– А по тебе и не скажешь…
– Даже не знаю, реагировать на подобные слова как на комплимент или завуалированное оскорбление.
– Как на самокритику, – серьезно ответил собеседник. – Я тоже мечтал о далеких мирах, только забыл об этом. Напрочь. Впрочем, мне напомнили.
– Запустили в космос? – с сарказмом поинтересовался Ворон. Он ждал рассказа о Зоне, а получил нечто совершенно иное.
– Вообще-то космический туризм не за горами. Я сейчас говорю о поездке на орбиту. Обещают запустить к пятидесятому году несколько программ.
Ворон прикусил губу и поморщился:
– Не то…
– Зато полезно в качестве пополнения знаний и… ответственности. Знаешь, я до игры и не думал, будто Земля такая крохотная, красивая и беззащитная. Сразу после хотел бизнес свернуть на фиг. Да только подумал: ну, продам я заправки, так неизвестно, в чьи руки попадут: изгваздают, извратят, уничтожат. Свиней ведь в людском обличье много. А у меня хотя бы топливо после очистки, да и цветники. Туалеты блестят… – Он допил свое пиво, поднял руку и заказал у моментально подлетевшей к столику официанточки коньяк. – А ты, значит, не станешь?
Ворон отрицательно покачал головой.
– Зря…
– И как там… в космосе?
– Странно. Слышал я про синдром невозвращения, да только не понимал. Ну, действительно, как же это: ни людей, ни родных, ни близких не видеть, а только в темноту, расчерченную искрами, пялиться да на облака газа, подсвеченные так, как ни одной радуге не снилось. Космос ведь не черный. Врут все те, кто фантастические фильмы снимает. То ли по незнанию, то ли специально: боятся, будто яркие краски серьезность убьют. В детективах всяких так же: цвет крови приглушают – боятся, зритель не поверит. А космос все же не черный.
– Знаю…
– Все-то ты, барин, знаешь, везде-то побывал, – усмехнулся собеседник. – Но только прав ты: запуск на орбиту – слишком. Даже для них.
– Я, замечу, ничего не говорил, – сказал Ворон и предположил: – Отдельный павильон. Куча компьютерных технологий.
– Невесомость, легкое наркотическое опьянение, приподнятое настроение.
– Как от «мультика».
– Не знаю. Однако в происходящее я верил.
Ворон кивнул.
Размах большой, но каков смысл? Он слушал, верил, будто человек, назвавшийся Петром, не лжет. Однако это не мешало задаваться вопросом целесообразности. Затевать подобное ради сомнительного удовольствия подсадить очередной денежный мешок на регулярное посещение «Клуба самоубийц»? Даже при вероятности того, что клиент отобьет потраченные на него деньги, заказывая молекулярную хрень, – бессмысленно.
– Аренда павильона, оборудование, актеры, предположительное использование артефактов… – принялся перечислять он.
– И все ради одного меня, – хмыкнул собеседник. – Заметь, я не доплатил ни копейки. Нонсенс. Наверное, потому я и хожу в клуб. Можешь звать подобное благодарностью.
Ворон кивнул.
– То есть они устроили похищение инопланетянами?
– Вроде того. Со всеми спецэффектами, какие только возможны. Впрочем, спецэффекты – ерунда. – Он махнул рукой. – Ценнее всех красивостей в том приключении были родные и близкие психологические качели: верю – не верю. Все же у людей обалденно зашоренное сознание. Чуть что не по шаблону, и…
– Все, нас окружающее, – комбинация продольных и поперечных волн. Мозг лишь достраивает: объекты и чувства. Стоит понять это, и шаблоны кажутся невозможной глупостью, как и само понятие смерти или старости. – Ворон вздохнул и помассировал виски. – Кажется, я понял, чего добивались от вас.
– Если сказать общедоступным языком: вы у меня в голове? – проигнорировав последнюю фразу, спросил собеседник.
– Да, именно. Как и вы – в моей.
– И тогда выходит полная шизофрения сознания.
– Что в свою очередь доказывает известное изречение о материальности мыслей и подтверждает правильность беллетристики, берущейся научить человека самостоятельно выстраивать собственное будущее. Однако… – Ворон немного помолчал. – Я не думаю, будто жизнь на самом деле настолько проста, насколько видится в данной теории.
– Однако смерти нет?
– Нет, – качнул головой Ворон.
– И ада с раем нет?
– Нет, – усмехнулся Ворон, – и, как ни удручает, Вирия не существует тоже. А вот насчет нирваны – не уверен. С нирваной имеется определенная сложность, по крайней мере у каждого, кто когда-либо бывал в пограничном состоянии и запомнил хоть немного.
