нас доведут дело до победного конца.
- Не позволим, Лани! Вперед, на штурм ванны!
- И платяного шкафа!
Во всей красе двадцать первого века явились они на пиршеское раздолье: платье с лилией над ажурным вырезом, браслеты-стренги, высокие каблуки - редкие гости местных торжеств, столь же редкий для мужчин костюм-тройка с галстуком-бабочкой. И приветствия да улыбки во все стороны, а подарочный чек на предъявителя в картонный ящичек с вырезом, подобный тем, что выставляют на выборах мэра города.
Сегодня выбор однозначный - в мэры, пусть не города, пусть квартала, улицы, дома - Гарика, угнездившегося для всеобщего обозрения за стойкой, разумеется. рядом с неотлучной невестой.
- Горько!
Хлынуло из кафе, накрыло с головой, и хочешь - не хочешь, а целоваться придется. Но что такое? Где поцелуи? Оказывается, жених и невеста нацеловались уже вдосталь - чуть ли не до потери сознания, и теперь, на остатке здравого смысла, выправили неумолимое "горько" прямиком на Лани и Лею.
- Даешь пацана! - провозгласил Гарик, выдавая под общее ликование семейную тайну своих друзей, и поднял бокал с шампанским.
- Горько!
Ну, кто воспротивится? Во всяком случае, не Лани. И уж точно, не Лея.
- Горько!
Трудно сказать, но поцелуй при людях, в центре бара, не предназначенный для чужой свадьбы, но порожденный предощущением рождения ребенка, был настолько волнующим и чувственным, что на глазах у Леи проступили слезы. И ей - сквозь слезы - почудилось: и на глазах других гостей тоже слезы. Это было счастье. Это было настоящее счастье. И подумалось, не зря ей довелось появиться на свет под счастливой не только звездой, но и фамилией Мазаль, на иврите Счастье.
Уга Багульник, в чалме и длиннополом одеянии, под индусского раджу, выявился ниоткуда и в качестве вольнонаемного официанта преподнес два крутобоких бокала с шампанским.
- Пейте, господа! Весело, до явной отключки! Но помните, пока держитесь на ногах: чтобы свалиться в штопор, нужно сначала взлететь.
- Мы уже в полете, - засмеялась Лея, отхлебнув хмельного зелья.
- Не дадите ли тремп на седьмое небо?
- Тебе и на земле неплохо.
- Ну, а если я Маленький принц?
- В таком случае обращайся к Антуану де Сент-Экзюпери.
- Я не дайвер, чтобы с риском для жизни опускаться на дно.
- Я тебя приглашаю нырнуть не в море, а на глубину его слов, вот таких: "Слишком ранняя смерть равносильна грабежу: чтобы осуществить свое жизненное призвание, надо жить долго".
- А что я делаю?
- Пьешь!
- Но ведь и ты! - и, фиглярствуя, демонстративно указал пальцем на кровавый отпечаток помады на бокале. И тут же выдал экспромтом, чтобы все слышали и малость поаплодировали: - Такая милая, пришла с гулянки. Такая прыткая, пошла гулять, - и повел к свободному столику, увенчанному вазой с цветами.
"Гулянка, ничего себе гулянка", - спонтанно подумал Лани о полной опасностей работе Леи на КПП, где выявить террористов не так легко, как представляется радиослушателям и читателям газет. И еще подумалось: почему-то в память закладываются самые никчемные высказывания и шутки. А нечто серьезное, умное и философское проскальзывает мимо. Впрочем, разве ожидаешь от записного краснобая чего-то серьезного, умного, тем паче, философского? Авторитет домашнего приготовления!
Между тем, Багульник неприметно для взгляда, будто прикрылся шапочкой-невидимкой, переместился на эстраду, к микрофону.
"Ну-ну, начнет сейчас вешать лапшу на уши".
Но либо лапша у Багульника не сварилась, либо он предпочел переквалифицироваться из массовиков-затейников в конферансье, во всяком случае, слово дал не себе любимому, а тому, чей голос был хорошо знаком собравшимся в зале и без всякого представления: ведущему программ радио "Голос Израиля - РЭКА" Эфраиму Рону.
- Дебютный номер! - сказал со значением. - Чтобы помнили, кто мы и откуда. Посвящается репатриантам семидесятых годов, тем, кто присылал нам в девяностых вызов в Израиль. Итак! "Диссиденция", читает автор, - и передал микрофон Эфраиму.
- А чего я хотел? - начал он. - Да практически ничего. Социализма хотел с человеческим лицом. Под лицом человеческим, думал, сущность волчью не спрячешь. Ну и... пару-тройку слов здесь, пару-тройку слов там. Разоблачал-разоблачал... Пока во имя свободы не разворотил весь Советский Союз до основания, а затем... Свободы стало навалом. А Советского Союза не стало вовсе. И разоблачать некого.
А чего я хотел? Да практически ничего. Пару-тройку слов свободных... разоблачительных... на кухне... Без огласки.
Да промашка вышла с оглаской. Третье ухо оказалось подслушивающее. Второй язык доносительский. Вот я и вышел в разоблачители. Пару-тройку слов здесь, пару-тройку слов там. Разоблачал-разоблачал, пока не разворотил все, не разнес по камушку. Ни града отчего, ни веси, к пуповине привязанной. Ни адреса. Помните? "Мой адрес - Советский Союз". А кухня? Кухня! Где уж ныне кухня моя стародавняя? Маленькая, спокойная, рассчитанная на пару-тройку слов свободных, разоблачительных. В чужой стороне, в запредельном государстве обретается кухня моя. А те, кто собирался в ней втихую, по-добрососедски, раскиданы по разные берега мирового океана и копят старательно доллары, чтобы, оплатив импортные визы, вновь потолкаться на прежней своей жилплощади, туристического соблазна ради. Вдохнуть дым Отечества, горький, прекрасный и как встарь чадливый от пригоревшего масла. И ностальгически вспомнить: а чего я хотел? Платить деньги за посещение собственной квартиры? Нет, не этого я хотел. Да практически и ничего не хотел. Пару-тройку слов свободных хотел, разоблачительных. Хотел как лучше. А вышло как всегда. И разоблачать некого.
- Некого! Да и поздно теперича!
- Виды на урожай имели еще те виды.
- При схватке с чудовищем и сам незаметно можешь стать зверем.
- Лес рубят - птицы летят за рубеж.
- Летят перелетные птицы, - подхватил Уга Багульник, опять возникнув у микрофона. - Им в дальние страны, а нам? Не будем гадать. А будем играть! Хозяин нашего заведения учредил приз: бутылку "Наполеон" за самый успешный акростих в честь новобрачной. Время не ждет! Начали!
Хотелось бы написать: перья усердно заскрипели, и строчки посыпались на разложенные по столу салфетки. Но салфетками в основном промокали губы, а головы были заняты вопросом: чего съесть больше, чтобы меньше поправиться. У одного избыточный холестерин, у другого повышенное давление. А у третьего с четвертым на уме последние сплетни из мира русскоязычной литературы.
- Ты знаешь?
- Да. А что?
- Хаим Бродскис, этот еще тот мужик из Литвы! Помнишь?
- Да. А я его видел?
- На вечере поэзии в Общинном доме он читал стихи Бродского, переведенные им на литовский. Помнишь?
