непостижимую для людей энергию они излучают. В особенности те, кому выпало внезапно вывалиться из жизни, не дойдя даже до ее экватора.
Казалось бы, досужие размышления. Но приглядись - и увидишь такие странности на кладбище, в этом, так сказать по незнанию, царстве мертвых, что сам иногда не сознаешь, на каком свете находишься.
Допустим, цветы. Им ли ломать законы природы? Постояли в вазочке, полежали на холодном камне - и в мусорное ведро.
Но постоянное за последние полгода хождение по тропкам загробного мира пошатнуло школьные верования в законы природы. Цветы на могилах людей, внезапно вырванных из молодости, дольше держались и сильнее благоухали. Не чудо ли? Скептик, понятно, внесет свои пять копеек: молодым чаще приносят свежие цветы. Хорошо, пусть не чудо. Пусть просто надежда на чудо, порожденная исключительной впечатлительностью. Но вот, свечка, зажженная на могилке Леи, не гаснет более чуток, а цветы, принесенные неделю назад, будто положены только вчера. Как такое возможно?
И от этих мыслей как-то посветлело в душе. Да что там, в душе, на небе! Посмотрел на часы, пять вечера, а небо, словно не согласное с переходом на зимнее время, принаряжается в цветовую гамму по-весеннему.
"Светить всегда. Светить везде. Вот лозунг мой и солнца", - проклюнулось из Маяковского.
- Черт!
Чего вдруг Маяковский возник в мозгу? Не потому ли, что и он ушел в мир иной досрочно? Сначала возмутился в стихах самоубийством Сергея Есенина в питерской гостинице "Англетер", затем и сам застрелился у себя дома. Странные какие-то смерти. Самострел Маяковского вообще запредельный хотя бы по его категорическому неприятию самоубийства человеком, влияющим каким-то образом на сознание масс.
Почему же
увеличивать
число самоубийств?
Лучше
увеличь
изготовление чернил!
Вспомним, чему учили в школе, предлагая внимательно познакомиться с внеклассными материалами. Вот например...
"...Конец Есенина, - писал Маяковский, - огорчил, огорчил обыкновенно, по-человечески... но утром газеты принесли предсмертные строки:
В этой жизни умереть не ново,
Но и жить, конечно, не новей...
После этих строк смерть Есенина стала литературным фактом.
Сразу стало ясно, скольких колеблющихся этот сильный стих, именно стих подведет под петлю и револьвер. И никакими, никакими газетными анализами и статьями этот стих не аннулируешь. С этим стихом можно и надо бороться стихом и только стихом".
Да, поборолся... пистолетной пулей в голову. И? "Маяковский был и остается лучшим, талантливейшим поэтом нашей советской эпохи. Безразличие к его памяти и его произведениям - преступление", - сказал Сталин, и его слово обеспечило Маяковскому бессмертие на все советские времена. Хотя... Может быть, дело не только в Сталине, но и в законе внезапно прерванной жизни, порождении клокочущей, не до конца используемой энергии, имя которой...
Не родился, видимо, еще ученый, способный дать свое имя неведомой энергии жажды жизни и обосновать закон непостижимый человеком закон.
В творческом мире этот закон последовательно работает. Лермонтов, Пушкин, Маяковский, Есенин, Гумилев, Мэрилин Монро, Элвис Пресли, Джон Леннон. Затрагивает своей силой даже литературных героев. Овод, Ленский, Петя Ростов.
Лани жестко потер виски, вытряхивая досужие размышления, нахлынувшие неосознанно, будто продиктованные свыше. Куда они могли довести дальше в поисках утраченного времени, трудно сказать, но что касается пространства, несомненно, избрали правильный путь и по присыпанной гравием дорожке привели к могиле матери.
- Мама! Я столько хочу тебе сказать! Но главное - сразу. У тебя будет внук. Пока первый и единственный. Но не волнуйся. Мы постараемся. Будет и второй, третий. Первому дадим имя за папу. Второму за дедушку. А родится девочка, то тебе и гадать не придется - за кого.
Лани положил несколько камушков на надгробную плиту, и ему, соприкоснувшемуся с шершавым иерусалимским камнем, послышалось:
- Генус хомо.
- Чего-чего?
- Мужчина.
"Мужчина", - эхом откликнулось в мозгу, и снова прорезалось: время уходит, как его ни сторожи, уходит, уходит - не возвращается. Может быть, в параллельном мире? Говорят, достаточно и одной секунды, чтобы перешагнуть в иную реальность. Но... ни секунды в запасе, иначе не поспеть к приходу автобуса.
Не опоздал! Подкатил минута в минуту. И в привокзальной толчее безошибочно выхватил взглядом свою Лею: солдатская форма, капитанские шпалы, кепи под погоном, одуванчик курчавых волос, автомат через плечо, в руке походная сумка.
- Карета подана. Садись скорей, пока не оштрафовали.
И покатил, успев чмокнуть женушку в щеку.
- Куда едем?
- На свадьбу.
- В таком виде?
- Форма тебе к лицу.
- Не валяй дурака.
- Он уже встал.
- Кто?
- Дурак, которого я валял. Встал и сказал: "Нам море по колено".
- Дуракам закон не писан.
- Лея!
- Что теперь?
- Когда я думаю о ком-то, на ум приходишь только ты.
- О, обрадовал. У меня даже в момент сочинилось. "Из темноты предстала ты. Со следами былой красоты".
- Не балуй? До былой красоты тебе лет сорок ходить по матушке-земле.
- Как Моисею.
- С ним. Говорят, что все мы - это нынешнее перевоплощение его попутчиков.
- Типа "мы не рабы".
- Вполне. Его поколение ушло из Египта. Наше - из Советского Союза.
- Начинается, песня о колобке. Я от бабушки ушел, я от дедушки ушел. Лани! Ты еще мамину сиську не сосал, когда Союз развалился.
- Широка страна моя родная...
- Это для наших родителей. А для нас, по Светлову, новые песни придумала жизнь. Вот эту: как из нашего окна Иордания видна, а из вашего окошка только Сирия немножко.
- К месту, сказано. Приехали!
- Лани! Куда ты меня привез? Мы ведь дома! А свадьба?
- Свадьба напротив, у Гарика.
- Ну, даешь, Интриган Интриганович. Думала, завезешь девушку за Кудыкину горку, в леса дремучие, где волки зубами...
- Щелк-щелк...
- Выходит, и помыться смогу.
- И все остальное. Марафет-трафарет, губки алые, бровки черные. Будешь выглядеть как невеста.
- А кто она? Мы знакомы?
- Пина. С твоего курса повышенного иврита трехлетней давности.
- А-а... Старательная умничка. Обустроила зрение таким образом, что наловчилась выхватывать восхищенные взгляды даже из густой толпы.
- В баре у Гарика ей это умение не понадобилось.
- Любовь с первого взгляда?
- После первой рюмки коньяку.
- Кто пил?
- Гарик не сказывал.
- Ладно. Помоемся, приоденемся и спросим.
- При всем честном народе. Ха-ха на вас, девушка! Пошли уже скорей, а то без