Собеседник нахмурился. Ворон махнул рукой, давая понять, что вдаваться в подробности не намерен.
– Есть очень неплохой пример, за которым не приходится далеко ходить, – сказал он вместо этого. – Колебания океана: те круговые траектории, по которым перемещается вода во время прохождения волны, сочетают в себе движения вверх-вниз и вперед-назад. Со стороны выглядит так, будто вода всего лишь поднимается и опускается, но на самом деле это не так. Элементарные простые волны, приводящие к движению по орбите. Их можно почувствовать, отплыв подальше от берега: вас не только поднимает и опускает, вас увлекает к гребню в момент приближения волны, но тут же и оттаскивает назад в то время, как она удаляется. При возвращении к берегу круговые орбиты, по которым движется вода на глубине, все более и более уплощаются – из-за ограничения колебаний поперечных волн.
– Я однажды чуть не утонул, отплыв за приливную волну, – признался собеседник.
– Крайне неприятное ощущение, – согласился Ворон. – Сколь сил ни затрачиваешь, все равно стоишь на месте.
– Отвратительное. Впрочем, вы ничего мне не доказали.
– А я пытался? – Ворон пожал плечами. – Знаете… Для природы существует только одно – настоящее, настоящее и еще раз настоящее. Оно подобно большой, огромной, гигантской волне, колоссальной, яркой, дивной, несущей жизнь и смерть, вздымающейся до небес, встающей со дна морского.
– Да вы поэт…
– Ни в коей мере. Повесть «Лови момент», Сол Беллоу. Однако в этом случае что есть память и почему мы так держимся за нее? Не знаю, как у вас, но у меня память – сродни вспышкам. Запах дождя мгновенно переносит меня в деревню, в которую мать увозила меня на лето. Если к нему примешается тополь – я окажусь у подъезда нашего городского дома в возрасте семи лет. Вспышки всегда кратковременны, но я в состоянии ухватить их, раскрутить, вызвать чувства.
– Намекаете, будто мне пора к психиатру, как и большинству завсегдатаев клуба?
– Вышние силы упаси… – проронил Ворон и рассмеялся.
– А они вписываются в это ваше представление о реальности?
– В нее вписывается абсолютно все. Все, как и всегда, заключается лишь в вопросе личной веры. Впрочем, для реальности он абсолютно не важен. Волны, распространяющиеся внутри нас, – своеобразная транспортная система, от которой зависит жизнедеятельность тела; мне ужасно любопытно, что с ними происходит после нашей смерти, но я совершенно не стремлюсь познать истину на собственной шкуре.
Собеседник схватился за рюмку, поморщился, отставил ее в сторону. Взял кружку и наполнил на четверть. На глазок получалось – грамм сто или чуть больше. Резко выдохнул и выпил.
Ворон комментировать не стал и сохранял молчание, пока собеседник не продышался, закусил поданным вместе с коньяком лимоном и не заявил:
– Будь я Мастером, точно ни за какие коврижки не стал бы с тобой связываться.
– Ну вот, а ведь так хорошо начиналось: тайны, интриги, расследования, киллеры, гэбэшники, сталкеры. Почему? – Ворон приподнял бровь и изобразил на лице гримасу, выражающую удивление напополам с заинтересованностью.
– Ты меня загрузил. А человек, способный проделать подобное с Мастером, слишком сложен.
– Ошибаешься, – рассмеялся Ворон. – По сути, мне нужен лишь истребитель, небо и неиссякаемый боезапас с топливом.
– Мне бы шашку да коня и на линию огня?
– И того, кто прикроет спину. – Ворон сам удивился своему ответу. Ничего подобного он не только не собирался произносить, но до этого момента и не думал. По позвоночнику прошелся едва заметный холодок. На мгновение почудилось, будто все не так: вовсе не он пытается вывернуть собеседника наизнанку, попутно узнав все об этой игре, стоившей людям, попавшимся на крючок, пусть и кратковременного, но психического расстройства и, судя по этому человеку (если он, конечно, не подсадной и не Мастер), очень многих душевных сил. Показалось, это его, Ворона, медленно препарировали без использования скальпеля и уже выведали ту единственную, дорогую душе мечту, о какой он сам не имел ни малейшего представления. И не будет иметь – пока некто не воплотит ее, поставив у границы, предоставив выбор, сыграв в «верю – не верю» и позволив либо уйти в эту мечту, либо всю жизнь жалеть о несбывшемся.
