чем дальше мы уходим по тем дорогам, которые мы выбрали, тем сложнее нам поддерживать общение. Боюсь, что эта наша с тобой встреча может стать последней на очень долгое время. Если ты намерен продолжать ту жизнь, которой сейчас живешь, то общение со мной сопряжено для тебя со слишком большими рисками. Так же точно обстоит дело и с моей стороны. Общаясь с тобой, я подвергаю опасности себя и других людей.
— Я понимаю это, Клаудия. Я и сам хотел сказать тебе о том же самом.
— Что ж, — она доброжелательно улыбнулась. — Тем больше у нас причин обсудить все, что раньше не успели. Но прежде позволь представить тебе одного человека.
Мои брови недоуменно и слегка тревожно поползли вверх. Ни о чем таком речи не было.
— Прости. Я взяла на себя смелость пригласить кое-кого на нашу встречу, не согласовывая с тобой.
Я нахмурился, однако спорить в этой ситуации было бесполезно. Клаудия сделала едва заметное призывное движение головой, и из мрака катакомб за ее спиной появился стройный тонкий силуэт в просторной юбке, тунике и черном хиджабе. От удивления мои глаза должны были расшириться.
— Много лет прошло, Димитрис Войцеховский. И они оставили на тебе свой след, — с мягким шелестящим акцентом произнесла Лейла Аль Кадри.
Мне понадобилось время, чтобы определиться с подходящей реакцией на эту встречу.
— Не думал, что мы еще когда-нибудь увидимся, — признался я ей.
Затем я перевел вопросительный взгляд на Клаудию.
— Я подумала, что тебе будет интересно повидаться со старой знакомой, с которым тебя столь причудливым образом свела судьба, — не растерялась Клаудия. — Для Лейлы это даже более рискованно, чем для меня. Но она настояла на этой встрече.
— Неужели? — я поднял брови, переводя взгляд на Аль Кадри.
— Многое во время нашей прошлой встречи осталось недосказанным, — произнесла арабка, глянув на меня своими яркими аметистовыми глазами.
Глядя на нее, я вспомнил разговор с Аффенбахом и его коллегами в мае 89-го.
— Мне сказали, что у тебя СПИД и ты скоро умрешь. Это была ложь?
По огоньку, который вспыхнул в ее глазах, я понял, что мои слова попали в точку.
— Я ВИЧ-инфицирована, — спокойно подтвердила она, глядя мне в глаза. — Но я не считаю нужным говорить об этом каждому встречному.
Ответив на взгляд Клаудии, для которой это тоже очевидно стало новостью, она добавила:
— Это случилось во время переливания крови, когда я была еще ребенком. Такое случается там сплошь и рядом. Долгое время я вообще не знала о вирусе. Как и большинство ВИЧ-позитивных, кто живет в «желтых зонах». Обнаружила это по чистой случайности. К счастью, к тому времени было еще не слишком поздно. При надлежащем лечении вирус не грозит мне смертью в ближайшие годы. Если мне и предстоит умереть рано, то вряд ли это будет СПИД.
— Прости, мне не следовало спрашивать.
— Ничего. Ты спросил, и я ответила.
Рассматривая меня с неприкрытым интересом, она медленным шагом принялась прохаживаться по помещению, и заговорила о своем:
— Прошло много лет, прежде чем я осознала, что ошибалась насчёт обстоятельств нашего знакомства. Людям свойственно преувеличивать свое значение и значение своих поступков в этом мире. Оказывается, я тоже этим грешна. Я была твердо убеждена, что ты — всего лишь инструмент, который власти используют против нас. Мне бы и в голову не пришло, что дело обстоит прямо наоборот: что мы были инструментом; а ты — целью.
Я понятия не имел, как она пришла к этой истине. Но спорить не стал.
— Это уже не важно. Они получили то, что хотели.
— А мне все-таки хотелось еще раз посмотреть на человека, который для них настолько важен, что они видят в нас, мнящих себя их противниками и серьезной угрозой, всего лишь пешек, которыми они хладнокровно сыграли, чтобы заполучить этого человека в свои руки. Амир ведь еще тогда заметил в тебе что-то особенное. У него всегда было непревзойденное чутье в отношении людей. Я тоже всегда считала себя проницательным человеком. И мне хочется понять, в чем я ошиблась и что упустила, когда твоя важность ускользнула от меня.
Я иронично усмехнулся.
— Ах, вот в чем дело? Боюсь, я тебя разочарую. Дело вовсе не в моей личности. В ней нет ничего особенного. В этом отношении ты была права. А если Захери думал иначе, то он-таки ошибался. Все, что было им нужно — мое тело. Гены. Только и всего.
— Что ты имеешь в виду? — с интересом спросила она. — При чем здесь гены?
— Это тебя совсем не касается.
Некоторое время мы все втроем молчали. Наконец слово взяла Клаудия.
— Друзья мои. Мне кажется, каждый из нас владеет несколькими фрагментами одного пазла, который давно напрашивается на то, чтобы его сложили вместе. Я предлагаю отбросить недоверие и перестать говорить недомолвками. Так нам всем будет проще прийти к истине.
— Я думаю, Клаудия, что это фрагменты от совсем разных паззлов. В мае 89-го мы трое ненадолго стали участниками одной и той же истории из-за стечения обстоятельств. Теперь ясно, что эта история крутилась вокруг меня, а вас засосало в нее случайно. Но это уже не важно. Все это в прошлом. А нам нужно думать о настоящем.
