на них мокрую простыню. Тяжелая ткань облепляет их с головы до ног, и они трепыхаются под ней, изображая памятник восставшим героям броненосца «Потемкин». Наконец Ленке удается отбросить усеянный прищепками край, и они вновь устремляются вперед, волоча простыню за собой. За спиной голем колотится о дверную раму парадного – проем слишком узок для него.
Они заныривают под арку, пролетают насквозь несколько дворов, несутся вниз, по улице, ведущей к морю, мимо пустынной фабрики с выбитыми стеклами, мимо двух кариатид с отбитыми носами, мимо покореженной акации, перепрыгивают канаву, разрытую пять лет назад, и оказываются на краю городского парка. Впереди, за деревьями, равнодушно синеет море, позади, далеко-далеко, слышится все приближающийся тяжелый топот.
– Ван Дамм… – говорит Ленка.
– Что? – устало спрашивает Августа, плюхаясь на парапет.
– Ван Дамм, Жан-Клод. В фильме «Некуда бежать».
– Таки да, – соглашается Августа.
– Чертов рабби Барух. Я так и думала. Он что, сумасшедший – упустить такую возможность? Такую власть?
– Нет, – Августа сегодня на редкость сговорчива, – во всяком случае, не настолько…
– Уж не знаю, что эта его штука собирается с нами делать, но что-то очень паршивое.
– Ага…
– Изька, а ты как думаешь? Ты, часом, не специалист по големам? Чему вас в хедере учат? Эй, ты чего?
Изя стоит на парапете и что-то шепчет, глядя на судорожно сжатый кулак.
– Смотри-смотри! – Ленка хватает Августу за руку. – Он пытается…
– Боже мой, – в свою очередь, кричит Августа, – там! Боже мой!
Полоса тумана над морем начинает уплотняться, пучиться, и наконец из нее выезжает гигантская молчаливая фигура на черном коне. Воздух вокруг нее дрожит и колеблется, и оттого кажется, что пропорции фигуры как-то странно нарушены.
– Боже мой, – надрывается Августа, – он вызвал Всадника Апокалипсиса! Это же конец света!
Изя, приплясывая на парапете, начинает отчаянно размахивать руками.
– Нет, – говорит Ленка, у которой зрение получше, – что-то не то. Это… Батюшки-светы! Адонаи! Майн Рид!
– Майн Готт? – услужливо подсказывает Августа.
– Да нет! Майн Рид! Это же Всадник без головы. Представляешь! Он натравил на голема Всадника без головы!
– Наверное, он его в детстве больше всего боялся, – резюмирует Августа, – придумал самое страшное, что только мог.
Всадник выезжает из тумана, сизые клочья расползаются на мощной груди лошади, он молча проезжает мимо них, сжимая в распухшей руке голову в сомбреро, и, равнодушно глянув в их сторону мертвыми глазами и дернув поводья свободной рукой, движется в направлении голема. Теперь им видно, какой он огромный – стремена болтаются где-то на уровне верхушек акаций. Копыта тяжело цокают по булыжной мостовой, вдали раздается глухой шум, словно на землю валится что-то огромное и липкое, скрипят, шатаясь, акации под внезапным порывом ветра, и все стихает.
Ни голема, ни всадника…
– Ты смотри, как малый-то управился! – восхищается Ленка.
– Очень хорошо, – Августа осторожно переводит дух, – а теперь…
Изя поднимает голову и смотрит на них как-то очень задумчиво.
– А фиг вам «теперь», – спокойно говорит он.
– Изя! Изька, паршивец! Отдай камень!
– Не отдам, – орет Изя, отчаянно сжимая кулак, – я теперь посредник! Пусть сделает, чего я хочу.
– Изенька, – медовым голосом говорит Августа, – а чего ты, сукин сын, хочешь?
Земля под ногами начинает мелко трястись, кромка горизонта заволакивается мутным дымом.
– Не ваше дело! Вы… вы две старые трусливые дуры!
– Ах ты!
– Сю-сю, му-сю… Пусть ляжет, пусть упокоится.
На всякий случай он отбегает подальше и останавливается на холме, что-то приговаривая. До Ленки доносится:
– …И перекуют мечи на орала и копья свои на серпы, не поднимет народ меча и не будет более учиться воевать…
– Что он там бормочет? – тревожно спрашивает Августа.
