Лекарь приехал со стороны туч, приехал в легких санках, запряженных четверкой пушистых голубоглазых собак. Лекарь был недоволен, что его вызвали в такую даль, ворчал и намекал, что за такие его усилия и жертвы трех мешков соли маловато будет. Матушка согласилась добавить еще полмешка. Лекарь удовлетворился и приступил к деятельности.
Он осмотрел Тощана, простукал его пальцами и промял кулаками, поглядел в глаза и в рот и сказал, что да, в Тощане поселился легочный угорь. Давно уже поселился, обосновался крепко и если его не нарушить, то в ближайшее же время угорь пустится метать икру, а тогда уж ничем больного спасти не получится.
Лекарь опоил Тощана зеленой тинктурой, после чего разложил его на столе, привязал и стал прокалывать длинными и тонкими стальными спицами. Выглядело это страшно и впечатляюще, однако, Тощан никакой боли не ощущал, лежал себе со стеклянными глазами. По уверению лекаря, спицами он нащупывал расположение угря в теле Тощана, чтобы не только его найти, но и в конце-концов умертвить. Длилось это довольно долго, но в конце-концов охота эта увенчалась успехом, Тощан забил ногами и выплюнул сгусток мелкой липкой чешуи.
Лекарь объявил, что он успел вовремя — убил угря, и предотвратил распространение заразы. Еще некоторое время признаки болезни будут сохраняться, но потом организм угря окончательно переварит, и Тощан пойдет на поправку.
После этого лекарь велел нам накормить его собак, и уехал со своей солью, собаки оказались сильные, соль потащили и не вспотели даже.
Тощан уснул. Матушка успокоилась. А грамотей сказал, что лекарь дурак, шарлатан и фокусник. Что в легких у Тощана нет никакого угря, угорь не может жить в человеке, в человеке могут быть паразиты, это точно, но их таким способом не извести. А у Тощана то и паразитов, скорее всего, нет, у него обычная чахотка, что вот прикладываине горячей соли — это правильно. А еще хорошее питание тоже правильно, соль и хорошая еда постепенно поправят дело, организм молодой.
Но матушка грамотея слушать не стала, а я спросил про чешую. Как тогда Тощан отхаркнул чешую? Грамотей объяснил это тем, что лекарь заранее подложил в рот спящего Тощана комок мятой рыбьей кожи, и что ничем он не прокалывает на самом деле, это такие особые складывающиеся струны, надо просто уметь, мир полон умельцами. А все эти лекари — редкие жулики, им нельзя доверять, ничего они не умеют, лишь обирают невежественных простолюдинов, сеют мрак, в то время, как надо сеять свет и добро.
Матушка не стала слушать. Да и Тощан успокоился. Лежал и дышал ровно и освобожденно. Грамотей замолчал и стал топить печь. Я лежал и боялся, что вот сейчас Тощан опять закашляет, но он не кашлял, только сипел.
Стемнело рано и непонятно от чего, может, от тех самых туч, они опустились на деревню и заполнили все своей темнотой. Я уснул, в бок что-то кольнуло, я проснулся и лежал, заворачиваясь в старый и любимый еще дедов тулуп и прислоняясь лбом к трубе. Когда я прислоняюсь лбом к теплым кирпичам, то сплю хорошо и почти без снов, или с хорошими снами, там, где сияющие лестницы.
Но в ту ночь мне почему-то попался холодный кирпич, так тоже случается. Я приложился к нему, заболело в переносице, завыли волки. Они завыли много и сразу на разные голоса, и со всех сторон. Думал, от холода, в ушах зашумело, отстал от трубы.
Волки.
Много, как тогда под дубом. Только…
Только вот зимой никаких волков быть не должно. То есть совсем. Волки зиму не выдерживают, сидят по норам. А тут вдруг прилезли.
Волки выли вокруг дома, а один стоял у двери и толкал ее лапой. Матушка проснулась и взяла колотушку, а грамотей на своей лавке ничего не слышал, не хотел слышать, лежал, голову зажимал корзиной.
Волки выли так долго, что я стал бояться, что рассвета так и не наступит. Страшно, конечно, очень страшно. Спустился на пол с печи, достал мешок с солью, прорезал дырку в днище, проволок по вдоль стены, насыпал соли дорожкой в мизинец, потом еще раз протащил, чтобы уж в два ряда получилось, для усиления надежности. Ну и сами посолились на всякий случай, обсыпались густо, и матушку, и грамотея, да и Тощана тоже, посолились, у меня даже кожа заболела. А ничего, так до рассвета и прожили.
Замолчали они только поутру, уже с солнцем, так что я не выспался совсем.
А к полудню ближе неожиданно забежал Хвост. Он был возбужден и вертелся на скамье, точно мучился. Я предложил ему пить кипяток со зверобоем, мы стали пить. Хвост за то время, пока я его не видел, мало изменился, Хвост как Хвост, обычный зимний Хвост.
— Сами то слыхали, что ночью творилось? — спросил Хвост. — Волки-то, а? Удивили. Как скаженные просто, до утра под стенами дрягались, у нас две кошки поседели.
— Это за мной приходили, — сообщил с печки проснувшийся Тощан.
Ему, кажется, полегчало.
Матушка кинула в него ложкой, Тощан увернулся.
— Да нет, — махнул рукой Хвост, — это не за тобой, за тобой потом придут, попозже.
— За мной не придут, — тут же возразил Тощан.
— Придут, никуда не денешься. Ты не думай, что если ты заразный, тебя волки не сожрут. Им плевать, им разбирать некогда. А зимние волки — неправильные волки, от них чего хочешь можно ожидать. Сожрут, не подавятся, с костями и копытами, не заметят даже.
Тощан швырнул ложкой в Хвоста, не попал.
— Они даже наоборот, — дразнил Хвост. — Они наоборот любят, когда больной, любят, чтоб потухлей мясцо…
Тут уже я пнул Хвоста в колено. А нечего ему, пусть своих братьев травит, много их у него.
— А я теперь здоровый, — заявил Тощан. — Меня вчера лечили. Понял, хвостатый?!
— Ладно, я не про это ведь зашел, лечили так пускай, — сказал Хвост. — Я другое принес. Вы думаете, почему волки сегодня всю ночь орали? Почему они вообще повылазили — то?
Я не знал.
Хвост прилип к кружке, сделал несколько больших глотков.
— Так вот, это все не просто так приключилось, — Хвост обварил язык, выставил его подальше и теперь пытался рассмотреть, только не получилось. — Не за так волки выли, совсем не за так. Старостиха-то под утро разрешилась.
Сообщил Хвост.
— Давно брюхатой ходила, а тут и родила вдруг.
Ну, родила, и что? Давно все знали, что старостиха пузатая, чего удивительного то?
Хвост потрогал язык пальцем и добавил.
— Ведьму родила.
Хвост сказал вроде и не громко, а получилось громко, от стены к стене просто так и запрыгало. Ведьму родила, ведьму, ведьму.
Матушка велела нам всем кусать до боли языки, а потом достала из-под стрехи блестящий нож и воткнула его над дверью.
Я укусил язык, Тощан укусил, грамотей не знаю, а у Хвоста и так язык подприкушен, чуть шепелявит.
