Маргарита вздохнула и твердо сказала:
– Я не хочу быть избранной. Пусть шанс стать ведьмой получит каждая, которая продолжает верить в чудо, когда никто уже не может помочь.
Роланда недоуменно пожал плечами:
– Стать ведьмой? Это давно практикуется, милая моя. Вы были просто не в курсе.
– Не стервой, а ведьмой, – уточнила Маргарита. – Сильным существом, способным отстоять свою правоту. Свою и тех, кто дорог.
– Но это, полагаю, не совсем то, что вам сейчас совершенно необходимо, – прищурился Роланд, прислушиваясь. – Вы разрываетесь между общественным и личным, упорным желанием облагодетельствовать человечество или спасти свое счастье.
Батон поспешил исправить оплошность Маргариты:
– И далась она вам, эта всеобщая справедливость! – он приложил лапу к сердцу. – Поверьте, светлейшая, вещь совершенно эфемерная. – Он с полупоклоном обратился к Роланду:
– Я бы лично, экселенц, посоветовал ходатайствовал насчет лечение королевиной сестры в смежном департаменте. Поправить девочке в голове кое–что чудотворцам раз плюнуть. – Кот достал из–под скатерти рентгеновский снимок и посмотрел на свет. – Сквернейшая штука. Пусть хоть пальцем пошевелят, благодетели фиговы. Тем более, что статистика самоисцеления у них явно страдает даже среди чистейших праведников. Что ни праведник – то непременно доходяга. Причем, подобного нельзя сказать про тех, кто наоборот… – разговорился кот.
– Это в самом деле возможно!? – Маргарита надеждой взглянула на Роланда.
– Я лично такими проблемами не занимаюсь и ничего не могу обещать за других. Идея Батона, пусть он и хлопочет.
– Благодарю вас, прощайте, – Маргарита направилась к двери. С опущенной головой, окаменевшая, несчастная.
Роланд возник на ее пути, пристально вгляделся своим пронзительно–пустым глазом. Для чего склонил голову к плечу, как мудрый ворон.
– Ваши просьбы не в счет. Первая касается человечества, вторая не в нашей компетенции. Что вы хотите для себя? Ведь хотите же, я прекрасно вижу
Маргарита кивнула, набрала полную грудь воздуха и, глядя в насмешливое узкое лицо, отчетливо, как заклинание, вымолвила:
– Я хочу, экселенц, чтобы ко мне сейчас же, сию секунду, вернулся мой любимый.
Тишина замерла в комнате и в ней медленно, чинно пробили двенадцать раз Куранты.
– Вот! – подняв палец, Роланд прислушался. – Двенадцать – и ничего! Ничего, а!? – он расхохотался с мальчишеской легкостью и свита знала, что это означает редкое и совершенно подлинное ликование.
– Ничего! – в один голос со значением подтвердили Шарль и Батон.
Тут в комнату ворвался ветер, тяжелая занавеска на окне сбилась в сторону и среди торопливых, взъерошенных туч показалось солнце. На паркет лег золотой луч света, а в нем появился Максим в сопровождении Амарелло. Явление это было похоже на галлюцинации умирающего от щекотки – смешное и трагическое присутствовало в нем в равной мере. Коренастый крепыш в алом мундире был чуть выше локтя исхудавшего, нетвердо держащегося на ногах мужчины. Не стоит и говорить, что первый напоминал шута и черта в одном лице, а второй – снятого с креста Иисуса. В русых волосах надо лбом ясно обозначились седые пряди, вокруг провалившихся глаз залегла синева, на скуле багровела широкая ссадина, а во взгляде появилась такая скорбь, что у Маргариты замерло сердце.
– Доставил выпаденца! – перевел дух клыкастый. – Надо сказать, не верил, когда вы твердили, что интеллигенция такая тяжелая. Едва не уронил. – Он покосился на оторопело застывшего у окна посетителя, – изволил сигануть прямо из головы статуи.
Маргарита простонала, подбежала к Максиму и прижалась к нему. Она произносила только одно слово, бессмысленно повторяя его:
– Ты…ты…ты… – и долго сдерживаемые слезы ручьями бежали по ее лицу.
– Не плачь. Пожалуйста, – отстранив ее, Максим вгляделся в полные слез и отчаяния глаза. – Успокойся. Все страшное позади. Мы вместе, вместе… значит, это возможно? Мы уже по ту сторону?
– Нет, нет! Мы живы. Тебя спасли, Макс. А это… Это друзья.
Шарль ловко и незаметно пододвинул Максиму стул, и тот опустился на него, а Маргарита беззвучно осела на ковер, прижалась щекой к коленям возлюбленного, закрыла глаза.
– Да, – заговорил после молчания Роланд, – Этому человеку пришлось не сладко, – и кивнул Батону: – Элексир по твоему рецепту был бы весьма кстати.
Батон подал чашу, на поверхности которой бегали языки голубого пламени. Максим взял ее, осушил одним махом, как лихой гусар, и выпрямился, разминая плечи.
– Ну вот, это другое дело, – одобрил Роланд. – Теперь поговорим. Кто вы такой?
– Желанная добыча для мерзавцев. Простак. Безумец, страдавший манией величия. Да теперь все равно… – он тревожно прислушался. – Ведь ничего не произошло, там, на улице?
– Храм цел, – сказала Маргарита и торопливо объяснила Роланду: – Он недопустимо честен и легковерен. Сегодня это называют глупостью. Максим стал отшельником, чтобы не делать ошибок. Ведь он хотел помочь всем…
– Мы имеем дело с распространенным здесь умопомешательством. Абсолютное отсутствие здорового эгоизма, – Роланд покрутил в руке и бросил в камин книгу в красном переплете. Огонь уже трудился над полным собранием сочинений И. В. Сталина, сваленным на полу. – Чревато неприятнейшими последствиями в государственных масштабах.
– Максим знает это! Он отказался от своего изобретения, он писал о том, что произошло с людьми, прошедшими школу гибельных иллюзий. О тех, кто жил в этом Доме – корабле из прекрасного будущего, – горячо защищала любимого Маргарита.
– Дом стал клеткой, в которой содержались откармливаемые для пиршества сатаны жертвы. Гигантская, комфортабельная кормушка Кремля. Власть пожирала сама себя. Каннибализм – профессиональное заболевание тирана. Чем сильнее власть, тем губительней аппетит, порожденный страхом. Того, кто более непреклонен и стоек, пожирают в первую очередь, – торопливо уточнил Батон, бросая в топку остальные тома сочинений Гнусарилиссимуса.
– Да, не вегетарианские были времена, – Роланд посмотрел на сидящего с опущенной головой Максима. – Возлюбленного королевы, насколько мне известно, тревожит проблема выживание Дара в условиях прожорливой власти.
– Это мучительный вопрос. Все они… – Максим мотнул головой, – все, кто строил этот Дом, сочинял веселую музыку, снимал фильмы, писал – были наделены светлым Даром, призванным воспевать радость счастливого бытия. Они стали создателями гигантского иллюзиона, скрывавшего кровавую мясорубку. Одни шли на компромисс с совестью осознанно, другие – убеждая себя в правоте. В правоте служения сильной власти. Они утешали себя тем, что творят во всю мощь отпущенного дара и создают нетленные, вневременные ценности…