– Сукин сын! Они в своем хедере, видно, как раз дошли до пророков. Таким нельзя давать Тору в руки…
– Не поняла.
– Он Царство Божие на земле устанавливает. Ну и размах!
Море начинает гулко гудеть, будто там, внизу, бьет огромный барабан.
– …А в народе угнетают друг друга, грабят и притесняют бедного и нищего и пришельца угнетают несправедливо…
– Господи! – Ленка ни с того ни с сего начинает механически бормотать: —…Небеса истреплются как дым, и земля обветшает, как одежда…
– Лена, прекрати!
– Не могу… И побледнеет луна, и устыдится солнце…
На солнце медленно наползает черный круг, по земле проносится порыв холодного ветра…
– И горы сдвинутся, и холмы падут…
– Леночка, умоляю!
– Это не я… оно само… И войдут люди в расселины скал и в пропасти земли от страха Господа и от славы величия Его, когда Он восстанет сокрушать землю… Ох, Господи, что же это я!
– Живые, – орет Изя тем временем, потрясая воздетыми к небу кулаками, – отделитесь от мертвых!
– Оставь, сволочь, – орет опомнившаяся Ленка, осторожно, боком надвигаясь на Изю, – отпусти Гершензона!
– Сейчас! Оставил! Чтобы вы в камешки играли, две задницы бестолковые? Зяма, бандит, и то лучше вас! Он хорошего хотел…
– Да у Зямы просто крыша поехала! Иерусалимский синдром! Мания величия!
– Изенька, не надо. Это не нашего ума дело!
– …И застроят пустыни вековые, восстановят древние развалины и возобновят города разоренные, оставшиеся в запустении от древних родов…
Огромное дерево с треском рушится, цепляясь за провода. Во все стороны летят искры. Вывороченные корни угрожающе протягиваются в сторону Ленки и начинают медленно шевелиться.
– Ой, мамочка…
– …Проходите, проходите в ворота, приготовляйте путь народу, ровняйте, ровняйте дорогу, убирайте камни, поднимайте знамя для народов!…
Неожиданно воздух расступается, и на парапете возникает чья-то фигура. Какое-то время она балансирует, пытаясь удержаться на пляшущих камнях, потом с ее протянутых ладоней вырываются снопы искр и летят в сторону Изи. Изя отпрыгивает, демонстрируя хорошую реакцию.
– Смотри! – Ленка хватает Августу за рукав. – Это же тот, из Совета Девяти…
Новоприбывший вновь поднимает руки, но парапет, выгнувшись горбом, сбрасывает его на землю. Он откатывается, вновь вскакивает на ноги.
– Бабы, – орет председатель, – пригнитесь!
Еще один сноп искр, на этот раз изумрудно-зеленых, летит на Изю. Мальчик застывает с поднятыми руками, потом падает на бок, замирает и лежит неподвижно. Земля, охнув в последний раз, успокаивается, ветер стихает, пурпурная мгла над морем расеивается.
– Вы его убили, – всхлипывает Ленка, бросаясь к Изе.
– Черта с два, – устало говорит председатель. – Вырубил немножко. Сейчас очнется…
Он нагибается над распростертой на земле фигуркой и носком добротного кожаного ботинка отшвыривает в сторону камень, выпавший из раскрывшейся ладони.
– Забирайте ваше добро.
Ленка хватает камень. Он раскален и жжет ладонь, но она боится выпустить его из рук.
Изя постепенно приходит в себя: он медленно поднимается с земли и тоненько всхлипывает.
– Ну, – вздыхает председатель, – что ты тут сотворил, сучок сикоморин?
– Я хотел как лучше, – плачет Изя, тряся острыми плечами.
– Все от таких, как ты, – устало говорит Августа, – от таких вот маменькиных сыночков с комплексами. Иллюзии у них. Кормят вас в детстве манной кашей, а потом у вас появляются идеи. Вы же хуже бандитов – у вас размах…
– Аваддон его подери, – говорит председатель, отряхивая испачканные землей колени, – чуть руку не вывихнул.
Изя плачет.
– Воинство небесное напустил, проклятущий. Кем ты себя вообразил? Тоже мне, архангел Метатрон… Ладно, забирайте камень и валите отсюда, пока вас не арестовали за
