невольно подцепила его на еще один крючок — только этот вонзился прямо в сердце. Он положил «анх» во внутренний карман. Пусть останется хотя бы сувенир. На долгую память. Макс чувствовал себя рыбой, зачем-то еще трепыхавшейся на пересыхающем мелководье, хотя положение его было безнадежно. «Когда-то они были одним целым».
Я надеялся, что это можно сказать и о нас, детка. Но связь между людьми, похоже, рвалась гораздо быстрее и проще, чем между дьявольскими игрушками Герцога. Если только люди тоже не были всего лишь его игрушками — возможно, сломанными и восстановленными на скорую руку только ради того, чтобы лабиринт снов не опустел.
И вот уродливая живая кукла по имени Монки уже ухмылялась новому клиенту, поблескивая маленькими поросячьими глазками, как будто радовалась предстоящему пути и предвкушала забаву. Макс в полной мере оценил выбор, сделанный совсем недавно. В свое оправдание он мог бы сказать, что выбирал вслепую, но это как-то не утешало. В результате он оставался в компании «специалиста по гипнотрафику», а Ирка уезжала с бароном Найссааром, потому что… да просто потому, что на самом деле выбора у него не было. Словно в подтверждение этого, свинцовая пелена стала стремительно заволакивать землю и небо, надвигаясь с той стороны, откуда прежде появилась машина барона. Занавес, стирающий декорации и видения. Конец спектакля.
Монки не то чтобы занервничал, но очевидно напрягся. В глазках мелькнула тревога. До Макса вдруг дошло, что угроза, на которую туманно намекал Найссаар, может представлять собой нечто поистине чудовищное, несопоставимое даже с кошмарами, из которых Герцог с маниакальной настойчивостью и гипнотической неотвратимостью создавал свою реальность. Недаром перед лицом этой угрозы прежние охотники чуть ли не просили у своих бывших жертв прощения за неудачные шутки — а как еще истолковать все то, что он услышал от Виктора и даже в большей степени от Савеловой?
В любом случае благоразумнее было бы срочно сбежать в какое-нибудь спокойное местечко, однако Макс по-прежнему оставался рабом обстоятельств — и очень скоро, возможно, станет их жертвой. У него мелькнула дохленькая надежда, что и это всего лишь очередной плохой сон, который звездная стража сочла безопасным и пропустила сквозь свой ажурный фильтр — но безопасным он не был хотя бы потому, что возвращал к вещам, которые лучше было держать замурованными в памяти, не говоря уже о призраках, приведенных на перекресток.
Что бы там Максу ни казалось, Монки, похоже, придерживался другого мнения относительно собственной призрачности. Во всяком случае, он явно пытался продлить свое телесное существование, схватил Макса за руку и потащил в сторону дома. В какой-то момент Голикову даже стало смешно: кисть у карлика была все равно что детская, и сзади они, наверное, выглядели точно папаша и малолетний сын на прогулке, которой помешала надвигающаяся гроза. Другое дело — кто кого и зачем выгуливал.
Оглянувшись, он увидел, что творится за спиной. Конус расплавленного пространства разросся на полнеба и приближался, будто торнадо, который ввинчивался в атмосферу параллельно земле, припав к ней одним краем воронки. На острие конуса ослепительно сверкало что-то неразличимое. Макс одно мог сказать с уверенностью: это нечто во много раз превышало по размерам черный седан, в котором прибыл Найссаар.
— Поторопись, приятель, — подгонял карлик. Он больше не ухмылялся, а голос теперь звучал испуганно и скрипел еще отвратительнее. Макс был не прочь его подразнить, а заодно разузнать хоть что-нибудь о новых правилах игры без черных и белых, однако собственному чувству опасности он доверял гораздо больше, чем дребезжанию Монки. Это чувство заставляло бежать на буксире у карлика от сверкающей штуковины — и желательно, не оглядываться. А пса будто подменили — теперь его и подгонять не нужно было. Грязно-белый мешок с костями доказал, что еще может изобразить что-то похожее на бег. Во всяком случае, до крыльца он добрался первым.
Через полминуты Монки втащил Макса в дом и зачем-то закрыл дощатую дверь, которая не выглядела серьезным препятствием для чего бы то ни было. Стало только хуже видно. Пока зрачки не адаптировались к полумраку, Максим двигался почти на ощупь. Пол сильно скрипел под ногами, а потом вдруг заскрипели стены и крыша, будто протестуя против вторжения чужаков в давно пустовавший дом. На самом деле ветхое строение раскачивал и хлестал поднявшийся снаружи нешуточный ветер. Из щелей потянулись струи сквозняков; они создавали из поднятой пыли эфемерные скульптуры, которые меняли очертания подобно облакам, только гораздо быстрее.
— Садись, — приказал Монки, когда они очутились перед кожаным диваном-бегемотом, с которого Макс встал, как ему сейчас казалось, полжизни назад. Теперь он усаживался на него с немного игривой мыслишкой о том, что если «специалист по гипнотрафику» проделает с ним что-то хотя бы отчасти напоминающее перемещение в соответствии с терминологией старины Клейна, то его ожидают несколько приятных минут… или часов. Выпорхнуть из клетки времени — некогда это доставило ему едва ли не самое сильное из всего букета прилагавшихся удовольствий, а Ирка в образе золотистого леопарда задержалась в его памяти где-то на кощунственной грани сексуальной фантазии и молитвы. Правда, все это происходило на перегоне между двумя станциями ада. И обе были вполне реальными.
Слишком реальными на его теперешний вкус.
Убийственно реальными.
Голиков никогда не подумал бы, что сможет заснуть в подобной ситуации, однако уже через несколько секунд ему неодолимо захотелось спать. Он рухнул на диван с безотчетной уверенностью, что проснется уже не здесь. Пес придавил брюхом его ботинки, будто пытался удержать своей тяжестью от дальнейшей беготни. Но сразу ускользнуть в сон Максу мешала заноза, засевшая в памяти. Этой занозой была половинка разделенного «анха», а побудительным мотивом, без сомнения, явилась тоска по женщине — утраченной, похищенной, отобранной у него. Изгнанной в чужие сновидения, брошенной в океан, полный акул. В результате Макс почти против собственной воли сунул руку в карман, нащупал «анх» и прижал к солнечному сплетению.
Его последняя мысль «наяву» была не из приятных: что, если так называемая смерть во сне — всего лишь неудавшийся побег?
Что-то твердое ударилось о костяшки его правого кулака. Будто слепая рыба глубоко под водой. Или потерянный якорь. Нет, что-то угловатое и, судя по твердости, металлическое. Эта штука появилась из-за пределов территории, огороженной словами. Он слегка разжал пальцы, и предмет явно отреагировал на приглашение. Должно быть, еще один инструмент для взлома его гребаных мозгов. Прощальный подарочек от Монки.
Вот, уже по эту сторону. Знакомая тяжесть. Знакомые очертания.
